Когда я училась в школе, в каждом классе был пионерский отряд. Отряду присваивалось имя какого-нибудь героя – чаще всего нашего же ровесника. Поскольку мы часто переезжали, то имена мальчиков и девочек, которым я должна была подражать, менялись. Всех я не помню, но один отряд точно носил имя Павлика Морозова – пионера №1 в Советском Союзе. Его портрет висел в каждой пионерской комнате, и в 70-е годы это уже был не обтрепанный заросший мальчуган, больше походивший на беспризорника, а вполне похожий на нас, аккуратно подстриженный парнишка в наглаженной белой рубашечке. Художники постепенно трансформировали образ – от реального к понятному нам.
Родина запомнила Павлика Морозова потому, что он сдал большевистским властям своего кровного родителя. В те годы это называлось большевистской сознательностью и отказом от старого мира. Дело было вполне житейское, достаточно вспомнить хотя бы Гражданскую войну, когда брат шел на брата с колом, а то и с наганом.
Потом-то, уже в девяностые, исследователи раскопали всю семейную историю Павлика. На эту тему написано много, так что повторяться не буду. Меня тогда занимал вопрос, который я задавать опасалась – почему, если Павлик донес на отца, пусть даже и кулака, он считается хорошим мальчиком?
В моем детстве все было не так. Мне, как и всем моим ровесникам, с младых ногтей внушалось, что ябедничать нехорошо. Ябедничать нельзя, никогда и никому. Все было просто, когда речь шла о дворовых взаимоотношениях. Нельзя было жаловаться взрослым. Более старшим ребятам – тоже нежелательно, надо было самостоятельно решать свои проблемы, но на крайняк сказать что-то старшему другу было можно. Если он еще не перешел в мир взрослых, конечно.
Самим надо было утрясать и взаимоотношения с родителями. А они у всех складывались по-разному. А воспитательные принципы у всех были свои. Среди родителей были и сторонники жестких мер. Их было даже много. И попадали они в поле зрения общественности крайне редко – в совсем уж вопиющих случаях. И жаловался обычно не ребенок, а какая-нибудь дотошная соседка. Такой вот парадокс.
Дети не жаловались. Кто-то ненавидел своих родителей. Но и тогда не жаловался – старался побыстрее слинять из дома, и такая возможность появлялась лет в четырнадцать, когда можно было уехать в путягу или техникум, поступить туда без ведома родителей и поселиться в общаге – тоже без ведома. И это было нормальное взрослое решение довольно обычной проблемы отцов и детей. Потом отношения могли и нормализоваться – и приходили в норму почти всегда, очень мало знаю людей, которые никогда бы не простили своих родителей за то, что сейчас называют детскими травмами.
И хотя Павлик Морозов был тем героем, которому я должна была подражать, я не знаю, смогла бы я донести на своих родителей, даже если бы они совершили что-то уж совсем нехорошее. И прихожу к выводу, что нет. Дворовое воспитание оказалось крепче идеологии. Ябедничать нехорошо, ябедничать властям – тем более.
Сейчас же сложилась парадоксальная ситуация. В нашу жизнь вошла ювенальная юстиция, и придумана она отнюдь не на постсоветском пространстве. И вот ее эмблемой должен бы стать мальчик из далекой уральской деревни Герасимовки. Сейчас, впрочем, это называется не верностью большевистским идеалам, а борьбой за права личности. Такая вот метаморфоза.
Представление о том, что ябедничать нехорошо, ушло в прошлое. Теперь это приветствуется. Современного человека учат жаловаться – а соответственно, надеяться на то, что его проблемы будет решать кто-то другой. Общество, государство, некоммерческая организация, тетя с телефона доверия, психолог из центра социальных программ, специалист отдела опеки – кто угодно, но только не он сам и не близкие ему люди. Жаловаться можно и нужно. И не только на побои, которые сами по себе являются полнейшим безобразием. Но и на то, что мама вместо модных брюк купила те, которые нравятся ей. Что не купили игровую приставку и запаролии вход в Интернет.
Властям любой страны очень выгодна такая ситуация. Всегда есть возможность надавить на родителей. Как говорилось в старые и недобрые времена, был бы человек, а статья найдется. Когда все семейные дела на виду – иначе и быть не может. Совершенно неважно, по какой причине родитель попал в поле зрения органов опеки. Может быть, он поругался с начальником, может, вышел на протестный митинг или даже просто проходил мимо, может, просто пишет стихи вместо того, чтобы с пивом сидеть у телевизора. Прижать его к ногтю очень просто – уже одним тем, что ребенок его самостоятельно сделал поделку и нарушил тем самым работу школы с семьей. А если как следует порыться, можно найти много таких случаев. У каждого.
Ребенок становится хозяином положения. Он может смело шантажировать родителей. Возможно, лет через дцать он об этом и пожалеет, но сейчас – использует ситуацию в своих интересах, не очень заботясь о том, что кому-то причиняет боль. Он вообще об этом не думает. Его учат думать только о себе.
И он сознательно отворачивается от близких ему людей, потому что у него есть ложное впечатление, что сотруднику службы опеки он дороже, чем собственной маме. Конечно, так бывает, мамы разные встречаются, и сотрудники опеки тоже. И всегда важно, чтобы у ребенка были знакомые взрослые, которым родители тоже доверяют. Так всегда было. Но сейчас это становится системой, чего быть в принципе не должно. Для сотрудника органов опеки каждый подопечный – это деньги. Для государства отношения «опека – дети» - способ контроля и манипуляции. И все – под самыми благородными лозунгами заботы о ребенке и обеспечения его безопасности.
История Павлика Морозова закончилась очень печально. И история его брата Феди – тоже. Не прожили они ту жизнь, которую могли бы. Но у этоих несчастных мальчиков оказалась куча последователей, которых многие государства выращивают специально. Смогут ли дети, с нежного возраста усвоившие, что родителями можно манипулировать, что их можно предавать, прожить счастливую жизнь? Сейчас им кажется, что да. Потому что у детей и подростков свои представления о мире и о том, каким он должен быть. Но пройдет еще несколько лет – и жизнь, которая сейчас кажется такой прекрасной. может обернуться совсем противоположной стороной. Ведь предателей никогда не ценят даже те, кто пользуется их услугами. И человек, воспитанный с мыслью о том, что предавать можно и нужно, может в этом мире рассчитывать только на себя, не доверяя никому, поскольку и сам не достоин доверия.
