От редактора:
Это заключительная часть документальной книги "Вира якорь!", автор которой - мой папа, Егоров Владимир Николаевич - штурман дальнего плавания, капитан-лейтенант запаса, в советское время ходивший на Кубу, в Индию, Африку, Сирию и многие другие страны, переживший такие приключения, по которым можно снимать блокбастеры, спасший за годы своей работы множество жизней и неоднократно спасавшийся сам.
Средиземное море. Часть 20
Старший помощник Трымбач нарадоваться не мог: в боцманской команде появился умный матрос Иван Романович, Гурам вёл себя, как порядочный моряк, на судне всё спокойно. Он меня несколько раз спрашивал, как мне удалось укротить этого сына гор. Я ответил Толику, что всё очень просто: с грузином нужно разговаривать на грузинском языке.
Но на этом история гордого грузинского матроса не закончилась.
Послали нас второй раз в Конакри ненадолго. Надо было дать топливо и продовольствие нашеу большому десантному кораблю. Топливо и всё остальное мы передали кораблю на рейде, потом зашли в порт к причалу. Несколько моряков, в их числе и Гурам, пошли погулять на берег. А я задержался на судне по каким-то делам и сошел на берег на пару часов позже.
Иду по порту на выход в город. Навстречу мне наши матросы и говорят: «Николаевич, твоего Гурама арестовали и повели в полицейский участок!» — «За что арестовали бедного грузина?» — «Да он большую связку бананов спёр в чьём-то саду. Мы ему говорили, чтобы он их бросил, а то неприятности будут. А он говорит, что ему на пароходе витаминов не хватает. Буду, мол, по одному банану в день съедать, и мне до Грузии витаминов хватит».
Ну, думаю, влип ты, Гурам! Тут тебе не Россия, негры не посмотрят, что ты представитель маленького, но гордого кавказского народа. Как бы тебе за каждый банан не пришлось по году отсидеть в зендане (подземная тюрьма).
Надо было выручать грузина. А то останусь я на ночной вахте без чая и жареной картошки. Расспросил я ребят, где этот полицейский участок, вернулся на судно, переоделся в белую морскую форму с золотыми погонами и пошёл опять на берег выручать Гурама.
Нашел этот полицейский участок, зашел в помещение. Там сидят и скучают два огромного вида черных полицейских офицера. Увидели меня, встали почтительно. Один из них кое-как объяснялся на английском. Сообщил им, что я офицер с русского судна. У меня пропал матрос вот такого роста, худой, немного похож на испанца, очень любит бананы. Они закивали головами: да-да, не беспокойтесь, по всем признакам он здесь, в подвале сидит, мы его арестовали. «А что он натворил?» — спрашиваю.
«О, это очень серьезно!» — достают из стола толстый Уголовный Кодекс этой утлой банановой республики и начинают листать страницы и суммировать тюремные сроки: проникновение в частное владение — 3 года, кража имущества — 5 лет, сопротивление властям — 5 лет. Еще что-то хотели мне зачитать, но я их остановил и говорю: «Знаете что, вы мне его отдайте, я его сам накажу! Так вам будет легче».
Негры-офицеры выпучили в ужасе глаза: нет, это никак не возможно! Очень серьезные преступления против Гвинейской республики! Похоже, здесь за пучок бананов могут голову отрубить. Я понимающе покивал головой и на полном серьёзе предложил: «Ну, если отдать его мне никак не возможно, то продайте мне его».
Это предложение неожиданно нашло отклик в сердцах стражей порядка. Они заинтересованно переглянулись, немного посоветовались на местном диалекте и спросили, а сколько долларов-денег я дам им за своего матроса?
Долларов у меня не было. Я им так и сказал, что денег я не дам, но можно поменять его на что-нибудь из судового снабжения. Полицейские быстро сообразили и потребовали за Гурама сто кусков хозяйственного мыла. Для стирки.
Я не ожидал, что грузины так дорого стоят в Африке. К тому же, сто кусков по 400 грамм — это сорок килограммов! Я не донесу, да ещё по такой жаре.
«Нет, — говорю, — столько он просто не стоит. Лучше я его вам оставлю».
Начали жестко торговаться. Через пять минут сошлись в цене — 32 куска хозяйственного мыла. И ни куском больше! Ударили по рукам и я пошел на пароход.
На судне нашел боцмана Никоныча и попросил его аккуратно завернуть 32 куска мыла в плотную бумагу и покрепче перевязать каболкой (куском веревки). Никоныч, конечно, очень удивился, зачем мне столько мыла. Но я сказал, что надо для дела, потом, может быть, расскажу. Боцман привык верить мне, поэтому молча выдал упакованный выкуп.
В полицейском участке негры тщательно пересчитали куски, убедились, что обмана нет. И велели рядовому полицейскому привести арестованного.
Мы с офицерами сидели и мирно беседовали на общие темы, когда привели скованного наручниками Гурама. Я сделал вид, что не заметил его появления, и продолжал толковать с полицейскими.
Гурам, увидев меня, начал кричать возмущенно: «Николаевич! Эти сволочи меня арестовали!…». Я его остановил: «А, это ты, Гурам? Помолчи! Тут тебе не Союз. Здесь тебя съедят за милую душу и фамилии твоей грузинской не спросят. Привыкай вести себя скромнее в рабстве. Я вон за твою свободу половину запасов хозяйственного мыла у боцмана забрал». Гурам замолчал.
Негры дружески попрощались со мной. Гурам первым ринулся на выход. Я остановил его окриком: «Ты куда? А наручники снять? Хочешь, чтобы тебе еще кражу наручников пришили?». Негры со смехом сняли наручники с Гурама, и мы пошли на судно.
Я шел впереди, Гурам, что-то бормоча на своем языке, плелся за мной. Потом замолчал, что-то обдумывал. Вдруг забежал вперед, уперся руками мне в грудь и умоляющим голосом произнес: «Николаевич! Я тебя прошу, только ребятам не рассказывай! Засмеют!». Я легкомысленно пообещал, что буду молчать.
Должен признаться, что сдержать своё обещание у меня не хватило сил. Однажды во время небольшого застолья я не выдержал и рассказал Юре Ткаченко и Лёве Бараташвили, как я выкупил из рабства Гурама. Те тоже дали мне слово никому не рассказывать и тоже не смогли удержаться — разболтали негодяи. Да и как тут сдержаться и не поделиться с товарищами! К счастью, это было уже перед самым приходом в Севастополь. Так что Гурам недолго мучился.