Осень – это такое время года, когда нужно подводить итоги. Итоги у каждого свои. Кто-то подсчитывает барыши от продажи овощей и фруктов, кто-то запасы на зиму, а есть такие, кто подсчитывает количество сброшенных за лето килограмм, чтобы знать, насколько можно расслабиться за зимний период.
А кто-то никогда не оглядывается назад. Он просто живёт и идёт вперёд, чтобы всё, что было плохого в жизни, никогда не смогло хоть как-то повлиять на его сегодняшнюю жизнь. Что бы оно осталось там позади. Ведь жизнь для того и дана, чтобы, даже делая ошибки, можно было бы их исправить и, оставив где-то далеко позади, идти вперёд, делая жизнь ещё прекрасней.
Широкой серой лентой между начинающих желтеть холмов, поросших высокой травой и то тут, то там, редко растущих деревьев мчит, несясь в неведомую даль самая обыкновенная дорога. До уровня хайвэя, ей, конечно далеко, да она туда и не рвётся, но зато, уже не грунтовка. Да, с подушкой из песка и прокладкой из щебня. Правда, толщина подушки подгуляла, да и прокладка не такая, как хотелось бы, а то как? Если всё по правилам да по норме, где тогда деньги брать на взятки да на новые машины, и это ещё не говоря о загородных домах и прочих, так очень необходимых нужностях каждого новоиспечённого “олигарха”.
Зато асфальтированная и на две полноценных полосы, правда, в разные стороны вместо двух в одну, но есть! И даже два широких грузовика разойдутся, по обочинам, но разойдутся. Снизят скорость и разойдутся.
А по её краям, в ещё не проснувшейся траве, между её узкими и длинными листочками, утреннее солнце старается, как можно скорее спрятаться, чтобы прогреть и напитать воздух утренней влагой, покрывшей каждую травинку.
По этой самой широкой, загородной трассе, бесконечной чёрной лентой вьющейся среди гор, лесов и полей, отбрасывая длинную тень от утреннего, осеннего солнца, мчался, нет, не грузовик, обычный автомобиль. Да, не такой уж и новый, зато импортный, с экономичным, в отличие от отечественных, двигателем и с автоматической коробкой переключения передач. В его салоне сидели двое, лет по пятьдесят мужчин и вели полу-деловую беседу.
На пассажирском кресле - высокий под метр девяносто, полноватый с круглым, открытым лицом - Лёша. Его голову, невысоким плотным ёжиком, покрывала короткая стрижка седых волос.
Весь его вид, а это - свободные чёрные брюки и тёмно-синий джемпер на плотную голубую рубашку, выдаёт в нём офисного работника. Давно не новые, но плотно помазанные кремом и натёртые до блеска туфли говорят о его бережливом, прижимистом характере.
- И как часто ты туда ездишь? – спросил Лёша водителя.
Водитель на мгновение задумался.
- Ну, вот сейчас - раз в полгода. Раньше чаще нужно было, ну, пока
пришёл в себя, а сейчас - раз в полгода хватает.
- И что, помогает?
- Конечно, помогает, сам же знаешь – водитель ухмыльнулся. - Ты же
помнишь, как я передвигался, а сейчас - водитель гордо покрутил торсом – так, ты же, наконец, тоже едешь со мной.
- А много у него людей?
- Ну, - водитель опять на мгновение задумался – сейчас посмотрим.
Машина свернула с трассы и спустилась на грунтовую дорогу. Дорога была настолько укатана, что казалось они, продолжают ехать по асфальту, посыпанному дорожной пылью. Было видно, что в этом направлении постоянно ездят машины и, что самое важное, дорога была абсолютно ровная. Без выбоин, без ухабов и даже по краям была такой же твёрдой, как и посредине.
Вдоль дороги с обеих сторон тянется непрерывная полоса, как специально посаженных высоких кустов черёмухи и скорее всего не напрасно, именно поэтому края такие сильные.
Впереди на пригорке, показался какой-то недострой.
На небольшом участке, огороженном наспех из обреза, набитого на деревянные столбики. Стоит довольно объёмный, крепкий и широкий фундамент, явно не под дом. Правда, он уже успел порасти бурьяном. Хотя, по виду довольно свежий, вот только по материалу – достаточно долгий.
А самих стройматериалов на площадке почти не видно, толи из-за бурьяна, толи его действительно мало. Скорее всего, у строителя недостаток средств.
На въездной части не было ворот, просто длинная балка лежит на закладках, прибитых к тем же столбикам, от которых продолжается импровизированный забор.
- А это что такое? - спросил Лёша, кивнув головой в сторону недостроя.
- Это, вот он… - с каким-то умилением в голосе, начал водитель – вместе со своей женой, строят здесь эту церквушку… вот уже несколько лет.
- И за какие деньги он это всё строит? По состоянию видать, спонсоров-то не густо - съязвил Лёша.
- Нет совсем. Он всё, что, как говорится, зарабатывает, туда и вкладывает.
Водитель на мгновение замолчал, а потом, вдруг, сказал:
- А знаешь, люди его Серебряным дедом зовут.
- Это ещё почему? У него что, много серебра?
- Много, даже очень много.
Лёша удивлённо посмотрел на водителя.
- Это ж откуда?
- Представляешь, у него волосы такие, … совсем седые. И такими… большими, длинными локонами свисают из-под повязки. Только цвет у волос какой-то особенный. Они так переливаются, как серебряные, представляешь? Потому его все между собой так и называют – Серебряный дед.
Водитель почему-то был настолько рад, что он это знает и может сказать кому-то, что его лицо просто засветилось.
А Лёша смотрел на проплывающий за окном недострой, до конца, не понимая всего сказанного.
- Серебряный, говоришь? - сказал с лёгким наплывом сарказма. - У самого, небось, хоромы?
- А мы уже почти подъехали, смотри - водитель указал на невысокий сруб за деревянным забором, возле которого стояло большое количество машин.
Возможно, когда-то этот дом считался хоромами, только сейчас это был самый обыкновенный старый сруб, размерами, на сегодня достаточно малыми - шесть на шесть.
Под тяжестью лет, он немного просел вместе с фундаментом в мягкую землю. Оголённые брёвна, потемневшие от времени и ничего не жалеющей уральской погоды, местами треснули, местами были побиты толи шашелем, толи дятлом. На фундаменте местами пророс мох.
Видно, что для хозяев этого дома, было не главным то, как он выглядел снаружи. Хотя, если внимательно приглядеться, то можно заметить, что и отверстия, и трещины в брёвнах аккуратно обработаны специальным раствором и никакой шашель их больше не точил и трескаться они больше не собирались.
А мох на фундаменте был аккуратно подрезан по краям и совершенно не разрастался. Но это видно только, если очень внимательно присмотреться. Только кто присматривался, сюда же не за этим приезжали.
Машина остановилась в конце очереди. Лёша с водителем вышли из машины и прошли вдоль импровизированной стоянки, устроенной посетителями вдоль забора, до самой площадки перед двором.
На площадке перед двором, вдоль невысокого штакетника, стояли, на толстых срезах деревьев, закопанных в землю, скамейки из широких и толстых досок, точнее, обычных продольных, срезов деревьев.
Большая очередь из людей, сидящих на скамейках возле дома и стоящих на площадке перед домом, красочно поведала вновь прибывшим о том, что ждать придётся не мало.
Женщины и мужчины разного возраста. Кто- то с ребёнком маленьким, кто-то с подростком, а кто-то сам или сама. У каждого на лице своя скорбь, своя забота, своё беспокойство.
Люди разного достатка, разного социального статуса, о чём говорит и одежда, и марки автомобилей, собрались в одной очереди. Очереди, в которой все стали равны, не смотря на разницу в обществе. Видать большую силу имеет именно эта очередь, именно к этому человеку.
Людей много, они негромко разговаривают между собой.
Только что прибывшие товарищи стали немножко поодаль. Лёша достал пачку сигарет, поднял руку, чтобы выбить в руку сигарету, но водитель накрыл его руку с пачкой своей рукой.
- Лёш, не стоит – спокойно сказал он. - Здесь - не надо.
- Это почему? – возмутился Лёша.
- Да, потому, что место здесь такое, что курить нельзя.
- Может и пить - занервничал Лёша - и ругаться тоже, мать...
Водитель прикрыл рукой рот Лёши.
- И это тоже.
И хоть он был немного ниже Лёши и по габаритам, меньше, сделал он это так уверенно и сказал так твёрдо, что Лёша замолчал и спрятал пачку с сигаретами в карман.
Он тихонько отошёл к воротам, прислонился к ним всей тяжестью своего состояния и медленно и очень внимательно оглядел всех присутствующих.
Самым первым сидел мужчина лет сорока, сорока пяти, в дорогом сером шерстяном, коротком пальто поверх не менее дорогого тёмно-синего с отливом костюма и в таких же дорогих лаковых туфлях.
Он сидел, низко склонив голову, нервно потирая руки и что-то постоянно и неслышно бормоча одними губами. Периодически поднимал голову, обводил присутствующих отсутствующим взглядом и снова, опустив голову, продолжал неслышно бормотать.
Следующая за мужчиной сидела женщина лет тридцати в стареньком, но чистом осеннем, когда-то зелёном, это видно под воротником и мышками, а сейчас уже бледно-салатовом пальто.
На голове весь в катышках от старости и стирок, но чистый и с хорошо сохранившимся, хотя и уже изрядно побледневшим рисунком, Павлово-Посадский платок. Заострённым к верху овалом, он обрамлял грустное, осунувшееся от невзгод и переживаний, совершенно без макияжа нежное женское лицо.
На ногах почти до лодыжек прикрытые серой шерстяной юбкой, коричневые кожаные демисезонные сапожки, моделью выдающие возраст, примерно, такой же, как и у пальто.
Рядом с ней сидел мальчик лет восьми, скорее всего её сын.
Его одежда не отличалась новизной и современным стилем, так же, как и у
матери. Старенькая болоньевая курточка, коричневые школьные брюки и по виду, такого же возраста, как и мамины сапоги, чёрные кожаные ботинки на аккуратно завязанных шнурках. Вязаная шерстяная шапочка на голове.
Мальчик сидел почти, не двигаясь, только еле заметное покачивание его ног говорит о том, что это не кукла…
И ещё один, и ещё одна, и ещё с ребёнком, и ещё…
- Сколько же их? Какие они разные – промелькнуло в голове у Лёши.
(продолжение)