Начало книги.
В казарме я старался не оставаться. Всё равно в таком коллективе невозможно отдыхать.
Харьковчане из моего призыва, да и некоторые ребята из нашей московской команды, из завести к тому, что я провёл целый месяц в госпитале, говорили мне гадости. Зависть у них вызывало и моё теперешнее положение писаря.
Я был в этом не виноват. Мне просто так везло. Было такое ощущение, что кто-то неведомый сопровождал меня всю мою службу, от одной спасительной гавани до другой. Порой меня спасали вопреки моим желаниям и действиям. Это я понял только спустя определённое время. Я благодарен моему ангелу-хранителю.
Да мне очень повезло, что меня положили в госпиталь на обследование. Потом мне повезло, что меня назначили писарем. Но заслуг у меня в этом процессе не было никаких. Я ничего такого ни у кого не просил.
Но за везение я расплачивался, выслушивая словесный понос невезучих сослуживцев. В основном это были парни из Харькова моего призыва. Даже при посещении туалета меня попрекали.
Наш солдатский туалет был устроен просто. На возвышении в три ступеньки размещались два ряда чугунных чаш Генуя со сливными бочками. По шесть штук подряд вдоль стен, напротив друг друга. Вот в один из дней, я сел над одной из них для дефекации. Мимо меня в процессе прошло четыре моих сослуживца, и каждый попрекнул меня, что я здесь устроился и при этом ни разу не убирался в данном туалете, отрабатывая наряд по роте.
Урюков и якутов я видеть не мог. Мало того, что они плохо говорили по-русски и ещё примитивно думали понятиями простых профессий.
У нас был огромный культурный барьер. Для общения с ними мне нужно было переводить свой язык, наполненный наручными терминами на дремучий примитив понятный для них. Почти как для детей. Видеть взрослого человека перед собой, а разговаривать с ним, как с малым ребёнком - это нелёгкая задача. Иначе он тебя не поймёт. Таким образом, фразы становятся длинными, а язык менее выразительным.
Даже с ребятами из Москвы трудно было общаться. Я как-то сказал в разговоре фразу:
- Это прирост по второй производной.
На что мне ответили вопросом:
- Ты сейчас с кем разговариваешь?
Для общения мне приходилось переводить с русского научного языка и студенческого сленга на русский простонародный язык.
Очень резало слух общение с применением большого количества матерных слов со стороны собеседников.
Я мог общаться на равных только с Митюшниковым и Одессером. Так же я находил общий язык с Грачевым, Бочкарёвым и Пантелеевым.
Я даже попытался перевести на современный язык их мат. Получилось очень смешно, но отучить их нецензурно выражаться у меня не вышло.
В одну из суббот ко мне подошли один низкорослый таджик и один якут из нашего отделения. Отозвали меня в дальний угол казармы.
- Сухов тебя пора делать "половником" - сказал таджик.
- А, я уже "половник ", меня в госпитале посвятили - соврал я, взглянув на них сверху, и выдвинул угрожающе вперёд нижнюю челюсть. Я примерился, как их бить если полезут. Кого из них приголубить головой о железные койки. У меня должно было получиться. Они были оба меньше меня ростом. Один от меня уже получал люлей.
- Мы этого не видели и не признаём - ответили они мне. Видимо они поняли, что я их собрался бить.
- Мне на это начхать - огрызнулся я, поняв, что сейчас это кончится только разговорами.
Больше ко мне никто не подходил с такими предъявами. Я так думаю, что все парни моего призыва выкрутились из этой ситуации, так или иначе.
Поставить лайк, подписаться или оставить комментарий - дело добровольное.
Оглавление