Глава 19
«Ох, как же не хочется вставать, собираться на работу в воскресенье. Когда у всех, нормальных людей выходной, приходится влезать в заботливо отглаженную Сашенькой, серую форму, обматываться кожаной сбруей, с кобурой на боку, забирать волосы в конский хвост. Тем более, если ты, не на короткой ноге с командирами, а именно - не ходишь с ними в баню, в числе прочих избранных: сроду не узнаешь, на какую станцию попадешь.
Поблажки не жди, что отсидишься в отделе, или, на худой конец, встанешь третьим постом, даже не надейся. Готовься к худшему: или конечная станция, или первый пост. Можно извернуться, обнаглеть, взять больничный, оттянуть доблестное несение службы, пусть другие корячатся, но вернувшись в строй, ты получишь в награду - самую боевую станцию, и все усиления, которых свет не видывал. И, конечно же, о премиях, и прочих маленьких радостях службы, тебе придется забыть надолго.
Единственное, что спасает девушку-постового, в таких случаях – это легкий труд. На него, как правило, официально переводят в связи с беременностью бойца. После срока, от трех месяцев и выше, естественно, чем раньше, тем лучше для плода, происходит волшебное перевоплощение. Из чучела в фуражке с выпученными глазами, в настоящую женщину-мать. Но никто, слышите, никто из вменяемых командиров, не будет связываться с женщиной на сносях. Они не дураки, ведают, что творят, а не ведают – объяснят. Достаточно принести девице-бойцу, справку от гинеколога о беременности, в ней прописаны сроки и - дело сделано. Баба с воза, кобыле легче, закон сомкнутых рядов в действии», - Лена уже приносила подобную справку, поэтому отстоять ей на посту, под землей, осталось две, три смены, от силы. Потом, неизменно, неотвратимо, забрезжит рассвет, перебирания бумажек в отделе. И понесутся вороные, бесконечные больняки, в связи с токсикозом, тошнотой и рвотой.
«« Вот где пригодился бы Саша Рачков. В таком состоянии, женщине очень трудно оставаться одной. Ведь, конечно же, не одной, а с будущей опорой и защитой в животе. Но, интересный момент получается – я прохожу по отделу, после развода с мужем, матерью одиночкой, причем будущей. А какая я, к лешему, одиночка, если нас теперь двое, или трое, как бог положит. Доказательство – пожалуйста, от месяца, к месяцу увеличивающийся живот. Да и как, в таком случае, можно требовать от человека, будущей матери, какие-либо доказательства. Это не этично. Пусть Саша, сегодня побудет дома, приведет себя в порядок. Он очень сильно кашляет. Иногда, возникает ощущение, что у него дыра в легком. Так, из груди вырываются неистовые звуки, похожие на вой техасского шакала, и свист Соловья разбойника, одновременно. Нужно отвести его в больницу, показать хорошему врачу. Очень, очень много дел. Ничего не успеваю, съездить, навестить родителей – дудки. Служба забирает все время жизни. Даже когда спишь, все равно о ней думаешь. Однажды, на дежурстве, я предотвратила массовую драку. Четверо здоровых, пьяных мужиков, нападали на компанию подростков. Еще пару слов, и вся эта беснующаяся толпа, сцепилась бы врукопашную. Не помня себя, я слетела с лестницы, встала между ними и абсолютно твердым, железным голосом, потребовала от них разойтись в разные стороны. Толи, один мой «грозный» вид, разогнал воинственный дым в пьяных головах, толи действительно им стало стыдно, биться при девушке, хоть и при исполнении. Но они, как-то разом остыли, сменили тему, отодвинулись друг от друга, отлипли. Да, это конечно опрометчивый поступок с моей стороны, можно было бы не ввязываться, силы не равны, вызвать подмогу, но какая - то невиданная сила, оторвала меня от стула в дежурке, и погнала в бой. А могли бы, и пырнуть, грешным делом. И пистолет отнять, стрелять же не будешь на станции, кругом люди. А кто-нибудь оценил, этот поступок? Командиры, сослуживцы. Да нет же. Не принято в наших рядах, с открытым забралом выступать. Не поймут: закон такой - горячку не пори. Не вылезай в пекло. Вызови первым делом помощь, доложи по существу, без паники. Изолируй, по возможности, место происшествия и жди.
Единственный момент, когда ты обязан вступить в дело, если нарушители начнут нападать на пассажиров с угрозой для их драгоценной жизни. Тогда действуй жестко, согласно инструкции. А что я могу сделать, одна против восьмерых, да еще и нетрезвых клоунов. Только стрелять. А стрелять категорически нельзя. Это мало того, увольнение, но и еще, многие месяцы разбирательств на самом высоком уровне. Результат, при этом, заранее известен: в любом случае, виноват будешь ты. И отвечать придется тебе, по всей строгости закона. Даже если и совершил подвиг. Спас человека.
Я часто задаю себе вопрос, в редкие минуты отдыха от службы: почему в битве, за контроль над останками одряхлевшего мозга, Леонида Ильича Брежнева, победил Андропов, а не Щелоков, который был ближе, можно даже сказать, роднее? Неужели, действительно, Николай Анисимович, метил в генсеки? Да нет же. В дело государственной важности, вмешался американский неврастеник Чарльз Сандерс Пирс, основоположник тихизма. Поражение МВД, как он и предполагал, было нанесено видимой мелочью: бутылкой иностранного коньяка, и палкой сырокопченой колбасы, фаллическими символами уходящей эпохи, в портфеле заместителя начальника секретариата КГБ СССР. Хорошо, что в нем не оказалось страпона, а может быть и плохо. Невидимая часть марлезонского балета, вся эта грязная возня, под генсековским ковром, осталась за кадром. Просто и веско, здорово и вечно. Ребятам постовым, из выхинской кутузки, нестерпимо захотелось выпить. Развлечься, погудеть. На своем собственном опыте, они еще раз, неопровержимо доказали, закон о господстве случая во вселенной.
Милиционеры, таким нетривиальным образом, повадились экспериментировать, тренироваться на обычных гражданах, пусть и нетрезвых порой, но все же, советских людях. Вошло в привычку, как у наглого рыжего кота, каждый божий день, гадить в одно и то же место, но только мимо горшка. А тут, вот ведь какая история, не показал им майор КГБ, вовремя удостоверение. Очень сильно уставший был. Но, а когда избиение началось, было уже поздно. Погоны полетели бы на самых верхах, а сроки - непосредственные участники побоища, получили бы запредельные, если бы до них дожили. Видимо, после первого захода, когда майор прозрел и начал орать «всех сгною, пересажаю», был звонок наверх. Что делать? Сдаст нас чекист, как пить дать, сдаст. Не замять никак это дельце. И наверху, конечно решили: ну, раз миром решить уже не получается, значит нет человека, и нет проблемы. А Николай Анисимович прикроет, если что. Не прикрыл. В итоге, Юра-морячок, за фалды, привел в политбюро ЦК КПСС, Михайло Горбачева, младого реформатора, хозяйственника, почетного комбаньора. На МВД же, отправил разбираться, своего коллегу В. В. Федорчука, по словам Е. К. Лигачева «очень сухая, бледная личность, с не очень большим интеллектом». Выдающийся карьерист, кризисный менеджер-палач системы.
При таких раскладах, Н. А. Щелоков, как честный человек, вынужден был исчезнуть навсегда, из министерства, из жизни, из семьи, после долгих, демонстративных нападок, разбирательств и обвинений в коррупции. Вот, как повернулась мировая история. Вспять, на кривых приползла, к облезлой двери выхинского обезьянника, встала на дыбы, поклонившись весенней распутице. Завертелась колесом, а всего лишь, из-за непреодолимого желания, пригубить хорошего коньячку, да в замечательной компании. Что бы, интересно, дала одна бутылочка, хоть и литровая, трем здоровым кобелям, натренированным, стаканно - очаровательно закаленным? Баловство одно, да и только.
Да, ребятишек этих отмороженных, ждановских маньячков, подчистили жестко, звонко, проредили стройные ряды. Зуб, за зуб, глаз за глаз. Но кто теперь их вспомнит, мелких злобных мышей, в связи со всеми последующими событиями в СССР - проделками дорогого Михал Сергеича и его команды.
Мерзкое, но поучительное, во всех отношениях, деяние размылось, в водовороте земных свершений, потеплений, перестроек, перезагрузок, как в советской стране, так и во всем мире. Изначально, если внимательно присмотреться - они конечно пешки, козлы отпущения, мелкие крадуны, развратные недоумки, безыдейные падальщики, в отличие от Гаврилы Принципа, застрелившего Франца Фердинанда и Софию в 1914 году. Но то, что эти черные фигуры Каспарова, наворотили на самом деле, уму непостижимо. Они, хоть и вышли из двадцатого века, но явились, непроизвольно, катализатором, всех последующих событий планетарного масштаба. Именно, двадцать первого века. Благодаря ним, а подобное вытворяли все постовые, околоточные и т. д. во все времена, «накажу кулаками влегкую, а ты не пей, а если пьешь – не буянь». Дурацкая психология мелкого, совестливого воришки: возьму-ка я, красавец усатый, хозяин улицы, гвоздок, патрон, мелочь из дырявого кармана алкоголика, в хозяйстве пригодится. Переросла в твердое определение: беру больше, тащу дальше. Хочешь, все отделение, вместе с кинологами и их псами слюнявыми, унесу? На спор. Спроса же нет. Наказание символическое – легкий нагоняй. Вон, начальство вагонами ворует, ну и нам, само собой дает. И так – навсегда. Навеки. На всех постах. На всех рубежах.
А сейчас, после неприкрытого обмана живой силы и техники, потери веры в государственные институты, череды поражений, всеобщей бездуховности, апатии, усталости от невозможности самореализоваться. Пришло наше время, время целеустремленных, живых людей, не болтунов, не крохоборов: собирать разобранное, поднимать упавшее, смывать намалеванное по идеологическому заказу. Возрождаться, одним словом. Вставать с колен, не стесняться, а гордиться своими лаптями, своими размерами, своими руками. Счищать с себя, вековую грязь, смешанную с кровью, мнимой неполноценности. Пользоваться моментом, когда стало можно. Потом, будет уже нельзя, будет поздно.
Вот, как поднятая северным ветром, ничтожная песчинка, рождает бурю. Закон причинно-следственной связи в действии. Не было бы, легендарного происшествия на станции московского метрополитена «Ждановская» в 1980 году, не очистилась бы Русь от скверны. Не сбросила бы оковы слепого преклонения перед западным образом жизни. Не говорила бы с придыханием, на каждом углу, «о, Америка, е, о, Битлз…» Не состоялась бы заново.
Теперь, после самого дорогого в мире коньяка, почти дороже самого мира, и сухой, видимо финской, колбасы, Россия стала сильней, еще краше и состоятельнее. Майор Афанасьев, заплатил за это жизнью, впрочем, как и его мучители. Поставлен знак равенства, черта подведена, дело закрыто, нужно двигаться дальше, а примирения как не было, так и нет», - Лена зашла в комнату милиции, по-хозяйски приняла пост, естественно первый. Да, как она и предполагала, ей досталась самая проходимая, конечная станция. Хорошо, еще стажера обещали попозже прислать, но какой с него толк, без оружия, без опыта, одно мучение.
Первая половина дежурства прошла без сучка и задоринки, всегда бы так. Елене, удалось даже, немного посидеть в комнате приема пищи, отдохнуть, перекусить, позвонить Саше Рачкову. Он долго, натужно, кашлял в трубку, прежде чем ответить. Сие обстоятельство, серьезно насторожило девушку. Открытая форма туберкулеза, очень опасная игра, в заразиться, не заразиться. Скорее, скорее вести Саню, к лучшим врачам, пусть лечат, закрывают в больничке, до полного выздоровления. Погибнет, парень, если не помочь вовремя. Да куда побежишь, хоть и очень хочется, первый пост. Умри, а стой. Приказ, есть приказ, никогда не сдаваться – через себя, через не могу, любой ценой.
Воскресенье, слава богу, выходной день, народу поменьше в метро, разъезжает люд, по своим делам, все больше, на наземном транспорте. А что у обычного человека запланировано на выходной? В кино сходить всей семьей, в театр, кто любит тишину антрактов и неизменный стариковский кашель с галерки.
Присланным из отдела, на усиление стажером, оказался высокий ростом, плечистый и крепкий - целеустремленный парень, доблестно отслуживший в войсках дяди Васи, Дмитрий Бычурин. Как выяснилось, позже, он даже прыгал пару раз с парашютом.
Лена, сразу определила дистанцию: уходишь, дружок, даже в туалет, предупреждай, будь добр, хоть ты и десантник. Улыбочки с плеч долой, потом наулыбаемся, после суток вагонного скрежета и тысячи движущихся лиц, в конце дежурства, превращающихся в сплошную пластилиновую массу, без ртов, носов, усов и бород. Никуда дружок, не лезь, стой, смотри, привыкай, учись. К посту надо привыкнуть. Это тебе не армейка, схватил автомат, пригнулся, и побежал. Обязательно нужно полюбить пост, вверенный народом, даже если никак не получается. Даже, если на самом деле, это состояние пса, отгрызшего свой хвост, претит человеческой природе. Совершить насилие над собой, смириться, отдать всего себя, без остатка на волю божью. На всепожирающие провидение. Будь, что будет, но, при этом, следи в оба, сам не плошай, а уж случилось – так случилось. Пришла беда – отворяй ворота. Настоящий постовой, подобен согнувшемуся под тяжестью бриллиантовой наледи, дереву. Клонится ствол, гнется, вот-вот сломается, а не падает. Не сдается, потихоньку обратно выпрямляется, вливается в стройные ряды вековых братьев сосен. Трещат мохнатые ветки, крыльями машут, когда же тепло наступит, или мороз вдарит, нельзя древесным рукам, такие тяжелые браслеты носить.
Ближе к вечеру, на станцию вошла старушка. С первого взгляда, ничем не примечательный персонаж. Пожилая женщина, согнутая жизнью, былыми страстями, заботами, работами, вся в прошлом, как гадюка, пережившая свой яд. Подобные пассажиры есть в каждом городе. Они путешествуют по улицам, садятся в общественный транспорт в один конец. Куда они едут? Куда идут? Что, или кто, ждет их в конце нелегкого пути? Это неизвестно никому, даже им самим. Самодвижение, как акт жизни, толкает бабушек вперед. Город свел их с ума, разделался с ними, как опытный мясник с говяжьей тушей. Отсек им способность, аналитически воспринимать действительность. Их родина, Индия, скрещенные ноги веселого Будды, но они об этом пока не знают. Они достигли просветленного состояния давным-давно, еще, когда доили коров в Рязанской области. Но, неведомые силы зла, заставили их, в пуховых платках и натруженных руках, переместиться в город, сесть в лифт, прокатиться в метро, сбросить усы с троллейбуса.
Каждый день, переходить трамвайные пути в неположенном месте, дорогого стоит. Привыкаешь к опасности, которая в городе, сыпется со всех сторон. Начинаешь испытывать внутренний дискомфорт, а где-то, в деревенскую душу, вселяется страх, развивается клаустрофобия. Боязнь высоких зданий, автомобильных клаксонов, прохожих, облаченных в рабочую одежду. В каждом человеке, видится вредитель, не сосед с косой, готовый всегда помочь. А враг рода человеческого, с рогами и хвостом.
Пожилая женщина медленно, нехотя и плавно, подошла к краю платформы, перекрестилась и с необычайным проворством, сиганула вниз. На рельсы. Времени, на раздумья или пустое философствование, у Лены не оставалось. Поезд, стальной кровопийца, незримо маячил где-то рядом. Спасать, спасать человека, любой ценой.
- Димон, сюда, быстрей, только бы успеть, ох и тяжелая же попалась бабушка, хоть и сухонькая на вид, - Лена уже вытаскивала попавшего в беду человека на платформу. Обратно, в цвет жизни, в пение веселых птиц и любвеобильную, еще одну, весну. Только не трогать рельс, как учили, не трогать контактный рельс.
- Дима, помогай, ну давай же, родной.
Парень встал на колени, на краю разверзнувшейся бездны, подхватил женщину, потерявшую от страха сознание, и перевалил её на платформу. Отдышавшись, несколько секунд, он отчетливо узрел, как железный монстр, принял Елену Обрыдлову в свои крепкие объятия. Навсегда. Дикий скрежет, нестерпимая вонь тормозных колодок. Состав тормозил реверсом. Машинист, вовремя среагировал, но остановиться не успел. Единственно, что он смог сделать, это сдать назад, после наезда. Тут же отключили электричество. Со всех сторон сбегались люди.
В голове у Димы вертелась одна мысль: «Не успела, не успела, как же так. Она же беременная, скорую, скорее, скорую».
продолжение следует. подписывайтесь