Справа от меня вдруг что-то резко упало. Я обернулся и увидел голову древнего животного, какой-то огромной птицы с большим клювом. Тут же услышал тихий голос: «Не оборачивайся, иди за мной». По чьей-то воле я встал. Голос принадлежал хрупкой девушке в несуразном, пышно-легком бело-голубом платье. На голову птицы я больше не смотрел. Шел за девушкой. Она вела меня темными, узкими коридорами. Мы оказались в каком-то зале, таком же темном как коридоры.
На тот момент я в очередной раз искал работу, которая подходила бы мне. И вот уже несколько месяцев встречался с женщиной старше себя. Она была актриса цирка, и всякий раз приглашала меня на свои выступления. Эту девушку я не знал.
- Спасибо, что пошел за мной. – Сказала она и, наконец, повернулась. Ее лицо-маска не выражало никаких эмоций. Просто не могло из-за раскрашенности: на лице были только два огромных глаза и широкая улыбка. Пока я рассматривал ее хрупкое телосложение, тоненькие руки, ноги, она продолжала говорить:
- Просто это был бы скандал, если бы нас застукали с этой головой. Я пришла устраиваться, и тут сразу такое. А без цирка я не могу. Я им живу. – Сказала она, смотря огромными глазами куда-то вдаль. – Ты меня подождешь? – Я ничего не понимал. Разница, между тем куда шел и где оказался, была велика. Я только молча кивнул в ответ. Она странно закачала головой и побежала в глубь зала, размахивая бело-голубым платьем в разные стороны.
Я сел на одно из кресел. В голове была жуткая сумятица, толпившиеся вопросы сменяли один другого даже не высказавшись.
- Что я делаю?
- Кто это?
- Жанна меня потеряет или обидится, что пропустил ее номер.
- Как я отсюда выберусь, если она не придет?
- Она сумасшедшая?
- Или я?
- Кто она? И что от меня хочет?
- А была ли она? – на этом вопросе я в очередной раз засомневался в своей вменяемости. Но тут легкая бело-голубая тень мелькнула где-то среди кресел, и я снова увидел ее. Она не шла, она летела, слегка касаясь пола, вся воздушная, почти прозрачная. Только после я понял, что ее легкость покорила меня уже в первую минуту.
- Можешь поздравить, меня взяли. – Быстро проговорила она и вскользь поцеловала меня в щеку. – Директор цирка посмотрела только чуточку и махнула рукой: «Хватит. Берем.» Еще бы. Хотя мне очень хотелось показать «Водяной антураж».
Я вопросительно посмотрел на нее.
- Это очень красиво. Поверь, тебе понравится. Я выучила его в Ейске, в цирке.
Я сидел в кресле, она стояла передо мной. Вдруг резко приземлилась на корточки и заговорила срывающимся напряженным голосом:
- Переезжай ко мне, а? Ну пожалуйста… Я тебя очень прошу.
Я смотрел на нее как на сумасшедшую, но она продолжала шептать.
- Я знаю, ты встречаешься с женщиной, она старше тебя. Наверняка думает, что рано или поздно ты от нее уйдешь. Этот момент наступил. Ну пожалуйста …
- Откуда ты знаешь? – спросил я пораженно. – Откуда?
- Жанна – моя мать, поэтому я и отвела тебя сюда, чтобы она не видела.
- Тебе не стыдно? Пытаться увести меня у своей матери?
- Она догадывается, что ты мне нравишься. Поэтому и не знакомила с тобой.
Решительность и настойчивость этой девочки взяли верх.
Так начались наши эксцентричные отношения.
Ее звали Полина. Коротко остриженные темно-каштановые волосы и озорная челка, все время взъерошенная, делали ее похожей на мальчика. Огромные широко расставленные глаза цвета кофе, узкий нос, маленький рот… казалось бы, это описание каждой второй, третьей, но, увидев лицо Полины однажды, нельзя было не узнать его в следующий раз. Была в нем какая-то особенность, пленительная, завораживающая.
Через несколько дней мы пошли к Жанне. Разговаривал я. Поля стояла рядом. Жанна молча все выслушала и кивнула. Сейчас, вспоминая те дни, мне кажется, что я находился в состоянии полусна. Явно помню, что говорю с Жанной, но и одновременно смотрю на себя со стороны с легкой усмешкой, мол, до чего я еще дойду?
Вечером мы уже были у Полины. Маленькая квартирка с тесной комнаткой, еще более тесными ванной и кухней. Пятнистые серо-желтые обои выпирали, делая комнату еще уже. Вещи, костюмы, грим были в полном беспорядке, на полу, кровати, подоконнике.
Полина куда-то исчезла, пока я осматривал комнату. На полке стояла фотография – Жанна и Полина. Я подошел поближе, чтобы рассмотреть. Месяца два, может, три назад. Я уже был с Жанной.
Послышались легкие шажки и из коридора вынырнула Поля. Именно Поля, а не Полина. Я по-разному называл ее, смотря, в каком она была настроении.
Полина, Поля, Поль (на французский манер), Полька, Полюшка, Поле, Лина, Полли…
Каждое настроение носило свое имя.
Она стояла передо мной в коротком халате, длинные и худые руки висели вдоль туловища, ноги-палочки еле касались пола. Она стояла на пальчиках, всем своим существом вытягиваясь ко мне. Огромные глаза выражали всю остроту ее чувствований и веру, веру в меня, веру мне.
Я был сражен.
- Девочка моя, - сказал я и крепко прижал к себе. Истинность того мгновения я никогда не забуду. Мы стояли очень долго. Полина плакала, а я крепко обнимал ее и нежно гладил.
Из цирка она возвращалась очень поздно. Уставшая. Злая. Грустная. Реже – довольная. Я устроился в небольшую фирму водителем. Обязанностей немного, работа непыльная, платили неплохо, еще и свободное время оставалось. Несколько раз я заезжал в цирк. Смотрел тренировочные выступления Жанны, Полины, других артистов. Однажды Полина, остановив тренировку, подошла ко мне:
- Послушай, а может тебе тоже работать в цирке? – спросила она без всякой подготовки меня к вопросу. Просто выпалив то, что думала.
- Кем? Клоуном? Рассказывая историю про тебя, меня и Жанну? – ответил я.
- Я думаю, это тоже было бы смешно, но директору нужен водитель. Ты ничего не теряешь, а видеться мы будем чаще. Зайди к ней, если надумаешь. Хорошо? – и поцеловав, полетела к своим канатам и перекладинам.
Немного походив за кулисами, многие работники меня уже знали и в шутку называли «другом семьи», показали кабинет директора. Я постучался и вошел. Сообщил, что насчет работы. Директор, бросив на меня несколько тревожных взглядов, по телефону вызвала в кабинет Жанну. Она вошла, и все во мне затрепетало. Мысль о Полине рождала во мне умиление, нежность, жалость, заботу, что-то доброе и отеческое, при виде Жанны меня захлестывало желание, просыпался мужчина-хищник.
Директор и Жанна обменялись взглядами, после чего Жанна сказала: «Я не против», - и вышла из кабинета.
- От Вас: заявление о принятии на работу, трудовая книжка, медицинская справка, можно характеристику с предыдущего места работы, ну, и все остальные документы. Когда Вы сможете приступить? – перечисляла и спрашивала меня директор монотонным голосом.
- Думаю, на следующей неделе.
- Насколько мне известно, вы уже знакомы с кем-то из рабочих и из труппы. Уже ориентируетесь. Но в первый день сначала зайдите ко мне. – Так же монотонно говорила она. – До свидания.
Я кивнул, встал и вышел. «Теперь Жанна, Полина и я будем вместе в пространстве в несколько сот метров» - думал я, шагая по улице. Проснувшаяся тяга к Жанне не угасла. Я зашел в телефонную будку и позвонил ей. Долгое время никто не брал, и только после девятого гудка раздалось томное: «Алло».
- Жанна, это я.
- Здравствуй. Ну, как все прошло? Она тебя взяла?
- Да. Я хотел с тобой поговорить. Можно я зайду?
- Через полчаса, – ответила она и положила трубку, не прощаясь.
Я шел по улицам. Мрачный серый город давил со всех сторон. По-осеннему грязные улицы, безрадостно-тоскливые идущие прохожие. Я сам не знал, зачем шел к Жанне.
Просто нужно было с кем-то поговорить, кому-то выговориться. Я был один в этом чужом мне городе. Еще в юности, стремясь к самостоятельности, я уехал из своего небольшого городка в поиске золотой жилы. Ни жилы, ни родных, ни друзей. Удивительно порой бывает, что, не общаясь с близкими людьми долгое время – год, два – сначала просто ощущаешь, а потом с неизбежностью осознаешь при встрече, насколько они от тебя отдаляются. А самое горькое, когда такое случается без расстояний и разлук.
Жанна была одной из немногих знакомых, общение с кем меня не тяготило. Она понимала меня и часто выручала своими советами, наблюдениями.
Она жила в серой девятиэтажке, высокой и узкой. Серой, с красными балконными вставками. Я пешком поднялся на седьмой этаж. Позвонил. Жанна открыла дверь и молча пригласила войти.
- Раздевайся и проходи на кухню. Будешь чай или кофе?
- Кофе, только очень горячий, - ответил я, входя. Присев на табуретку, прижавшись спиной к стене, я наблюдал, как Жанна готовит кофе мне и себе, накладывает конфеты в вазу, открывает какое-то печенье. Мне стало вдруг уютно и тепло. Не физически, а где-то глубоко внутри меня разлилась благодать, от которой становится хорошо, как в детстве. Жанна иногда посматривала на меня, но ничего не говорила. Все приготовленное она поставила на стол и села рядом. Положив свою руку на мою, она спросила:
- Что случилось? Что с тобой?
Я смотрел на нее, ничего не отвечая, а потом выдохнул:
- Я устал, Жанна… Как я устал…
- Устал от Полины? – тихо сказала она.
- Нет, я устал от себя, - также тихо ответил ей я. – Устал от своей никчемности и ненужности. Мне почти тридцать, а я уже ничего не хочу. Все мои амбиции остались в далеком прошлом, нереализованные и сдутые. Мне кажется, что внутри меня не осталось ничего, одна пустота. Только Полина дарит тепло. С ней я оживаю, и умираю, когда ее нет. Превращаюсь в бездушный механизм, душа уходит, остается тело. И ничего не могу сделать с собой. Полине нужно много внимания, но когда ее нет, я чувствую себя обделенным…
Жанна молча слушала его и пила кофе.
- Иногда мне кажется, что она не моя девушка, а моя дочь…
- Знаешь, Полину я недолюбила. Моя вина в том, что ей не хватает внимания, что хочется заботы, ласки и любви именно отеческой. У тебя та же беда. Поэтому все так и получилось. Ты видишь во мне что-то материнское, Полина – в тебе отеческое.
- А ты? – спросил я. – И почему так? Почему ты недолюбила? Почему меня недолюбили?
- Я вижу и в тебе, и в Поле детей, которые ищут, доказывают что-то. Особенно Поля. Ее непредсказуемые выходки – попытка самоутвердиться. Она живет в своем мире, и там очень жесткие правила, крайние. С ней трудно…С тобой тоже непросто, - сказала Жанна. – А недолюбленные…- произнесла, растягивая, задумавшись, Жанна, – обделенные любовью, вниманием, нежностью, теплотой. Недодали. Я родила Полю в восемнадцать. И тогда она мне казалась не маленьким человечком, а куклой, игрушкой. Восемнадцать – безбашенный возраст! – голос Жанны звучал громче, желая оправдаться. – Начинаешь чувствовать жизнь каждой клеточкой. О детях не думается, нужно быстрее туда, где горят огни, музыка, туда, где воздух просто пропитан необычайным драйвом. И ты не один чувствуешь это, каждый, кто рядом с тобой, переживает то же самое. Ночи напролет – немыслимые телодвижения, крепкие напитки и непередаваемый восторг. О том, что я еще и мать, вспомнилось, когда Поле было уже пять. Мы жили вместе, но как соседи. «Привет, дочка!», «Пока, дочка!» и только ее огромные темные глаза, смотрящие мне вслед. Я не знаю, какое слово первое она сказала, не знаю, во сколько пошла, когда начали резаться зубы. О ее детстве и ничего не знаю, - сказала Жанна и замолчала.
- А кто ее отец? – спросил я, несколько ошарашенный услышанной историей. Жанна, продолжая блуждать в закоулках воспоминаний, не сразу откликнулась на вопрос.
- Отец? Оказался порядочным человеком. Правда, со своей семьей переехал в другой город, но регулярно перечисляет для Поли что-то вроде алиментов.
- И что дальше?
- Что?
- Ну…вы с Полиной…
- В пять лет ребенок уже сформировавшийся человек. Очень трудно ворваться в его мир и сказать, что ты его мама и начать указывать, что ему делать. Особенно, если он тебя периодически видел и только догадывался, что ты – мама. Полина и сейчас воспринимает меня как тетю, может, как сестру.
- Ты не жалеешь, что все так вышло?
- За все нужно платить. Только расплата одного становится общей. За мою разгульную молодость расплачиваюсь я, Поля, тебе досталось… Поля не знает любви, но усердно хочет ее найти где-то вовне. А в ее мир, дверь которого я благополучно закрыла, никому доступа нет. Даже мне.
Я встал, подошел к Жанне и обнял ее.
- Не волнуйся, все уладится. И мы будем как настоящая семья, - сказал я и улыбнулся.
- Да, как настоящая семья, - повторила Жанна беззвучно. – Ну что, полегчало тебе, - спросила она, бодрясь, немного погодя, освобождаясь от моих рук.
Мне действительно стало легче. Наверное, такова натура человеческая, стоит услышать, что кому-то хуже, чем тебе, и жизнь начинает играть новыми красками.
- Спасибо тебе, Жанн. Спасибо, что выслушала…
- Похоже, что ты больше меня слушал, нежели я, - усмехнулась она, - ладно, главное результат, - и Жанна улыбнулась.
- Не обижайся, но я пойду, скоро Полина придет, - сказал я, глядя на часы. – А может, еще успею ее встретить.
И побежал одеваться, чтобы не опоздать. Жанна молча смотрела, как я одеваюсь, и улыбалась. Улыбаясь, она закрыла за мной дверь. А потом долго еще стояла у окна и грустно смотрела вдаль.
Я бежал и думал, что все мы, мутированные человеческие особи, по большому счету, несчастны, что большие, глубокие, искренние чувства не умеем испытывать из-за огромного себялюбия и что каждый, дай ему волю что-либо изменить в своих прежних поступках, непременно вернулся бы к тому роковому событию, из-за которого, как ему кажется, жизнь начала терять окрашенность и полноту. Я бежал, а где-то глубоко во мне смутно появлялось какая-то неясная предопределенность, что Жанна, желая загладить вину, негласно подбирала дочери спутника, что не просто так Полина подошла ко мне в тот вечер…И если они об этом и думали, то действия их получались скорее неосознанными. У Жанны я об этом никогда не спрашивал.
Полину я не встретил, опоздал. Поэтому так же стремительно помчался домой. Я открыл дверь ключом и вошел в прихожую. Она была дома и что-то готовила на кухне. Я заглянул на кухню и молча стоял, ждал, когда она меня заменит.
- Привет! Что сегодня так долго? - сказала она, не поднимая головы.
Я, рассекреченный, улыбнулся, подошел к ней и поцеловал.
- Я заходил к Жанне, а потом побежал встречать тебя, но опоздал.
Она ничего не сказала, я ушел в комнату, слушая, как она негромко напевает про Арлекина, про клеймо, которое стало для него жизнью – смешить людей, когда самому не смешно. О многом я думал в тот вечер, думал о том, в чем варимся каждый день, и о чем-то высшем, сильном и всеобъятном. Очнулся я оттого, что Полина звала меня ужинать.
В тот вечер она была устало-довольная.
Я вошел на кухню и сел.
- Знаешь, что-то не хочу. Давай я с тобой посижу, - сказал я.
- Мама накормила? – спросила она и ласково улыбнулась.
- Нет, мы пили кофе. Просто не хочется.
- Ну ладно. Знаешь, завтра, наконец-то, премьера «Водного антуража»! Я хочу, чтобы ты это видел. Ты ведь придешь?
- Полин… Ну конечно… - Я сидел и смотрел, как она ест, как держит вилку, двигает головой. Во всем, что она делала, было проявление огромного желания жить глубоко и полно, ощущать каждой клеточкой эту странную силу – жизнь.
С утра Полина все время убегала раньше меня в цирк. Я приходил спустя два часа. Что-то в тот день не заладилось. Дома – порезался, когда брился. На работе – машина начала капризничать. Да по дороге обрызгал с ног до головы какой-то лихач. Но на выступление я успел. Правда, антураж поставили после антракта, но я стал смотреть все номера. Как всегда легко, красиво, ярко и волшебно. Волшебство остается, откуда бы не смотреть представление. Если со зрительского места, то многое кажется мистическим. В детстве я думал, что в цирке выступают только маги, которым с рождения даны уникальные способности. Сейчас, когда я смотрел из-за кулис, бывал на тренировках и видел, как делается это волшебство, оно становилось для меня еще более привлекательным и таинственным.
В антракте я Полину не видел, она была у себя в гримерной, сосредоточивалась для премьеры. Я посмотрел на приготовление ее номера, как выставляют стенки из воды. Самое интересное было, что сверху вниз текла вода постоянно. Наверное, работал какой-то насосный механизм. Я еще некоторое время смотрел, потом пошел за кулисы. Поразговаривал с актерами, которые уже выступили. И вот объявили.
Когда я прошел на свое место, Полина уже была на арене. Она улыбалась всем, смотрела на меня. Сосредоточенная и счастливая. Перекладина была еще вне водяных стен. Полина подошла к ней и невероятно легко взлетела на нее, после чего стала медленно подниматься вверх. Когда она достигла середины одной из стен, меня позвали к телефону. Я, не сводя глаз с Полины, послал ей воздушный поцелуй и быстро побежал, удивляясь, кто бы мог беспокоить меня по служебному телефону. Перед глазами стоял образ улыбающейся Полины. Я подошел к телефону, взял трубку. Сначала в ответ звучала тишина, потом что-то щелкнуло, мне сообщил скрипучий голос, что звонок междугородний и просил подождать. Я начинал нервничать, потому что ожидание не зная чего – самая мерзкая штука. Но вот послышался тихий голос, очень похожий на мамин:
- Сынок, это мама. Ты не сможешь приехать завтра или послезавтра? – я ошеломленно слушал, пытаясь сообразить, что происходит.
- Еще не знаю. Возможно, - ответил я и очень напряжено, чувствуя, как что-то огромное и неотвратимое нависло и сейчас меня оглушит, спросил, - что случилось?
Трубка молчала, потом сдержанно послышался ответ:
- Маша… Приезжай. Мы тебя ждем.
Больше мама ничего не сказала. Я положил трубку. На глаза навернулись слезы, но еще толком ничего не зная, я пытался успокоить себя. Немного посидев, я пошел обратно. Люди вокруг как-то странно бегали, но я ничего не замечал, пока не дошел до арены.
Полина еще лежала в странной, неудобной позе, но глаза были закрыты, на губах сияла все та же улыбка, а из уголка рта бежала тоненькая темно-красная струйка. Пока ее поднимали и укладывали на носилки, Жанна была все время рядом. А я сидел, впившись спиной в стенку, и не мог понять, что происходит. Что за кошмар витает кругом? И где моя реальность – мирная и жизнерадостная? И чья это неуклюжая шутка так разворотила весь мой мир? Я пытался думать, что это сон. Зажмуривался, но, открывая глаза, вновь оказывался в этом кошмаре.
Полина умерла, не приходя в себя, по дороге в больницу. Маша, моя сестра, спустя два часа после звонка мамы. Две девушки, жизнерадостные, и очень близкие, оставили меня в один день. Провожать Машу я не поехал.
Похороны Полины были назначены через четыре дня. Помогать Жанне я не мог, легкий ступор перерос в полное безразличие и равнодушие ко всему окружающему. Я часами сидел, смотрел на фотографии Полины, Маши и о чем-то думал.
На похоронах было очень много народу, почти вся труппа, и еще какие-то, незнакомые мне, люди.
Для меня это прошло в какой-то дымке, я все еще не мог принять произошедшее.
После, Жанна и я, молча пошли к ней домой. Мы немного выпили, и к горлу в очередной раз подступил соленый комок. Жанна все это время держалась лучше меня. И сейчас она, отрешенно глядя куда-то в стену, начала говорить. Сначала я ее не слышал, но понемногу ее слова стали проникать в меня.
- …два типа людей – люди смерти и люди жизни. Первые задумываются о конечности всего и не боятся умирать, только смерти они ждут долго. Их учат, что есть и обратная сторона – жизнь – нужно видеть, чувствовать и проникнуться ею. А люди жизни настолько переполнены этой силой, что они боятся подумать о финише. И они уходят очень рано. Полина была такой. Наверное, и Маша не выдержала этого давления, не поняла его и сорвалась… А мы с тобой…
Нужно открыть себя навстречу этому потоку, а не вариться в собственном соку изо дня в день, из года в год, - я слушал ее и думал, что она права. – Нужно открыться, но никакого желания. – Сказала она и забрала волосы руками. – Абсолютно.
После смерти Полины Жанна продержалась полтора года. Она начала записываться во всевозможные кружки, стала выезжать за границу. Именно так она хотела открыть себя другим людям, но я про себя называл это бегством, бегством от себя. Ее открытость никому не понадобилась, собственные соки каждого переваривали уже предложенное естество. Жанна оказалась никому не нужна.
В ее записке значилось:
«Все, что у меня есть дорогого, уже ТАМ. Меня здесь ничто не держит. Мне будет лучше. Ваша Жанна».
Вот такое интересное лекарство от жизни. Уход Жанны меня не удивил. Скорее, наоборот. Я думал, что она тянет, еще хватается за что-то.
Какое-то время я обдумывал поступок Жанны, примерял его на себя. Но вскоре понял, что не смогу, что я не дошел до той грани отчаяния, когда человеку все равно в такой степени. Мне еще нравится смотреть на небо, зелень, снег, лица прохожих, нравится смотреть. Правда, сейчас я стал еще более молчаливым. В голове возникает множество самых разных вопросов. И мое привычное состояние – это размышление над ними. Мне нравится размышлять. Нравится думать, что пока я здесь, со мной Полина, Маша, Жанна.
Я ежеминутно чувствую их присутствие, их легкие касания, их голоса, которые зовут меня по имени, ведь у меня такое красивое имя. Впрочем, имя – это пароль, срабатывающий только здесь… А там мы друг друга даже не узнаем. Ведь смерть безлика, и мы обезличиваемся вслед за ней.
