Одним из выдающихся достижений реализации Сталинского проекта строительства нового общества было формирование у многих миллионов людей принципиально нового – одухотворённого – отношения к труду. Писатель Всеволод Кочетов в записях военных лет привёл слова партийного секретаря одного из районов Ленинградской области: «Мудрость нашей партии в том, что труд в нашей стране она сумела превратить в дело чести, доблести и геройства… Это сильные, могучие стимулы. Ни в одной стране мира этого нет и быть не может, пока там капитализм».
Распространение в 70-е годы гонки за материальными благами, стремления к обладанию «престижными» вещами неизбежно вело к девальвации духовных ценностей труда. Труд для всё большего количества людей, как и в капиталистическом обществе, становился лишь средством зарабатывания денег – причём, как можно больших. В полном соответствии с предупреждением Маркса, которым пренебрегли и Хрущёв, и Брежнев с Косыгиным, люди стали «рабски трудиться на службе у алчности».
В 70-е годы немалое число парней из студенческих строительных отрядов популярную песню 60-х «А я еду, а я еду за мечтами. За туманом и за запахом тайги» стали в своём кругу переиначивать: «А я еду, а я еду за деньгами, за туманами пусть едут дураки». В Белгородской области «широкую известность в узких кругах» получил такой случай: Всесоюзный комсомольский строительный отряд, приехавший на ударную комсомольскую стройку КМА, почти в полном составе разбежался по окрестным деревням стричь овец: на этом можно было заработать больше и быстрее. В расположенном под Белгородом лагере труда и отдыха старшеклассников в окнах палат красовались плакаты: «Живём и работаем под девизом: «Лучше маленькие три рубля, чем большое спасибо». По данным академика В.Н. Кудрявцева, в 80-е годы в погоне за «длинным руюблём» приработка на стороне искали 30% молодых горожан…
При этом пресса, бичуя тех, кто в погоне за «длинны м рублём» преступал закон, в большинстве случаев вполне лояльно относилась к тем, кто добивался его приработками. Скажем, журналист белгородской «Ленинской смены» страстно порицал «моралистов», которые ставят на одну доску того, кто «добывает этот [длинный] рубль нечестным путём и того, кто просто любит много и хорошо работать. А надо было бы различать. Честный рубль, даже очень длинный, куда реже используется во зло». Только ведь те, кто тратили своё свободное время на приработки (а именно о них шла речь и в этой статье), любили вовсе не работать – деньги они любили. И использовались такие «честные» рубли по тому же назначению, что и «нечестные» - на приобретение машин, импортных гарнитуров, дорого хрусталя, «престижных» тряпок и прочего подобного.
И это было не искривление «генеральной линии» на местном уровне, а следование ей. Потому что статьи, отстаивающие подобную позицию, появлялись и в центральной печати.
Насколько далеко эта линия отклонилась от коммунистической идеологии, даёт ощутить сравнение двух статей в «Комсомольской правде» .
Первый материал – 1972 года. В колхозе имени Чапаева Рязанской области во время уборки загорелось скошенное поле. Чтобы спасти стоящую рядом ещё не убранную пшеницу, молодой тракторист Анатолий Мерзлов вступил в борьбу с огнём. Когда загорелся трактор, до последнего пытался спасти машину – и погиб.
Случай получил широкий резонанс. В «Комсомольскую правду» пришло множество откликов от сверстников Анатолия. Авторы большинства восхищались поступком комсомольца. Но были и такие, кто недоумевал: жертвовать жизнью ради куска железа?! Подобных писем было немного, но достаточно, чтобы счесть их тревожным симптомом, - и редакция попросила прокомментировать их самого Константина Симонова. Маститый и уже далеко не молодой писатель очень серьёзно отнёсся к поручению. Он побывал в колхозе, где жил и работал Анатолий Мерзлов, убедился, что поступок юноши был не импульсивным, а вполне осознанным.
Осмыслив всё случившееся, Симонов сделал вывод: Анатолий поступил так, «потому что видел в своём тракторе частицу народного достояния, то есть, в конечном счёте, частицу Родины. И, оставаясь верным себе, не мог поступить по-другому».
Размышлял писатель и над позицией тех, кто счёл подвиг Мерзлова «нецелесообразным» - и увидел в ней симптом девальвации гуманистических ценностей, утраты приоритета общественных интересов. «Да, конечно, жизнь человека дороже трактора. В этом случае – дороже трактора, в другом случае – дороже чего-то другого… А с другой стороны, спрашивается, на что способен человек, живущий в постоянном сознании того, что его жизнь дороже всего остального? Способен ли вообще что-нибудь спасти – винтовку, трактор, самолёт, да и самое главное – другого, попавшего в беду человека, - тот, кто в решительное мгновение, перед тем, как пойти на риск, начинает считать – что сколько стоит?.. Подозреваю, что такой человек не только трактор из огня, но и ребёнка из воды не вытащит, хотя и будет считать, что человеческая жизнь дороже всего на свете. Подразумевая при этом, конечно, свою собственную жизнь. В этом-то и весь секрет».
Примерно десятилетие спустя на страницах «Комсомолки» прошла дискуссия, вызванная случаем совсем иного рода, хотя в центре её тоже был поступок комсомольца, работавшего в колхозе на уборке. Поводом её послужила статья, в которой рассказывалось о рабочем (подчеркну ещё раз: комсомольце), подрабатывавшем в отпуске в селе комбайнёром. «Вкалывал» крепко, за что имел деньги и почести. Деньги брал себе, Почётные грамоты демонстративно раздавал ребятишкам на самолётики. Когда ему предложили возглавить комсомольско-молодёжную бригаду на уборке, поставил ультиматум: давайте за это машину.
Мнения читателей и тут разделились, но среди сверстников персонажа статьи явно преобладало сочувствие к мотивам, руководившим им. В сущности, защищал их и автор материала, подводящего итог дискуссии (не «калибра» Симонова, что говорит и о позиции редакции). Он не одобрял вызывающего поведения молодого человека, но вполне лояльно относился к его жизненной позиции: «О каком вещизме можно вести речь, если человек честно зарабатывает деньги на то, что он очень хочет приобрести. Другое дело, если бы он во имя этого шёл на обман и подлость».
Казалось бы очевидно, что для любого комсомольца (как для Анатолия Мерзлова) превыше всего должны быть интересы страны, а для этого «члена ВЛКСМ» превыше всего было обустройство потребительского «рая» в одной отдельно взятой своей квартире. Не менее очевидно, что такое рвачество для комсомольца уже подлость, поскольку прямо и грубо нарушает ту клятву, которую он давал, вступая в комсомол. И такого «комсомольца» нужно было тут же исключить из комсомола. Но такие мысли явно не посещали автора статьи. Как и более общая, но не менее важная мысль, что ради обладания престижным барахлом персонаж статьи, как и легион ему подобных, транжирят на приработки то, что Маркс считал главным богатством социализма – свободное время, открывающее простор для развития личности.
Таким образом, если статья Симонова о подвиге Мерзлова была нацелена в защиту коммунистических принципов бытия, то вторая статья – в защиту потребительских установок. А поскольку она подводила итог дискуссии, то её позиция была позицией редакции главного печатного органа высшего руководства комсомола.
Секретарь райкома ВКП(б), слова которого я привёл в начале статьи, закончил так: «Если кто-нибудь когда-нибудь сумеет подменить это только личной выгодой, индивидуальной, отдельной от того, что делает у нас для человека государство, - тот поставит страну в тягчайшее положение».
Увы, он оказался пророком. Те, которые в труде стали ориентироваться на личную выгоду, приходили напозицию, персонажа романа Воробьёва «Высота» Хаенко: «Мне в коммунизм не надо, мне и при социализме подходяще», - потому что коммунистические принципы были несовместимы с их жизненными ориентирами. От 70-х к 80-м годам таких людей становилось больше и больше. Впоследствии демсиренам не составило труда убедить их, что при капитализме им будет ещё лучше.
Виктор ВАСИЛЕНКО,
Белгород