По поводу дела Сафронова часто звучит — что же, раз он журналист, он не может быть шпионом? Своего, мол, отмазываете

По поводу дела Сафронова часто звучит — что же, раз он журналист, он не может быть шпионом? Своего, мол, отмазываете.

Может, конечно. Как и представитель любой другой профессии.

Моя личная позиция заключается не в том, что «Иван Сафронов невиновен». Я этого не знаю и вы, скорее всего, не знаете.

Позиция заключается в том, что следствие и суд должны быть прозрачными настолько, насколько это возможно. Дайте информацию: какие (приблизительно, без деталей) данные передавал Сафронов, кому, в каком объеме, на каком основании (возмездно, безвозмездно), каким способом и т.п. Что-то из этого может быть секретным, эту информацию можно зацензурировать, но нельзя не говорить ничего.

Если бы до этого не было других липовых дел за госизмену, таких бы вопросов, может, и не возникало. Но доверие ФСБ в данном случае низкое, потому что такова репутация спецслужбы в этих вопросах. Были дела ученых, было дело Севастиди и т.п. Компенсировать это недоверие сейчас можно только фактами, которых ФСБ и суд не дают.

Когда люди говорят «семь томов дела просто так не появляются» — это смешно. Буквально из ничего при желании следствия появляются хоть семь, хоть двадцать семь томов уголовного дела. Если надо нагнать объем, следователь подшивает к делу все, что хоть как-то относится к эпизоду. Это могут быть уставы организаций, в которых работает и работал подозреваемый, его публикации (более 100 публикаций в «Коммерсанте», напомню), внутренние рапорты ФСБ, вообще любая документация и т.п. Сам по себе факт наличия нескольких томов дела не говорит ни о чем.

Аргумент «все доказательства будут представлены суду» тоже смешной. Наверное, не надо объяснять почему. Мы знаем, как работают российские суды даже в условиях публичных процессов: игнорируют доказательства защиты, отказываются рассматривать результаты экспертиз, не принимают во внимание важные показания свидетелей. А если за процессом вовсе не наблюдают журналисты, общественность? Если у адвокатов подписки о неразглашении? Если сам обвиняемый не может ничего сказать публично? Как будет работать такой суд?

Да, за Ивана Сафронова сейчас вступаются его коллеги-журналисты. Это профессиональная солидарность. Я рад и горд, что в журналистской среде эта солидарность есть. Пока у нас нет общегражданской солидарности, пусть работает хотя бы профессиональная. Пусть журналисты выходят пикетировать за журналистов, ученые за ученых, военные за военных. Не чтобы отмазать, а чтобы добиться публичного и честного следствия и суда.

Если этот суд докажет, что Иван Сафронов совершил опасное преступление, — всем останется только развести руками. Но будьте добры, предоставьте доказательства.