Проблема в том, что крестьянин не признан ни обществом, ни государством в должной мере.
Скоро 30 лет, как в Беловежской пуще главы трёх республик узаконили демонтаж СССР. Уже 20 лет как отгромыхали обвальные 90-е и развеялся столб дыма от подрыва незыблемых некогда устоев, и на открывшихся просторах предстало запустение, щемящее сердце. От ударной волны особенно сильно пострадала деревня. По разным данным исчезли от 20 до 47 тысяч деревень. О том, как это произошло, и как выживает село сегодня, мы побеседовали с директором упразднённого некогда совхоза «Махловский» (Юрьевецкий район, Ивановская область) Александром Геннадьевичем Сергеевым.
— Александр Геннадьевич, как развивается обстановка в деревне, в сельском хозяйстве?
— Когда мы начинаем говорить о проблемах деревни, надо иметь ввиду, что сельское хозяйство как отрасль это одно, а развитие сельских территорий – это несколько другое. Говоря о первом, мы обращаем взоры на страну. И там мы первые в мире по производству зерна. Туда потрачено 640 миллионов рублей, созданы агрохолдинги. Другое дело – население, крестьяне, личные подсобные хозяйства и мелкие фермеры. Здесь мы подошли к тому моменту, когда, скажем, в Костяеве было когда-то 600 коров, а стало шесть. И даже костяевские деревенские дети ходят ко мне как на экскурсию посмотреть коров, которых я кормлю на улице в загончике. О каком развитии сельских территорий здесь может идти речь?
— Неужели всё так плохо?
— Не везде! Вот, мне приходилось ездить в Самару и проезжать через Чувашию. Все поля ухоженные. От дороги до посадки всё вспахано и засеяно! Какое рачительное отношение к земле. Даже обочины у дороги – всё засеяно. А у нас не то, чтобы обочины, даже поля зарастают, по крайней мере в Юрьевецком районе.
— Давно?
— Лет двадцать уж точно. Тут, значит, смотрю телевизор: трактор идёт на Кубани, сеелка такая с большим захватом, метров шесть наверно захват. Комментатор рассказывает о поддержке российским бюджетом селян: 25 долларов на гектар. В рублях там, конечно, говорилось, но, что хочу сказать – Китайцы 1 400 долларов на гектар помогают. Европа – 700 долларов на гектар. Я про себя подумал, а почему наши личные подсобные хозяйства вообще не копейки не получают? Хотя, чтобы производить молоко, им нужны трактора, косилки – и ещё куа предметов. Стоимость одного скотоместа от 100 тысяч до 350-ти тысяч рублей и выше. Допустим, купил ты корову, но к ней ещё надо: косить траву, сгребать, ворошить, прессовать и прочее.
— А какими правами обладают ЛПХ?
— Личные подсобные хозяйства не облагаются налогом, имеют право продавать излишки своей продукции на базаре. Но главное, личные подсобные хозяйства по закону признаны сельхоз товаропроизводителями наравне с ООО, АО, крупными фермерами и прочими. И наравне с ними по закону имеют право пользоваться теми же мерами поддержки, которые использует государство для поддержи сельского хозяйства. Но в силу подзаконных актов личные подсобные хозяйства остались в стороне от этой поддержки. То есть, мы приходим к тому, что крестьянин не признан ни обществом, ни государством в должной мере.
— Государству выгодны агрохолдинги…
— Я когда в институте учился, друг мой Коля Лепёшкин, привёз книгу «Земля за океаном». Её написали два наших журналиста Песков и Стрельников. Они проехали 15 тысяч километров по Америке, встречались с разными людьми, с космонавтами, с фермерами… И вот они описывали как раз процесс, как фермеры в Америке разорялись. Это было начало 70-х, когда у них вот эти крупные агрохолдинги наступали. Но затем пришла эпоха экологически чистой продукции и в той же Америке, и в Европе. Германия захватила 70% рынка экологически чистых продуктов. А мы же 1,4 миллиона тон осваиваем пальмового масла в год. Всё это вбрасывается в еду, творог, конфеты. То есть создаётся объём и удешевляется продукт. Но народ уже начинает разбираться что к чему на полках магазинов.
— Какое у вас хозяйство?
— В хозяйстве две коровы, тёлка, к концу лета будет три коровы и три телёнка – шесть голов. У меня пасека 15 ульев. Куры. Каждую субботу езжу в Пучеж, более 40 литров одного молока туда привожу, а ещё творог. На базаре меня конкретно человек 15 встречают, звонят заранее. Это люди, у которых дети, в первую очередь. Ещё люди, которым за 70, ходят, говорят, я ещё хочу пожить. Трёхлитровая банка – 160 рублей. Это очень дёшево. Во Владимире, Суздале есть цены и по 300 рублей за такую же банку. Но Владимир крупный промышленный центр, Суздаль там туризм – есть люди обеспеченные, покупают. Хорошее молоко должно стоить столько.
— Личное подсобное хозяйство – это образ жизни?
— Скорее, это вопрос жизни. А для государства – это эффективно чисто экономически, потому что я работаю столько, сколько нужно, без выходных и без права на болезни. Не требую отпусков и доплат за экскурсии. И потом, я и не хочу быть этим холдингом. Как минимум 6 тонн молока в год я выдам. А ещё другой возьмётся. Но для того, чтобы это прирастало нужны стимулирующие методы. Вот, о чём речь. Иначе, ЛПХ сокращаются и деревни, как следствие – умирают. Пространства опустошаются. Программа развития сельских территорий как бы есть, но не видно, чтобы это всё дело прирастало. Не дышит она.
— Как начался процесс опустошения?
— С падением совхозов. С приходом Ельцина, который издал приказ не применять названия колхоз-совхоз и другие формы в экономической литературе, пошли ООО, АО. Колхозы и совхозы прекратили своё существование. Количество людей, которые работают в сельском хозяйстве, стало сокращаться. А сейчас вообще никто не работает. Когда всё рухнуло, и ЛПХ подвисли. В Советском Союзе у ЛПХ с колхозами-совхозами существовали контакт и взаимосвязь. У администрации можно было взять технику, дрова, сено, зерно подешевле, да ещё авансом в счёт зарплаты. Не говоря о том, что жильё строилось, да ещё сразу со скотоместами, сараями, специально, чтобы люди держали подсобное хозяйство. Здесь во времена совхоза «Махловский» насчитывалось до 60 коров в личном подсобном хозяйстве. Люди не только на ферме работали в колхозе, но и на своём ЛПХ. Так до 2000 года ещё было.
— И как теперь восстанавливаться?
— Это не простое дело трудиться в сельском хозяйстве. По одному сложно. По сути, невозможно. Здесь нужна соборность, кооперация, если хотите. Была такая идея, сделать, скажем, Костяевский совет животноводов. Не коммерческая организация, направленная на увеличение доходов личных подсобных хозяйств. Привожу пример. Мне нужны концентраты, зерно, в частности, пшеница и овёс. Кинешемские продавцы, конечно, привезут даже до двери – но по 17 рублей. Это дорого очень. Я звоню тем людям, которые непосредственно занимаются выращиванием зерна – пшеница максимум 14, овёс вообще – 11 рублей. Но брать нужно две или три тонны как минимум. Мы в посёлке записались у магазина, кому сколько мешков – и нам привезли из Чкаловска Нижегородской области четыре тонны зерна. Я так посчитал, тем самым мы уменьшили затраты населения посёлка на 32 тысячи за раз. По сути, мы создали Совет. Вот я о таких Советах и говорю. Или возьмём сено. На три коровы нужно 9 тон сена, не меньше. А у нас сейчас выросли достаточно приличные кооперативы, которые специализируется как раз на заготовке сена. Клеверное сено, луговое в Пучеже есть, в Наволоках. То есть часть людей, у которых есть техника, уже идёт на то, чтобы узкоспециализироваться. Ну а нам на местах, чтобы с ними контактировать на оптимальных условиях, нужен координационный Совет. И ещё. Вот я хочу подчеркнуть, что всякое дело лишь тогда будет иметь результат, когда в него пойдут молодые.
— А идут?
— Есть инициативная молодёжь. Но кроме инициативы у них экономические интересы. Надо замуж выйти, родить детей, воспитывать – на что? И мы наблюдаем, как активная часть молодёжи едет в Москву, Иваново, Санкт-Петербург и прочее, прочее. Меня поражает это. Ивановская область воспитывает этих людей, выращивает. Они пользуются здесь медицинским обслуживанием – какое-никакое в деревне оно есть – школой, а потом, достигнув трудоспособного возраста, уезжают, платят налоги и оставляют добавочный продукт в Москве и Петербурге. А здесь остаются только затраты, которые регион произвёл на них. А ведь, у нас есть средство производства – земля.
— Как же молодых оставить здесь?
— Вот, смотрите, ещё с тех далёких времён, когда спекулянтов объявили предпринимателями, родились палаточные городки. Им разрешили торговлю, им создали условия, и смотрите – они до сих пор держатся! Торгуют овощами, фруктами, одеждой, колбасой, очками – всем, чем угодно. Сколько среди них молодых? Много! Вот нужно сделать так, властям озаботиться, чтобы сюда, на землю, так же стремились. И ещё нужно, чтобы молодёжь поверила государству. Это должна быть не однодневная акция. Это должна быть игра в долгую. У крестьянина оборот капитала быстро не наступает. Это не спекуляция. Минимум год, а как правило, гораздо дольше. Например, хотя бы по 15 тысяч в год платить за корову, можно было бы серьёзно заинтересовать людей. Что такое 15 тысяч – это 3 тонны сена. А это значит корову зиму он с трудом, но прокормит, а на телёнка накосит сам. Нужна обязательно поддержка. Население это заметит.
— Как вы сами попали в сельское хозяйство?
— Не сразу. В армии авиамехаником был. Когда вернулся домой, в Лобаны, меня навозным слесарем надо было и то учить. Отца не помню. Он после войны пришёл без ноги и умер рано. 8 человек детей. Надо было деньги зарабатывать. Спиваться – меня это не устраивало, я ещё хотел посражаться. Поехал в Самару – в Куйбышев тогда – тоже город на Волге, искать работу. Устроился на сверхсекретное производство со сверхвысокой дисциплиной, собирал космические корабли «Союз», «Прогресс». Четыре с половиной года потратил на это. Мне было очень интересно. Я был сильно вовлечён в процесс производства, даже два года висел на доске почёта в цехе – но всё время себя искал. Точность этой науки требовала от меня напряжения – я же из деревни – а в деревне нужна, фантазия и творчество везде: в животноводстве, а в растениеводстве тем более. Растение – живой организм, как ребёнок. Это вам не технически применённый регламент: плюс-минус 0,1 мм допуски. Вот эта свобода меня перетянула. Ушёл я оттуда. Начальник цеха, как сейчас помню, написал на заявлении: «очень хороший рабочий – уволить нельзя». Но я всё равно уехал и стал спокойный душой, понимаете, и не пожалел.
— Как дальше сложилась судьба?
— Поступил в Ивановский сельскохозяйственный институт. Получал повышенную стипендию, 90 рублей, очень прилично по тем деньгам было. Летом работал грузчиком молока, на бортовой машине. После института работал агрономом, секретарём партийной организации, потом завсельхозотделом райкома партии.
— А как стали председателем?
Таких хозяйств как «Махлово» убыточных было на всю область три. В райкоме их знали даже во сне. Наверное, меня и послали такого молодого, энергичного, чтобы опыта набрался. А у меня свадьба уже намечалася. Ну, мне написали: направлен по постановлению ЦК партии… Через месяц сыграли свадьбу в Лобанах – и Ольгу привёз я в этот дикий край.
Ну, думаю, раз уж я сюда попал, нужно хоть что-то сделать для людей, и тогда совесть будет чиста по крайней мере. А убогость была полная. До слёз прям. В Юрьевец ездили как в командировку на три дня, потому что не добраться было. Зимой заносило всё. Начали строить дороги. Дом культуры построили. Памятник. Дороги по Костяеву все абсолютно сделали. Керамзитные дома – я ездил в Псков изучать этот опыт – каждый год по 10 домов строили.
Ещё ездил в Узбекистан в Ташкент. Не хватало кадров. Настроения уже плохие были, русские некоторые оттуда уезжали. Десять семей я привёз сюда. Каждой семье мы выдавали новый дом и корову, помогали с питанием на первое время, авансы давали.
Хозяйство в Костяеве всегда проблематичное было: земли каменистые, лесные, заболотистые – никогда не получали хорошего урожая. Тонну молока в день наш совхоз запросто производил на 300 коровах. Таких хозяйств было 14. Другие производили ещё больше.
В общем проработал я в этом совхозе с начала 80-х до 2009 года. И нужно сказать, очень помогла дисциплина с завода. Я всю жисть её помню. Меня, может, директором из-за этого и недолюбливали некоторые, что я вот как-то внутри, в генах, принёс её оттуда и руководил в этом ключе. Завод и стапеля снятся.
— Как думаете, крестьянин жив?
— Да, люди есть, инициативные люди, но вот сельхоз специалистов мало. Когда я работал директором, было порядка 22 механизаторов и 15 шофёров. С утра получать наряд порядка 35-40 человек приходило. Вот этих людей с этими специальностями сегодня ни одного нет. В Ёлнати – нет, в Михайлове – нет, в Соболеве – нет, в Обжерихе – нет, в Новленском – нет. В Жарках только есть. Один тракторист. Андрюха Бойцов. Понимаете, как глубоко мы садимся? Механизатор в дефиците стал. Кстати, агрономы тоже в дефиците. В Мордовии установили специалистам сельских поселений зарплату в зависимости от размера поголовья у жителей. То есть есть основная оплата, в зависимости от квалификации. А есть премиальные – от поголовья. Если увеличиваешь поголовье – зарплата увеличивается вдвое. Если уменьшаешь – тебе зарплата снижается. Крестьян уже потому нужно поддержать, что здесь закладываются многие специальности, от фермера до руководителя агрохолдинга – здесь, в этих самых ЛПХ.
— Да, деревня всегда считалась кузницей кадров…
— А сейчас что, уже не нужна эта кузница кадров? Жить здесь детям хорошо, удобно, экологически чисто. Но почему бы не поспособствовать, чтоб здесь дети рождались, живя в деревне. С любовью к природе. И у детей возникли бы чувства к земле, к Родине. А то сейчас возникает нечто, что, согласитесь, совсем нам не нравится.
— Есть опасение, что вслед за деревнями и малые города пойдут. Юрьевец… а следом, есть опасения, и Кинешма…
— Кинешма ещё продержится. Но для Юрьевца – та же самая проблема. Юрьевец – это сельскохозяйственный район.
— Речной же город…
— Речной – да. Юрьевец тоже в поисках. Сделан некий серьёзный уклон на развитие туризма. Ну, что-то помогло. Средства были вложены в благоустройство, набережную сделали. Что дальше?
— В туризме выхода нет?
— Я так понимаю, человек возникает от того, что существует земля. На ней продукты вырастают, человек питается, рождается, переживает состояния юности, молодости, взрослые, так скажем, состояния, старость, и наконец смерть опять связана с землёй – вот эта связь, она никак не может прекратиться. И отрыв от земли, мне кажется, это чревато чем-то плохим. Поэтому-то человеку так приятно, когда он возвращается в своё лоно, на землю.
— Надежда у села есть?
— В конце девяностых мы начинали строить часовню. Было тотальное падение производства, люди ели комбикорм, перемещались кто куда, ничего святого не было. Состояние, как с лампочкой, которая вдруг лопнет, знаете, бывает такое – раз и лопнула. В ней вакуум. Лампочка взрывается и вакуум схлопывается. Так и у нас получилось, когда начало всё рушиться, наш вакуум схлопнулся. Весь негатив, который был вокруг – раз и внутрь, в головы. Вот часовню построили и представляете, она такое влияние оказала на население – волноваться перестали. Стали степеннее, мозги включили. Вот этот вакуум, он заместился полезным чем-то. Не гадостью, которая вокруг всегда присутствует, а полезным, разумным – духовным.
Ведь, что мы можем по сути – работать, молиться и надеяться на лучшее. Ну, может, кричать иногда, как в фильме «Время первых». Смотрели? Мне очень понравился фильм. Я ведь буквально трогал аппараты из этого фильма, дотрагивался руками, когда в Самаре на заводе работал. Помните, там, когда космонавты приземлились, их не могли найти. Леонов ходит, стреляет из ракетницы вверх, начинает волноваться, психовать начинает, и орёт в небо: где вас черти носят?! Эй, мы ещё живые тут! Вот и мы так же в деревне кричим: мы ещё живые здесь, когда вы, власти, придёте, вы когда нам разъясните картину умирания деревни, когда мы с вами переговорим. Мы ещё живые здесь!
