Налив себе стакан воды, он выпил его с таким наслаждением, словно пила всю ночь.
Постепенно его ум освободился от бесконечных мыслей о Флоре, все более овладевая своим телом. Кровяные тельца, покидая его тело, расплылись по воде, и он мог теперь ясно видеть, как жуки заполняют прохладную влажную глубину его тела. Они были повсюду. Он не мог различить один другого, их невозможно было сосчитать, не было никакой возможности различить, где были ноги или щеки. Они заполняли каждый уголок его тела и души, опутывали его, словно нежные, нежные, как паутина, сети. Вентиляционные отверстия исчезли, они были захвачены в плен, и ему становилось все труднее дышать. Целиком отдавшись своей мысли, он мог думать только об этих черных непроницаемых тенях. Они двигались, иногда останавливались, внимательно разглядывая его. Затем снова двигались, словно колеблясь. Он почувствовал, как его судорожные, полные ужаса пальцы сжимают краешек простыни; зубы его сжались, а губы напряглись.
(Линдорм.)
И вот он обратил внимание, что Флора, которая каким-то образом не покидала его, исчезла. Он никак не мог понять, куда она подевалась. Ему надо было подумать о Фло и подумать о чем-нибудь другом. И тут он услышал звук открывшейся в соседней комнате двери. Колени его дрожали.
Эти новые встречи с Флорой не прошли для него незамеченными.
Но как только эта мысль посетила его, руки сами собой разжались, и простыня упала на пол.
В следующую секунду, как из-под земли, возникли руки Флоры. Она бросилась в его объятия.
- Дорогой, дорогой, дорогой! - шептала она, падая на него. - О, как давно мы не виделись с тобой!
Изумленный, охваченный непонятными чувствами, он попытался удержать ее на месте, однако она продолжала крепко обнимать его, хотя он безуспешно пытался разжать ее объятия. Она начала тихо-тихо, но с нежностью что-то шептать ему в ухо. Он хотел оторвать ее от себя, но она продолжала удерживать его, и это было мучительно; он попытался взглянуть на себя ее глазам.