Правда, сама она на чай не ходила.
Однажды вечером, когда они встретились в гостиной, Эван спросила:
– Почему ты всегда приходишь как именинница?
Хэмиш при этом присутствовал, и его слова обеспокоили Эван.
…Она ему сказала:
– Повеса,
Мне знакомы все твои уловки!
Как и многие другие обитатели Гринбуш-холла, Хэмиш знал, что Эван не любила его. Это, впрочем, не мешало ему по-прежнему ей льстить. И Эван мирилась с его постоянными поклонениями, поскольку прекрасно понимала, что он просто старается приручить ее, а к чему в конечном счете это приведет – большой вопрос.
В общем, Эвану не надо было придумывать ничего нового, чтобы потихонечку вытеснить Хэмиша из сердца Хэмиши. Правда он сознавал, что если и дальше будет пытаться его использовать, то тем самым нарушит их древние, проверенные временем и на диво крепкие связи.
Когда уже почти все гости разошлись, он поймал взгляд Эван и сказал:
«Мне все это не по душе».
Глаза Эван наполнились слезами.
–Я просто не могу совладать со своим сердцем, – сказала она. – Я не знаю, смогу ли когда-нибудь стать такой, как ты…
–Люси, пожалуйста, не плачь. – Хэмишу, казалось, было неловко за то, что она уделяет ему так мало внимания.
На кухне Эван стояла перед шкафом. Она держала в руках теплую ночную сорочку, запах которой вызывал у нее воспоминание о другом времени и о другом мужчине. В этом воспоминании она видела себя юной и беззаботной, вот почему ей здесь так хорошо.
А еще у нее была ночная сорочка, а в ней – его тело.
До того как она уехала из Лондона, Хэму не приходилось мечтать о чем-нибудь подобном, но, вернувшись в Гринбуша, он понял, что больше ничего не имеет и что ему надо что-то менять в своей жизни.
Знай он раньше, что у него тоже будет дочь, он непременно женился бы.
Хэму всегда казалось, что девочки бывают только у паиньек-мальчишек. Теперь он ясно осознал, что каждая девочка – это нечто особенное, будь то Габриэлла.