Часть 1-я здесь:
Часть 2-я здесь:
Часть 3-я здесь:
Часть 4-я здесь:
***
После Славкиного отъезда лето тянулось невыносимо долго. Люся почти два месяца гостила у бабушки в Хабаровске, а по приезде домой в августе отдыхала с родителями на даче, читала книги. Пока Люся была в Хабаровске, они со Славкой переписывались. Он прислал ей свою фотографию, рассказывал про поступление в Нахимовское училище, про Ленинград. Каждое воскресенье его мама готовила культурную программу: она уже сводила Славку в Эрмитаж (за один день его обойти невозможно), в Русский музей, Кунсткамеру и Петропавловскую крепость. Его письма были не слишком подробными, иногда с ошибками. Люся подозревала, что он пишет так коротко, чтобы допустить меньше ошибок. Она же писала обстоятельно: про летние каникулы и общих знакомых. Его рассказы об Эрмитаже, Русском музее и Кунсткамере Люся воспринимала так, как если бы ей писали с Марса или с Луны, настолько они были из другой жизни. Она страстно мечтала увидеть Ленинград, походить по всем этим местам со Славкой.
***
Наступил новый учебный год. Люся стала восьмиклассницей. Тогда-то и приклеилась к ней кличка «декабристка». Островская и Хохлова постарались. Казалось бы, что им ещё надо? На Витьку Климова Люся смотрела как на стенку. Но это не прибавило никаких шансов Островской. Ещё летом он увлёкся совсем другой девочкой, из параллельного класса.
Люся избегала школьных вечеров из-за того, что в конце всегда были танцы. А танцевать теперь с кем-либо, кроме Славки, ей не хотелось. Однажды на перемене Люся услышала злобное шипение Островской:
— Декабристка. По Славке Чернышову сохнет.
С тех пор и понеслось: декабристка да декабристка. Люся не обижалась: что взять с больных?
Она старалась учиться на пятёрки и четвёрки. Подводила география. Почти к каждому уроку требовалось закрашивать контурные карты. Люся старалась, как могла, но никак не ставил ей старенький учитель больше четвёрки, а иногда и тройки проскакивали. Но Люся не отчаивалась. Если все остальные будут пятёрки, то своё право на поездку летом в Ленинград она заслужит.
Тревожило то, что Славка ни единого слова не писал, собирается ли приехать на зимних каникулах. А сама она спрашивать стеснялась. Но больше всего беспокоилась Люся о том, что после её возвращения от бабушки из Хабаровска на домашний адрес от Славки не пришло ни одного письма.
Рассказать о своих переживаниях было некому. Не маме же рассказывать! Люсе ещё только четырнадцать лет, а маме 39. Что она может подсказать, чем облегчить Люсину тяжесть на душе, если сама уж и не помнит, наверное, толком, что такое, эта первая любовь? Нет уж. Лучше молчать.
Люся любила осень, особенно её середину — золото и пурпур падающей листвы, промытую голубизну высокого неба, утреннюю прохладу как предупреждение о подступающих холодах и дневную почти летнюю теплоту как напоминание о недавних каникулах. Однажды за завтраком Люся внезапно для себя обнаружила, что на отрывном календаре появилось число 30. Не сводя глаз с толсто выведенных тройки и нуля, Люся замерла на мгновение и сказала вслух, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Это что? Уже весь сентябрь закончился? Как же так-то?
Папа отложил газету и улыбнулся:
— Да вот как-то так, — и развёл руками.
Мама из комнаты спросила:
— Саша, что такое?
— Света, тут одна симпатичная девушка говорит, что сентябрь короткий, надо бы продлить! — засмеялся папа.
А мама сказала Люсе:
— Ну вот, то каникулы длинные, то сентябрь короткий, сложно тебя понять, девушка.
В комнате стукнула дверь. Это мама прошла на балкон с баллончиком лака для волос. Она старается не разбрызгивать лак в квартире.
Люся оделась, взяла портфель и спустилась по лестнице на первый этаж. Привычно заглянула сквозь круглые отверстия в почтовый ящик. Он был пуст. Вышла из дома. Ворохи опавших листьев шуршали под ногами. Разве мог Славка забыть адрес? Вряд ли. Он как-то говорил, что плохо запоминает цифры, но не запомнить номер её дома и квартиры — невозможно. Он же столько раз провожал её домой, входил в подъезд и даже один раз был у неё дома на дне рождения. Может, с ним случилось что-нибудь? Упал, сломал руку, лежит сейчас в больнице и просто не может написать. Надо выждать какое-то время, а потом самой ему написать. Да-да! А что, если он влюбился в другую девчонку, а Люся станет сейчас ему писать? Фу, как стыдно навязываться.
Она уже почти у цели. Остаётся пересечь пришкольный участок по протоптанной между сосен тропинке. Эти великанские сосны растут здесь давным-давно, их классная руководительница Инесса Викторовна рассказывала, как сажала их на субботнике, когда была шестиклассницей. Теперь деревья, казалось, касаются верхушками неба. Люся любила этот отрезок пути. В соснах утром малолюдно — ученики предпочитают идти в школу по асфальтированным дорожкам. Среди сосен идти нисколько не хуже, даже приятнее. Хоть и дольше. Запах смолы так бодрит! Хочется дышать глубже. Если бы можно было вообще никуда не ходить, а стоять здесь, задрав голову, смотреть на чуть колышущиеся верхушки сосен, красноватые заскорузлые стволы, ощущать под ногами скользящую сухость опавших сосновых иголок и думать о Славке… Люся посмотрела на свои часики на тонком серебристом браслете — времени у неё не оставалось. Через семь минут прозвенит звонок. Она с сожалением вздохнула и поспешила к школьному крыльцу.
Первым уроком была алгебра. Люся её терпеть не могла. Какой смысл таится в этих графиках функций или уравнениях? Кому они нужны? Ей, Люсе, они точно в жизни не пригодятся. То ли дело история или литература. Безумно интересные предметы…
Кабинет математики был открыт. Люся окинула взглядом одноклассников, большинство из которых торопливо списывали друг у друга домашнее задание. Позорище какое! — фыркнула про себя Люся. — Никогда до этого не опущусь. Нет своих мозгов — нечего за чужой счёт выезжать. Это нечестно. Она уже приготовилась к уроку: разложила на парте дневник, учебник, тетрадь и пенал. Как раз успела к звонку.
В этот момент на пороге кабинета появилась почему-то не учительница алгебры, а классная руководительница, учительница истории Инесса Викторовна, и с ней незнакомая девочка, на вид их ровесница. Все взгляды устремились на неё. «Новенькая!» — взвизгнула Островская.
— Да, Оля! — торжественно сказала классная. — Я пришла, чтобы представить вам новую ученицу. Здравствуйте, ребята.
Она прошла к учительскому столу, новенькая — за ней. И всё время, пока Инесса Викторовна представляла её классу, девчонка стояла, высматривая что-то на истёртом линолеуме. Светлые волосы, прямые от корней и кудрявые на концах, около ушей были прихвачены двумя заколками-невидимками, и от этого кудри по краям лица выглядели как уши у Чебурашки. «Какая смешная девчонка», — подумала Люся.
— Не стесняйся, Ира! Ребята у нас по большей части хорошие, — многозначительно посмотрела Инесса Викторовна на Островскую. — Проходи, садись с Люсей. Вон туда, за предпоследнюю парту.
Люсе надо было сразу догадаться, что эту Иру подсадят к ней — за её партой было единственное свободное место.
Инесса Викторовна подошла к третьей парте, где сидела Островская со своей верной Хохловой, и, наклонившись, вполголоса сказала:
— Оля, мне очень не нравятся твои уходы с последних уроков. Каждый раз у тебя какие-то причины.
Островская начала оправдываться, Люся не стала прислушиваться, но рассеянно отметила про себя, что и впрямь в последнее время та постоянно смывается с последних уроков.
В класс заглянула математичка, светловолосая женщина среднего роста, с высокой причёской, в неизменной белой блузке и узкой чёрной юбке:
— Я вам не помешаю?
— Что Вы, Майя Эдуардовна, — спохватилась классная, — я уже ухожу. Новенькая у нас. Вот, привела.
Она вышла, а математичка плотно закрыла дверь и начала урок.
Люся скосила глаза на новенькую, которая скромно присела на краешек стула и положила руки перед собой. Учебника у неё ещё не было, видимо, на перемене получит в библиотеке. Люся подвинула на середину парты свою алгебру.
— Спасибо, — чуть слышно прошелестела Ира.
Скромница какая. Да кто её знает? Может, освоится и станет в подружки набиваться? Люся поджала губы. Не нужны ей никакие подружки. Без них спокойнее.
Перед последним уроком выяснилось, что подошла очередь убирать кабинет. Об этом напомнила староста класса Лена Тихонова, сероглазая худышка с двумя тонкими косичками.
Люся неприятно удивилась этой новости. В самом деле, как она могла забыть? Мыслями она была уже там, в своём подъезде, у почтового ящика. Почту приносили часа в два. Если от Славки сегодня придёт письмо, оно будет целый час одиноко лежать в ящике. А Люся в это время будет драить полы и выносить грязную воду.
— Может, ты сама сегодня подежуришь? — спросила Люся Иру.
У той брови поползли вверх и губы задрожали:
— К-как? Разве ты уйдёшь? Я же ничего здесь не знаю. Где воду набирать, куда выносить и вообще…
Лицо её сделалось плаксивым, вот-вот разрыдается.
— Ой, да ладно, не беспокойся. Просто у меня важное дело. Но я потерплю, — вздохнула Люся. — Так и быть.
Потом она водила новенькую, как поводырь водит слепого: на вахту — взять ключ от кабинета истории, в туалет в конце коридора — набрать воды, показывала, куда выносить грязную воду и где находится лейка для полива цветов. По-хозяйски перевернула стулья на парты, промела влажным веником проходы, по очереди с новенькой вымыла полы.
Люся то и дело смотрела на руку, на свои крохотные часики, и ей казалось, что они тикают громче обычного. Ира пыталась завязать разговор, но Люся отвечала неохотно и кратко, и та смолкла.
Наконец старый линолеум заблестел, как новый, швабры были поставлены в дальний угол за шкафом, тряпки отправились туда же — сохнуть. Люся закрыла класс на ключ и вместе с Ирой спустилась на первый этаж к гардеробу.
Одевшись, Люся оглянулась на новенькую, которая ещё возилась с замком своей куртки.
— Давай помогу, — сжалилась Люся и быстро справилась с молнией на куртке Иры.
— Спасибо, — улыбнулась та и, когда вышли на крыльцо спросила: — Нам не по пути?
— А ты где живёшь? — полюбопытствовала Люся.
— Недалеко от кафе, там переулок есть.
— А, знаю. Пошли. Не совсем по пути, но до почты я с тобой дойду, — обнадёжила Люся.
По дороге Ира рассказала, что приехала она к отцу, у которого вот уже два года другая семья, что жить ей теперь придётся с ним и мачехой. Люсе было неудобно лезть в душу малознакомому человеку, хотя и стало интересно, почему от родной матери девочка приехала к отцу и мачехе. И тут, как будто угадав Люсин интерес, Ира, горько усмехнувшись, сказала:
— Они меня передают друг другу, как переходящий вымпел. Два года после развода я жила с мамой. Теперь года два буду здесь. Мама там себе жениха нашла.
Люся посмотрела на неё с жалостью. Бедная девчонка. Надо же, как бывает у других. Какое всё же счастье, что Люсины родители живут дружно.
Девочки уже дошли до почты и остановились на тротуаре.
— Ну ладно, я пойду, — дружелюбно улыбнулась Люся новой знакомой. — Надеюсь, не заблудишься?
— Нет, что ты! Тут совсем рядом. Пока! До завтра.
— До завтра, — попрощалась Люся и быстро пошла в сторону дома.
— Люся! — окликнула её Ира.
Люся обернулась.
— А у тебя телефон есть? Я сейчас подумала, вдруг надо будет что-то спросить, а я же ни с кем здесь не знакома.
— Да, есть телефон, — Люся открыла портфель, поставив его на согнутую коленку. — Сейчас.
Писать было неудобно. Она криво нацарапала на кусочке промокашки цифры и протянула Ире:
— Держи. Конечно, звони, если что. Ну, пока.
Она шла всё быстрее и быстрее, а когда до дома оставалось метров сто, рванула во весь дух, как будто за ней гнались.
— Люся! — вскрикнула в дверях тётя Варя, соседка с первого этажа, — ты меня чуть с ног не сбила! Куда несёшься? Пожар, что ли?
«Да! В душе моей пожар», — подумала Люся и извинилась:
— Ой, простите!
Ей хотелось сию же секунду броситься к почтовому ящику, но соседка спросила, во сколько придёт с работы мама, которая ей зачем-то понадобилась по срочному делу. И пока Люся объясняла, что мама вернётся в полседьмого, пока отвечала на остальные её бестолковые вопросы, сама всё поглядывала в сторону почтовых ящиков. Наконец соседка вышла на улицу. Хлопнула за ней подъездная дверь.
Уффф! Люся в три прыжка преодолела пролёт лестницы (ящики находились между первым и вторым этажом) и впилась глазами в дырчатую стенку своего ящика. Пусто. Опять пусто! Одна газета. Она медленно побрела вверх по лестнице. Уже войдя в квартиру и схватив с крючка ключик от почтового ящика, Люся вдруг метнулась обратно, перескакивая через ступеньки. Ведь письмо могло завалиться внутрь газеты. Как же она сразу не подумала об этом! Или сама почтальонка специально положила его внутрь. С колотящимся сердцем Люся отомкнула замочек, выхватила «Комсомольскую правду», развернула. Пусто. Нет никакого письма. Славка совсем забыл о ней. Возможно, действительно, влюбился в другую девочку, ленинградку. Они там такие… Такие… Люся не знала, какие девочки живут в далёком Ленинграде, но ей казалось, что они сплошь красавицы и модницы. Вон, Славкина мама тётя Нина ведь тоже оттуда родом. Красивая… Люсе захотелось плакать.
На кухонном столе лежала записка от мамы. Мама приходила на обед в час пятнадцать, а уже через полчаса уходила на работу. Люся с мамой никогда не встречалась дома во время обеда. Уроки заканчивались поздно, дома она оказывалась не раньше трёх часов. А сегодня ведь ещё и дежурила. Люся взяла записку, прочла: «Люся, обязательно подогрей борщ и второе. Я высоко сижу, но далеко гляжу!» Мама шутница. Намекает, что ей станет известно, если дочери придёт в голову есть неразогретую еду. Люся усмехнулась и вышла из кухни. Аппетита не было.
Не сняв школьного платья, Люся с разбегу кинулась на диван и долго лежала там лицом вниз, поливая слезами подушку. Вдруг её осенило: в последнем письме, которое она получила в августе ещё у бабушки в Хабаровске, Славка писал, что бабушке Зине скоро установят телефон, но он пока не знает, какой у них будет номер. Он же может позвонить! Наверное, уже давно установили. Хотя… Он же наверняка не знает Люсиного номера. Здесь, в посёлке, он ей ни разу не звонил — у Чернышовых дома не было телефона. И перед отъездом речи об этом не зашло, как-то наспех они прощались, Люсе в голову не пришло диктовать ему номер. Она не понимала, сколько времени прошло, и очнулась только от телефонного звонка. Ей не хотелось подходить к телефону. Продребезжало несколько настойчивых трелей, потом аппарат смолк. Люся лениво встала, переоделась в домашний халатик, повесила школьное платье в шкаф. Поплелась в ванную, долго умывала опухшее от слёз лицо прохладной водой, а когда выключила кран, снова услышала дребезжащий телефонный звонок.
— Алло! Люся, это я, Ира!
— А… Слушаю, Ира, — безучастно проговорила Люся.
— Я хочу спросить про расписание и задания на завтра.
— Я сейчас продиктую, — Люся вынула из портфеля дневник, перелистала. — Записывай.
Через пять минут она уже сидела за письменным столом, потому что благодаря звонку этой новенькой вдруг с удивлением узнала, что на завтра нужно написать сочинение по литературе и выучить остальные уроки, которых, между прочим, целых семь.
***
Прошла неделя с тех пор, как в восьмой «Б» явилась новенькая. Вопреки опасениям Люси, Ира не набивалась в подруги, вела себя тихо, на уроках дисциплинированно слушала учителей и строчила в тетрадь всё подряд, боясь пропустить хоть слово. Люся иногда поворачивала голову и следила за соседкой по парте: почерк у той был мелкий, больше похожий на мужской, но удивление вызывал даже не почерк, а наклон букв — влево. За пятнадцатилетнюю жизнь Люсе впервые встретился человек, который так пишет. Эта странность почерка вызывала у неё необъяснимое беспокойство. Бесспорно, эта новенькая не такая, как остальные. У Люси было ощущение, что в то время, как все учились писать с наклоном вправо, выводя палочки, овалы и крючочки строго по косым линейкам прописей, эта новенькая находилась где-то на другой планете. Что же получается? Её никто не контролировал? Всем — и родителям, и учительнице — было безразлично, как пишет этот ребёнок? А если нет? Если Ира делала всё наоборот из вредности или из желания быть не такой, как все? Старалась таким способом выделиться? Что ж, в какой-то степени ей это удалось. Люся присматривалась к новенькой и всё больше укреплялась в мысли, что Ира не так проста, как кажется.
Во вторник перед первым уроком, когда учительница русского языка Анна Ивановна каллиграфическим почерком выводила на доске «Девятое октября», а ученики восьмого «Б» галдели, бегали по кабинету или занимались другими важными делами, в класс стремительно вошла Инесса Викторовна. Остановившись у учительского стола, она подняла руку с растопыренными пальцами, призывая к тишине. Бэшники сгрудились вокруг неё.
— Ребята! Сегодня после шестого урока в кабинете истории состоится комсомольское собрание.
— У-у-у! Мне некогда! У меня тренировка! А мне домой надо! — раздались недовольные возгласы.
— Всем некогда! — отрезала Инесса Викторовна. — Посещать собрания обязаны все комсомольцы, вам ясно? Будем голосовать, выбирать новый актив на этот год. Все меня услышали? Где комсорг? — она поискала глазами Варю Кульбицкую, худую девочку с рыжей косой.
— Я здесь! — откликнулась Варя, которую не было видно из-за широкой спины спортсмена Сашки Иваненкова.
— Вот! — одобрительно кивнула классная. — Варя, твоя задача — обеспечить явку.
— Хорошо, — обречённо кивнула Варя.
Люся посмотрела на неё с сочувствием: когда каждый так и норовит смыться с собрания, совсем не простая задача — обеспечить явку.
— Комсомольские билеты у всех с собой? — спросила Варя, когда Инесса Викторовна вышла. — Голосовать ведь надо билетами.
— А если кто забыл, того с собрания выгонят? — хихикнул постоянный возмутитель спокойствия Пашка Яковлев, вертлявый парень небольшого росточка с чёрной копной вечно нечёсаных курчавых волос.
— Не умничай! Не хотел ходить на собрания, нечего было в комсомол вступать! — ответила Варя.
Прозвенел звонок, и начался урок русского языка. Настроение Люси было испорчено. Значит, сегодня она снова вернётся домой поздно. А если от Славки именно сегодня придёт письмо? А она ничего об этом не узнает, сидя на собрании. И будет это долгожданное письмо одиноко лежать в ящике, как будто его никто не ждёт.
Варя Кульбицкая совершила невозможное: в кабинете истории после уроков собрался восьмой «Б» в полном составе. Собрание длилось больше часа. Как всегда, Люся писала протокол собрания. Потом нужно отнести его в райком комсомола, который находился недалеко от школы. Люся сидела в так называемом президиуме собрания — за учительским столом, вместе с ответственными за работу в секторах — учебном, шефском, спортивном. Первой выступала комсорг Варя Кульбицкая. Она отчитывалась о работе за прошлый год, когда они ещё учились в седьмом классе. Люся быстро записала посередине листа: «Слушали». Дальше, с новой строки, кратко то, что говорила Варя: помощь ветеранам войны, шефская работа с младшеклассниками, работа отличников и хорошистов с отстающими… Люся писала быстро, стараясь ухватить самое главное. Она очень старалась, ведь, кроме неё, никто ничего не записывает, и если потом что-то понадобится узнать про это собрание, спросят именно с неё, с Люси, почему не записала? На среднем пальце от шариковой ручки быстро образовалась мозоль, писать было больно. Выступали ответственные за шефскую работу, за учёбу и спорт, за выпуск стенгазеты. Скорее бы закончилось это собрание. Она уже не думала о том, что в почтовом ящике может сейчас лежать письмо от Славки. Еле успевая записывать всё, что говорили, Люся наконец услышала голос Вари Кульбицкой:
— А сейчас переходим к выборам нового актива.
Люся облегчённо вздохнула. Похоже, дело близится к концу.
Комсоргом предложили оставить Варю Кульбицкую.
— А что? Она хорошо справляется, — басил огромный Сашка Иваненков.
— Поддерживаю! — гаркнул с места Витька Климов, а Оля Островская презрительно прошептала что-то на ухо своей верной подруге Гале Хохловой и стала сверлить взглядом спину Климова.
— Поступило предложение избрать меня комсоргом на новый учебный год, — сказала Варя, и щёки её порозовели. — Другие предложения будут?
— Нет! Не будет! — закричали с мест бэшники.
Ясное дело, каждый боится, что выберут его. И тогда — прощай, свобода. Покоя не будет ни минуты. Вечные собрания актива класса, отчёты, планы работы, выполнение этих планов. Гораздо проще быть незаметным рядовым комсомольцем. Если что поручат, сделаешь — и свободен.
— Тогда голосуем, — объявила Варя. — Кто за то, чтобы переизбрать Кульбицкую Варвару (она снова покраснела) комсоргом на новый учебный год, прошу поднять комсомольские билеты!
Хотя уже было понятно, что Варю выберут, потому что других предложений не поступило, Люся видела, как та волнуется. Вот кто любит быть на виду, ходить в «начальниках»! Вверх потянулись руки с тёмно-красными книжками. Варя довольно обвела глазами класс и сказала:
— Единогласно! А теперь нам надо избрать ответственного и грамотного человека в организационный сектор. Писать протоколы собраний, собирать комсомольские взносы и отчитываться за них в райкоме комсомола. Какие будут предложения? — спросила Варя и посмотрела на Люсю.
Та втянула голову в плечи, потому что давно мечтала, чтобы её переизбрали. Очень много времени отнимает эта комсомольская работа, особенно писанина протоколов, которые она на собраниях записывает в спешке, получается неаккуратно, и потом ей приходится переписывать на чистовик, потому что нести что попало в райком комсомола не принято.
— Пусть Петрова и остаётся! — закричал противным голосом Пашка Яковлев. — У неё же хорошо получается.
— Поддерживаю! — снова прокричал Витька Климов.
И снова исказилось злой гримасой лицо Островской, как будто Климов всё ещё действовал на неё, как красная тряпка на быка.
— Поступило предложение переизбрать на новый срок в оргсектор Люсю Петрову. Будут другие предложения? — спросила Кульбицкая. — Нет?
Люся чувствовала биение сердца: ух, ух, ух. Неужели, неужели ни один человек не назовёт другую фамилию? Её рука с авторучкой замерла, и Люся услышала голос Вари, которая предложила голосовать:
— Кто за то, чтобы переизбрать на новый срок председателем организационного сектора Людмилу Петрову, прошу голосовать комсомольскими билетами.
Как в тумане, Люся увидела: вверх нетерпеливо взметнулись руки с красными книжечками. Конечно, одноклассников можно понять. Всем надоело сидеть на собрании, каждый хочет домой, на свободу. А Люсе, если её сейчас переизберут, дома придётся два часа переписывать черновик этого чёртового протокола. А уроки когда учить, спрашивается?
— Единогласно! — улыбнулась Кульбицкая. — Переходим к выборам ответственных за шефскую работу. Я считаю, что предыдущий состав зарекомендовал себя с хорошей стороны и предлагаю оставить этих ребят…
В голове у Люси гудело. Рука писала автоматически: фамилии, сектора, ответственные… А в пустом почтовом ящике, возможно, лежит сейчас Славкино письмо.
***
Письма не было. Что ж, пожалуй, к этому уже пора привыкнуть. Но Люся не привыкала.
Вечером дома хорошо. Из кухни пахнет чем-то вкусным: мама готовит ужин. Люсе хочется поболтать с ней, но надо переписывать на чистовик протокол комсомольского собрания. «Слушали», «Решили», «Постановили»… Когда она закончила, подсчитала листы. Вышло семь исписанных с одной стороны двойных листов из тетради в клеточку, которые следовало отрезать снизу, чтобы они походили на листы писчей бумаги формата А4. В комнату заглянула мама:
— Что пишешь? Очередной реферат?
— Хуже, — грустно сказала Люся.
— Что может быть хуже? — удивилась мама. — Доклад по физике?
Она подошла, заглянула дочери через плечо:
— А почерк-то, почерк! Умеешь же, когда захочешь. Пойдём ужинать!
Люся подровняла листы, соединила их скрепкой. Готово! Завтра по пути из школы она занесёт их в райком комсомола.
Перед сном, как обычно, она думала о Славке. Почему же он не пишет? У него теперь совсем другая жизнь. Большой город, новые знакомые, столько интересного вокруг… Может, он уже забыл о ней и только изредка вспоминает, что обещал отвечать на письма, но времени нет. Неужели можно просто так забыть её, Люсю? Он же говорил, что любит её. Или это ему только казалось? От следующей мысли Люся вся похолодела. А вдруг он такой же, как его отец? Ведь его отец тоже когда-то был влюблён в Славкину маму, а потом нашёл себе другую. Может, и Славка такой, только до поры до времени и сам об этом не догадывался. Поэтому и говорил о любви. Разве можно его за это винить? Он говорил о том, что чувствовал в тот момент. Тот момент… Как же далеко он теперь, тот момент!
Все эти мысли копошились в голове у несчастной девочки, пока сон не победил её окончательно.
Между тем в школе новенькая ходила за Люсей, как привязанная. Островская с Хохловой хихикали и переглядывались: «Декабристка Петрова нашла себе оруженосца!» А, что с них взять… Люся уже привыкла не обращать внимания на их выпады.
В этот день после шестого урока у гардероба Ира снова спросила:
— Ну что? Вместе домой пойдём?
Люся вздохнула, подумала, что иногда так хочется побыть в одиночестве, но не выходит, а вслух сказала:
— Я не прямиком домой. Мне нужно в райком комсомола протоколы занести.
Ира готова была следовать за Люсей хоть к чёрту на рога, что уж тут говорить о райкоме комсомола.
Райком располагался на первом этаже нового трёхэтажного здания на площади в центре посёлка. Вахтёр, интеллигентного вида пенсионер в сером костюме и очках в золотистой оправе, оторвался от чтения газеты «Правда», строгим голосом осведомился:
— Девочки, вы к кому?
И, когда Люся объяснила, указал на угловой кабинет:
— Вам туда.
— Жди, я быстро, — шепнула Люся Ире и постучала в лакированную деревянную дверь.
Сидящая за письменным столом у окна девушка отложила в сторону раскрытый журнал «Огонёк», приветливо улыбнулась, пригласила войти. Люся прикрыла за собой дверь и в стеснении остановилась у порога.
— Ты из школы? Протоколы принесла? Давай их сюда.
Люся положила на стол сколотые скрепкой листы. Девушка взяла их, бегло пролистала, похвалила:
— Хорошо написано. А теперь возьми вот ведомости. Сюда записываешь по алфавиту список комсомольцев, сумму взноса (две копейки) и обязательно собираешь с каждого подпись.
— Да, я знаю. Удивительно только: такая маленькая сумма — и подпись. Зачем?
— Порядок такой, — улыбнулась девушка. — В нашей бумажной работе порядок — первое дело. Ну, всё ясно? Взносы старайтесь собирать вовремя, чтобы не было задолженности. Договорились?
Люся кивнула. Закрывая за собой дверь, она заметила, что девушка снова углубилась в чтение журнала. «Интересно, что она там такое читает», — подумала Люся, выходя на крыльцо. Ира торопливо шла следом, тараторила:
— У тебя настроение испортилось, да, Люсь? Что тебе там сказали?
— Я только обрадовалась, что сдала протоколы и можно забыть об этой писанине, а теперь мне сказали писать ведомости и собирать подписи с каждого комсомольца.
— Хочешь, я тебе помогу?
— Чем ты мне поможешь? — Люся даже остановилась. — Ведомости вместо меня будешь писать, что ли?
Ира слегка покраснела, и Люсе показалось, что её светлые волосы стали ещё светлее.
— Нет, конечно, — пробормотала Ира, поддев носком сапога сухой лист. — У меня почерк такой… В общем, не позволяет. Но я могу собирать подписи.
— Ну, хорошо, — согласилась Люся. — Списки я дома напишу, а завтра быстро соберём взносы и соберём подписи.
По пути к своему подъезду Люся тоскливо подумала, что и сегодня письма от Славки не будет. А вдруг придёт сразу несколько писем? Что если они затерялись где-нибудь в пути и теперь ей принесут целую пачку писем? Нельзя отчаиваться. Люся припустила бегом, портфель больно стукал по ногам, но это совсем не страшно. Подумаешь! Вот сейчас она посмотрит в почтовый ящик, а там…
Громко хлопнула за ней подъездная дверь. С бьющимся сердцем Люся заглянула в круглые отверстия ящика. Пусто. Опустив голову, она побрела по ступенькам на второй этаж.
Обедать не хотелось. Она машинально сняла школьное платье, повесила его в шкаф, натянула домашнюю футболку и брюки. Отопительный сезон ещё не начался, дома было прохладно. Укутавшись в плед, Люся прилегла на диван в своей комнате, укрылась пледом и незаметно уснула. Проснулась от телефонного звонка. Конечно же, это была новенькая. Вот прицепилась. Подумать о Славке невозможно из-за неё. Постоянно отвлекает, лезет. Привязчивая, как репей.
— Алло, — бодро защебетала в трубку Ира. — Я уже сделала уроки и могу сейчас к тебе прийти.
— Зачем? — опешила Люся. — И когда ты могла успеть сделать все уроки?
Она повернула голову и посмотрела на настенные часы, которые показывали полшестого вечера. Ничего себе! Сколько же она проспала?
— Так уже вечер! А ты ещё не закончила с уроками? — удивилась Ира.
— Нет, не закончила, — хриплым после сна голосом сказала Люся.
— Так давай я к тебе приду и помогу. Вдвоём быстро всё сделаем, — настойчиво предложила Ира.
Вот заладила! Вместо меня она их сделает, что ли? Люся вздохнула и подумала, что, может, зря она ищет подвохи в поведении новенькой. Она и так несчастная. Мама вон в психушке. С мачехой живёт. Чувствует, что она лишняя там. Ей наверняка хочется, чтобы какой-то близкий человек рядом был, который бы её не прогонял.
— Ну, хорошо. Приходи! — согласилась Люся и услышала в трубке радостное щебетание, переходящее в визг.
Она положила трубку и остановилась, задумчиво глядя на фотографию Славки, ту, самую первую и единственную, которую он прислал ей ещё летом на бабушкин адрес, в Хабаровск. Спрятать фотографию или нет? Подумает ещё, что я хвастаюсь. Вот, мол, у меня парень есть. Люся дотронулась до простой деревянной рамки, провела пальцем по стеклу. Чуть заметные пылинки осели на нём за день. Странно, никогда здесь не успевала скапливаться пыль. Наверное, так и память постепенно «пылится». День не подумаешь о человеке — еле видный слой пыли скопится, неделю не вспомнишь — слой ещё толще станет. А через месяц или два совсем думать о человеке перестанешь — и тогда уж плотной завесой пыли покроется для тебя любимый когда-то образ. И всё. Забыт человек. Люся вздохнула, смахнула пыль со стекла и решительно поставила рамку на место, на письменный стол.
Постояла немного, не отводя глаз от Славки на фотографии, и отправилась на кухню. Гостей ведь принято угощать. В холодильнике обнаружилась кастрюля с борщом и плов в глубокой сковороде. Ира позвонила в дверь, как только обед успел разогреться. Странно. Она бы не успела сюда дойти от своего дома. Из автомата звонила, что ли? То есть она была уверена, что Люся её пригласит? Надо же. Не такая уж она тихоня. Надо к ней ещё присмотреться, подумала Люся и открыла дверь.
Прихожая заполнилась восторженными возгласами Иры:
— Ой, а я так бежала, так бежала, от самого дома вприпрыжку!
— Зачем? — Люся подняла брови.
— Как это — зачем? Надо ведь успеть все уроки сделать и ведомости написать, — Ира торопливо расстёгивала молнии на сапогах. — Я, конечно, не буду своим корявым почерком их писать, зато я уже составила алфавитный список класса. Вместе со мной тридцать два человека. Правильно?
Люся задумалась. Да, тридцать два. Кивнула.
— Ой, а чем это у тебя так вкусно пахнет? — улыбаясь, спросила Ира.
— Пойдём на кухню — узнаешь, — и Люся первая пошла по узкому проходу. Ира — за ней.
— Ой, как у вас всё красиво! — восхищённо зажмурилась Ира. — Как в кино. Гарнитур кухонный. Заграничный?
— Чешский, — Люся рассеянно поставила на стол две тарелки. — Садись!
— Да, некоторые люди умеют устраиваться.
— Что ты имеешь в виду? — Люсю покоробила фраза, и она не смогла скрыть этого.
— Ну, я ничего плохого не хотела сказать. Просто в магазинах же импортной мебели нет. А люди покупают. Находят возможности. Вот мой отец тоже всё может купить. У него везде блат. Потому что большой начальник. Он строгий, конечно, но мне ничего плохого не делает. А я его всё равно не люблю. Не могу простить, что он нас с мамой бросил.
— Ну, ладно, давай обедать. Я ещё после школы не ела, — и Люся поставила перед гостьей тарелку дымящегося борща.
Ели молча. Люся думала, что сегодня уже тридцать пять дней, как от Славки перестали приходить письма. Целых тридцать пять дней. Хотя всё в мире относительно. Что такое тридцать пять дней? Война длилась 1418 дней и ночей. Люди ждали Дня Победы целых тысяча четыреста восемнадцать суток. И ничего. Дождались. Но то была война. И было понятно, что, если человек не пишет, значит, не может. Обстоятельства так сложились. Время военное. Главное — знать, что этот человек тебя по-прежнему любит. Вот в этом-то Люся не была уверена.
— Какой вкусный борщ готовит твоя мама! — похвалила Ира, вычерпывая ложкой остатки из тарелки.
Люся кивнула:
— Мерси. У нас ещё плов есть.
— О! Обожаю плов! — захлопала в ладоши Ира.
Люся подумала, что опять эта новенькая отвлекла её от мыслей о Славке.
С пловом Ира управилась за пару минут. Люся посмотрела на её пустую тарелку и сказала:
— Компот будешь? Только он холодный. На балконе.
— Ещё и компот? — изумилась гостья.
— А что такого?
— Да нет, ничего. Это я так… Всё у вас так правильно, как должно быть: первое, второе, компот.
— А у вас не так?
— У нас не так, — вздохнула Ира, и уголки её губ скорбно опустились.
Люсе показалось, что неловко было бы Иру расспрашивать. Она сходила на балкон, принесла кастрюлю с компотом, разлила по стаканам. И пока Люся мыла посуду, Ира вслух читала алфавитный список класса, составленный на тетрадном листке в клеточку.
— Вроде нигде не сбилась с алфавитного порядка, — довольно улыбнулась Ира, закончив читать.
— Нормально, — кивнула Люся. — Пойдём в мою комнату.
— У тебя отдельная комната? — спросила Ира, и на лице её промелькнуло завистливое выражение. — У меня там, дома, у мамы, тоже своя комната. А здесь я вынуждена жить со сводной сестрой.
— Понятно, пошли, — и Люся открыла перед гостьей дверь своей комнаты.
Ира вошла и остановилась на пороге:
— Ой, как у тебя интересно!
Она медленно осматривала мебель, стены, подоконник с множеством цветов.
— Это ты увлекаешься цветами?
— Нет, мама.
— Как здорово!
Ира остановилась у письменного стола, глядя на портрет:
— А это чья фотография?
Люся ещё не успела ответить, успела подумать только, что напрасно не убрала фотографию в рамке в ящик стола, как Ира задала следующий вопрос:
— Наверное, это твой брат? Двоюродный? Так?
Люсе вдруг захотелось согласиться: да, это мой брат, двоюродный, чтобы Ира больше не расспрашивала и не завидовала. Но она вдруг подумала, что, согласившись, предаст Славку, и ответила:
— Нет. Это мой друг. Его зовут Слава.
— Вот это да! — восхищённо прошептала новенькая. — У тебя и парень есть? Это же твой парень?
Дальше вопросы посыпались из неё, как горох из дырявого мешка:
— А где он живёт? Ты мне его покажешь? А он к тебе приходит? Познакомишь?
— Нет. Он не приходит. Он в другом городе живёт, в Ленинграде.
— В Ленинграде? А как ты с ним познакомилась? По письмам? А кто тебе адрес дал?
— Да нет, — поморщилась Люся. — Он раньше здесь жил. Летом уехал. У него родители развелись, и он с мамой и младшими братьями уехал в Ленинград к бабушке жить.
Ира закусила губу:
— Вот! Все беды от этих мужчин! Не развелись бы родители его, и он жил бы здесь, вы бы могли хоть каждый день видеться.
Люсе не хотелось обсуждать с Ирой Славкиного отца. Какой бы он ни был, это всё-таки его отец. Почему она должна с кем-то посторонним оценивать его поступки?
— Пусть они сами разбираются, кто прав, кто виноват, — отчеканила Люся и придвинула к письменному столу второй стул — для Иры. — Садись. Будешь диктовать фамилии.
Тридцать две фамилии она написала пять раз на разных листках ведомостей: июнь, июль, август, сентябрь, октябрь. Теперь против каждой фамилии следовало вписать сумму: 2 коп. Когда с этим было покончено, на среднем пальце Люсиной правой руки образовалась болезненная мозоль.
— Всё! Ура! Теперь остались уроки, — радостно прокомментировала Ира.
— Ты так радуешься, как будто уроков на завтра мало, — заметила Люся. — Скоро родители придут, а у меня ещё ни один урок не сделан.
В глубине души ей очень хотелось, чтобы Ира ушла прямо сейчас. Тогда она бы гораздо быстрее справилась с алгеброй и всем остальным.
— А давай, пока ты алгебру будешь решать, я за тебя контурную карту по географии раскрашу, а? — предложила Ира.
Люся подумала и согласилась:
— Ну, давай. Если тебе не сложно.
— Нет, нет, мне совсем не сложно, — уверила Ира. — Не беспокойся, сделаю аккуратно. Меня мама научила, как правильно раскрашивать. Есть лезвие?
— Зачем? — удивилась Люся и протянула Ире коробку с цветными карандашами.
— Сейчас увидишь! — улыбнулась Ира. — Ещё мне нужен листок бумаги. Можно тетрадный. Или от газеты. И кусочек ваты.
— Что ты задумала? — теперь уже Люся улыбнулась, но послушно вынула из ящика стола лезвие «Нева» в бумажной обёртке и листок из старой тетради.
— Сначала, — сказала Ира тоном заговорщика, — тонко точим лезвием грифель карандаша. Потом набираем на ватку эту пыльцу и раскрашиваем! Поняла? Цвет получается равномерный и нежный, не грубый. И никаких штрихов не заметно. Главное — не вылезать за границы стран!
— Да, красиво получается, — улыбнулась Люся.
Люся решала алгебру, Ира молча водила ваткой по контурной карте и иногда посматривала в сторону Славкиной фотографии. Видимо, ей очень хотелось задать Люсе ещё много вопросов, но Люсин суровый вид останавливал. И всё-таки Ира улучила момент, когда Люся закрыла тетрадь по алгебре и полезла в портфель за учебником русского языка, и спросила:
— Люсь, а этот Славка тебе письма пишет?
— Пишет, пишет, — Люся невольно посмотрела на стопку писем, ещё прежних, летних, которые лежали за стеклом книжного шкафа.
— Ух ты! — Ира метнулась к шкафу. — Мне кажется, что конверты все одинаковые. Да? Почему они одинаковые?
— Славка мне написал, что купил сразу 20 конвертов, чтобы всегда были под рукой. Такой смешной, — Люся улыбнулась. — Как будто у нас в стране дефицит конвертов.
Действительно, конверты были все одинаковые, с картинкой, на которой был изображено здание Смольного института с красным флагом на крыше. Ира прочла сквозь стекло, не открывая дверцы шкафа: «Ленинград. Смольный» и, обернувшись к Люсе, спросила:
— Скажи, а этот Славка тебе очень нравится? Ты его любишь? А он тебя? Вы уже с ним целовались?
Люся покраснела и ответила:
— Это моё личное дело.
— А, понятно, — тихо пробормотала Ира. — Думаешь, что я слишком любопытная, да? Ну, не обижайся, я просто такой любопытный человек. Мне хочется всё узнать. В детстве я однажды оторвала кузнечику ногу, чтобы узнать, как он будет прыгать без ноги. Представляешь?
— Зачем? — Люся уставилась на новенькую с изумлением. — Оторвать кузнечику ногу, чтобы узнать, как ему будет житься без ноги? А тебе его не жалко?
— Ну, что ты завелась: жалко, не жалко? Я же говорю: я тогда маленькая была. Мне было три года.
Люся вспомнила, как в три года она подобрала на улице бездомного котёнка с больной лапкой и упросила родителей взять его домой. И как потом она с папой носила его в ветлечебницу. Из котёнка вырос замечательный красавец с огромным пушистым хвостом, похожим на воротник. Он и теперь живёт у бабушки Зои, маминой мамы, в Хабаровске. Переезжали они второпях, не до кота было. А Ира эта непроста. Совсем не проста. От этих мыслей её оторвал голос Иры:
— Ну, что ты? Сто лет уже прошло. И потом, это же кузнечик! Насекомое. Их же тысячи. Одним больше, одним меньше.
Люся молчала. И тогда, посмотрев на Люсю, Ира сказала:
— Я думаю, мне сейчас лучше уйти.
Давно пора, подумала Люся и сказала вслух:
— Скоро мама придёт с работы. Я провожу тебя.
И всё время, пока Ира застёгивала тугие молнии на сапогах, Люся не могла ни о чём думать, а только звучал у неё в голове голос новенькой: «Их же тысячи. Одним больше, одним меньше». Закрыв за гостьей дверь, Люся побрела на кухню, встала у окна, провожая взглядом несуразную фигуру новенькой. Шкатулка какая-то с секретом, а не человек. То такая вся несчастная, впору последний кусок хлеба ей отдать. А то такое сказанёт, что бежать хочется от неё без оглядки. Странная девочка.
На следующий день в школе Люся сдержанно поздоровалась с Ирой и всё больше помалкивала: кузнечик с оторванной ногой не выходил у неё из головы. Это наталкивало на какие-то неприятные мысли об Ире. В общем, разговаривать с ней не хотелось.
На каждой перемене Люся собирала с комсомольцев по 10 копеек комсомольских взносов — за пять месяцев. Хорошо, что списки класса она написала дома, иначе бы совсем ничего не успела сделать. Перемены по десять минут. Ира всячески лезла, предлагала помощь. Она действительно оказалась кстати со своей помощью. Вдвоём девочки успели собрать деньги и подписи во все пять ведомостей, что было вовсе не просто. Девчонки расписывались и тут же отходили. Мальчишки смеялись, проводили эксперименты с подписями, неуклюже выводя закорючки и петли. На это уходила уйма времени. А ведь Люсе ещё нужно было каждому поставить в комсомольский билет штампик «Оплачено» и расписаться. Как раз это Люся сделать не успела. Пришлось взять комсомольские билеты домой, чтобы в спокойной обстановке поставить штампики и подписи. Взъерошенный, как всегда, Пашка Яковлев спросил ехидно:
— А это вообще разрешается — забирать у нас комсомольские билеты?
Люся растерянно молчала. Она ведь даже не подумала, можно так сделать или нет.
За неё ответила Ира:
— Ничего с вашими билетами не случится. Завтра получите обратно.
— Ну ладно, — миролюбиво произнёс Пашка и слегка покраснел. — Это я так, просто спросил.
Люсин портфель от огромной стопы комсомольских билетов раздулся и не застёгивался. Промучившись с ним, Люся рассовала билеты в разные углы. Только тогда замочки портфеля с трудом защёлкнулись.
— Хочешь, я положу половину в свой портфель и помогу тебе донести до дома? — предложила Ира.
Люсе не хотелось, чтобы Ира снова заходила к ней домой, и она отказалась:
— Я сама как-нибудь.
До позднего вечера Люся просидела, занимаясь монотонной работой: нужно было пять раз написать «2 коп.», пять раз расписаться и пять раз проставить штампик «Оплачено» в каждый билет. Зато наутро она раздала владельцам комсомольские билеты и облегчённо вздохнула.
6-я часть здесь:
Часть 7-я здесь:
Часть 8-я здесь:
Часть 9-я, заключительная, здесь: