Вспоминая наших предков, проявивших себя в годы Великой Отечественной войны, понимаешь, насколько сыто мы сегодня живем. И при этом некоторые из нас все время чем-то недовольны... Да, у наших бабушек и дедушек была тяжелая судьба, нищета, но у них ни разу не возникало сомнений в правоте этой жизни, избранного ими солдатского пути! Как 20-летние девушки и парни без тени сомнения жертвовали собой? Это, наверное, самый главный подвиг — отдать свою жизнь, чтобы родились и жили другие. И, конечно, Победа всегда будет праздником для всех нас. Это день второго рождения нашего народа, который убивали, жгли, насиловали четыре года. И о том, как нацисты и полицаи отправляли детей в концлагерь Красный Берег, мы будем помнить. Есть свидетели их преступлений. Одна из них — 82-летняя Клавдия Лукьяновна Лазуткина из агрогородка Колодищи. Помнить — не значит ненавидеть. Это значит чувствовать, иметь кровную память. Познакомьтесь и вы с ее историей, особенно актуальной в День защиты детей, который мы отмечаем 1 июня.
Дети без пижамы
«Мне было три с половиной года, около четырех. Дети в таком возрасте уже все осознают, и я отчетливо запомнила этот жуткий день. Мы жили в деревне Пласкиня Рогачевского района, и через нас шла дорога на Красный Берег. Однажды утром к нам из Гомельской области приехали немецкие бортовые машины и стали забирать детей. Пришли и к нам в дом за средней сестрой, ей было 12 лет. Я услышала непонятный шум и, сонная, тоже вышла к ним, но увидев меня, они сказали: «Кляйн!» Очень были удивлены захватчики, что белорусские дети спят без пижамы, а я лежала в такой самотканой рубашечке с вырезом. А мама им пыталась объяснила, что у нас не принято спать в пижамах.
Потом фашисты решили брать всех подряд ребятишек, даже тех, кому было от 3 до 8 лет. Помогал им в этом поляк Юзеф. Я до сих пор не могу понять, ну что плохого фашистам успели сделать эти малыши за свою короткую жизнь?! Нас, детей, разделили по возрасту, выстроили по правую и левую стороны. А мама вытащила мешки с мукой и поставила около нас. Проходящий мимо нацист и спросил: «Матка, что ты делаешь? Ты хоть знаешь, куда их повезут?»
Справа были дети постарше — от 8 до 14 лет. Их забрали в первую очередь. Ой, как поросят хватали! Грузили как скот: в грузовике они друг на друге лежали!
И я хорошо помню, как моя соседка запела песню: «Прощай, родная моя хата! Прощай, родной отец и мать!» Фашист толкнул ее: «Молчи!» Детей постарше, в том числе мою сестру, повезли, а малышей оставили. За нами должна была следующая машина приехать. Простояли мы так до 2 часов дня. Очень страшно было!
Пока ждали, мимо нас нацисты прогнали толпу людей. Это были жители с детьми из деревни Лучин, что под Рогачевом. Видимо, машин на всех не хватало, и они пешком, под конвоем, шли в сторону Жлобина. Один мужчина отделился от толпы и побежал, надеялся спрятаться за сараем, но фашисты заметили и убили его из автомата. Это была первая смерть, которую я увидела своими детскими глазами.
Клавдия Лукьяновна в молодости
Приходилось пить мочу
Но грузовик за нами так и не пришел. В двух километрах от нас находилась соседняя деревня. И там как раз хорошая уже асфальтированная дорога Бобруйск — Гомель пролегала. Оказалось, что партизаны взорвали мост через речку Добысна и фашисты не смогли к нам приехать. И поэтому нас отпустили домой. А еще предупредили тех, у кого дети малые, что не будут их пока никуда забирать.
И вот мы идем и встречаем знакомую соседку, незамужнюю. Ее звали Евой. Пока шли, она взяла меня за руку. Немец увидел это и засмеялся: «Ева, когда ты успела родить такую?»
Мы спросили, куда же отправили всех детей. Узнали, что в Красный Берег. Это была основная база у немцев, донорский детский концлагерь, где кровь собирали особым изуверским методом. Люди между собой говорили, что там детям даже пить не давали, им приходилось пить собственную мочу. То, что там происходило, было просто чудовищно! От нас это место находилось примерно в 10 километрах.
По официальным данным в детских концлагерях на территории Беларуси в годы войны погибли 35 тысяч детей.
Часть детей, что были постарше, попали в Речицу. Там тоже сейчас стоит большой памятник. В этом городе размещался немецкий госпиталь, и фашисты брали у всех детей кровь для своих раненых солдат и офицеров. Голодные ребятишки сразу умирали. Наши односельчанки были вынуждены ухаживать за ранеными немцами, многие из которых болели тифом, за кусок хлеба. И потом женщины вернулись в деревню уже без детей. У одной из них было четверо детей — все заболели тифом и умерли, а мужа убили.
Среди узников донорского детского концлагеря «Красный берег» были в основном девочки: у них чаще встречалась I группа крови и положительный резус-фактор.
Дали немцам по зубам!
Нас фашисты выгнали из нашего большого дома и поселили в нем своих радистов, как я сейчас понимаю, связных. Потому что сидели они в наушниках. Немцы заставляли маму топить русскую печку, чтобы им было теплее зимой. Наш второй дом разобрали по бревнышку. Фашисты делали траншеи и укрепляли их бревнами, чтобы не осыпалась земля.
В первую ночь нас приютила соседка, которая жила одна через дорогу. Папа мой прятался у нее на чердаке. Ему было уже за 60 лет, и он уже по возрасту не подходил для армейской службы, поэтому на фронт его не брали, хотя он служил в русской армии и понимал, что к чему.
В какой-то момент я, маленькая, попросилась в туалет. Мама меня вывела на улицу. Вдруг мы увидели, как бежит немец с автоматом. Схватил за руку маму, хотел ее изнасиловать, но она упиралась изо всех сил. Тогда он зашел в дом и стал приставать к хозяйке, которая нас приютила. Та спала в постели. Но она была крупная женщина и как дала ему в зубы! Он выскочил весь в крови. Увидел постное масло, которое на окошке стояло. Немец решил, что это ликер или спиртное, захотел выпить. Глотнул, потом стал плеваться и перевернул все.
Позже мы переехали в дом к учительнице Марии Кузьменковой, она у немцев работала переводчиком и потом уехала с ними в неизвестном направлении. Думаю, что в Германию она не доехала.
Когда немцы уже отступали, мы, 30–40 человек местных жителей, во время обстрела прятались во ржи. У мамы волосы опалены огнем. Многие дома односельчан сгорели. Фашистов гнали на Бобруйск. По обеим берегам реки Добысна трупов валялось, я не знаю сколько! И русских, и немцев… Потом очень много развелось волков. А брат мой, 1928 года рождения, ходил и закапывал трупы. Красноармейцев похоронили в братской могиле на кладбище в нашей деревне. Немцев и остальных, неизвестных, хоронили прямо на берегу. Сегодня уже и нет этих могил. Наверное, стерлись с лица земли.
Клавдия Лукьяновна Лазуткина с маленькой дочерью: дети не должны знать, что такое война
Граната в соли
После войны, конечно, тяжело пришлось: нечего было есть, одеться не во что. Я пошла в школу обутая в бурки, тогда такие шили. У нас работала учительница Лидия Самуиловна. В военные годы была связной у партизан. На уроках она спрашивала у учеников: «Как думаете, все ли были честными наши люди, когда началась война?» И мы хором отвечали: «Да!» Но она объясняла нам, что это не так: некоторые становились предателями и выступали на стороне немцев.
Лидия Самуиловна рассказывала интересный случай, который с ней произошел. Партизаны ей поручили передать гранату или даже две. Для этого девушка должна была пройти от своего хутора 3 или 4 крупные, довольно протяженные деревни. Лидия Самуиловна взяла корзинку, положила в нее гранату, сверху засыпала солью и пошла. Вдруг догоняет ее полицай на велосипеде и спрашивает: «И куда мы идем?» Этот Володя жил неподалеку, в двух домах от нас. Его семья была раскулачена, и того злость брала. Мать этого Володи нормально с людьми общалась, а вот ее старший сын переметнулся служить немцам. На вопрос предателя Лидия Самуиловна ответила, что идет к своей сестре в деревню Рыбки, несет ей соль. Когда он заглянул в корзинку, у девушки сердце ушло в пятки. Но полицай ничего такого не заметил, и она спокойно ушла. После этого Лидия Самуиловна была уверена, что Бог точно есть на свете, ведь она так удачно избежала опасности, ее не разоблачили».
Диана Шибковская