Лизе нездоровилось уже вторую неделю. И казалось ей, будто лежит она целую вечность. Как спящая красавица, только болеющая. Даже в школу хотелось, хоть учиться девочка и не особо любила. Но всё лучше, чем валяться в кровати под капельницами, принимать лекарства и сидеть на дурацкой гипоаллергенной диете. А ведь ещё пара дней — и зимние каникулы! Неужели она так и проведёт их в сплошных лишениях?
Лизка, конечно, сама виновата: не удержалась, слопала почти залпом целый пакет ядовито-оранжевых шипучек, купленных в магазине на сэкономленные в школьной столовой деньги. Конфетки эти тоже хороши: должны были быть апельсиновыми, а оказались сплошной химией.
***
Мама пекла на кухне блины, когда услышала дочкины завывания. Войдя в комнату Лизы, она увидела рыдающую над складным зеркальцем дочь.
— Что случилось, Лизи? — спросила перепуганная мать.
— Я... уро-о-одина! — истошно протянула Лиза.
— Что за чушь? — обеспокоенная женщина подошла к дочке и погладила её по волосам.
Лиза подняла склонённую к столу голову, убрала от лица ладошки и, всхлипывая, процедила:
— Сама посмотри-и-и...
Анна Петровна невольно ахнула, увидев обезображенное лицо дочки. Верхняя губа и правый глаз Лизы распухли и обрели рыхлый, асимметричный красноватый контур. Веко грузно ложилось на зрачок, некрасиво, как попало, выворачивая ресницы, а губа словно тянулась к кончику носа, так и норовя поздороваться с ним. Налицо — в прямом и переносном смыслах — ангионевротический отёк, он же — отёк Квинке.
— Ох, горе ты моё. Чего же ты наелась? — всплеснула руками мама, щупая карманы фартука в поисках телефона.
— Леденцо-о-ов... — хныкала Лиза. — Я теперь навсегда так-а-ая?
— Не плачь, так только хуже будет. Нельзя плакать, иначе отёк перейдёт на горло и помешает дыханию, — наспех говорила мать, набирая номер скорой.
Анна Петровна, к слову, и сама была врачом, но нужных препаратов и приборов дома не было, а у Лизы с рождения слабое сердце. Такая острая воспалительная реакция могла для неё плохо кончиться, поэтому, перепуганная как мать и спокойная как медик, Анна Петровна оперативно вызвала коллег.
Плач Лизы тем временем превратился в настоящую истерику: девочка смотрела на своё отражение и голосила, не обращая внимания на увещевания матери. В какой-то момент она начала отрывисто втягивать ртом воздух. Анна Петровна поняла, что «запахло» стенозом гортани. А слёзы только усугубляли дело, усиливая характерное для Квинке обезвоживание.
— Лишь бы не дошло до рвоты, — просила небесные силы Анна Петровна, встречая приехавшую, наконец, медбригаду: тринадцать напряжённых минут показались ей часом.
***
В больнице Лиза провела всего сутки. Её обследовали, взяли обязательные анализы, поставили системы... Отёк слизистой горла уменьшился, и мама, немного успокоившись и закупив всё необходимое, решила лечить дочку дома. – Вот тебе и отпуск... — думала она, устраивая Лизу на кровати и подключая капельницы.
— Мам, так это навсегда? — осипшим голосом спросила Лиза.
— Лежи спокойно, — строго сказала Анна Петровна, а после ласково добавила: — Не сбегут твои принцы, не бойся. Скоро будешь, как новенькая.
И Лиза лежала, ещё несколько дней ощущая неприятную тяжесть и неуправляемость губы и века. Мучилась от систем, диеты и одного противного осложнения, из-за которого и приходилось прозябать в кровати. Но больше всего — от скуки.
***
На второй день каникул в дверь позвонили. Анна Петровна мельком посмотрела в глазок и, чему-то улыбнувшись, открыла дверь. На пороге стоял раскрасневшийся Витька, дочкин одноклассник. Объёмный пуховик делал и без того пухлого мальчика совсем тучным. За спиной он неумело прятал слегка намокший бумажный цветок.
— Здравствуйте! Я это... — замялся школьник, — зашёл узнать, как там Лиза. Я по поручению Ольги Ивановны, — сказал Витька, ещё больше покраснев.
— Заходи, Витя, составишь ей компанию, она не заразна.
Анна Петровна подождала, пока пятиклассник снимет тяжёлую зимнюю «амуницию» и проводила мальчика в белоснежной выглаженной рубашке в комнату Лизы.
— К тебе посетитель, — сказала она, загадочно улыбаясь. Анна Петровна только что говорила по телефону с Ольгой Ивановной, классным руководителем, и понимала, что Витька приврал насчёт поручения.
Увидев Витьку, девочка нахмурилась. «И чего он припёрся, — думала она. — Лучше бы из девчонок кто заглянул. Или Игорь, — мечтала Лиза». Витю она недолюбливала. Во всяком случае, ей так казалось, ведь все дразнили его толстяком, а с такими мало, кто дружит. Но не выгонять же его: хоть новости расскажет.
— Привет, — робко сказал Витя, протягивая Лизе тюльпан-оригами.
— Садись, рассказывай! — нетерпеливо приказала девочка. — Это на стол положи, — небрежно указала она на цветок.
Когда Витя уходил, он обернулся и неожиданно даже для самого себя спросил:
— Что ты больше всего любишь?
Лиза недовольно фыркнула, но, недолго подумав, ответила: — Радугу.
— Будет тебе радуга, — брякнул Витька.
Лиза скривилась:
— Дурак ты! Радуги зимой не бывает.
— У тебя будет! — уверенно сказал мальчик.
— Мне и так грустно, а ты издеваешься, — обиделась девочка и зло добавила: — Уходи!
Дверь за Витькой захлопнулась. А Лиза опять расплакалась: ей стало так горько от своего состояния и от того, что над ней прикалывался этот Андреев — практически изгой, над которым подшучивала вся школа, кроме худого длинного Серёжки, его друга.
***
Яркое зимнее солнце буйными лучами врывалось в спальню Лизы через большое окно: так спроектировал и построил дом дедушка, он очень любил, чтобы в комнатах было светло. Что-то сегодня было не так. Лиза посмотрела по сторонам и раскрыла от удивления рот: на кровати, у её ног, простиралась самая настоящая радуга, кривой её отсвет. Девочка перевела взгляд на улицу и не поверила глазам: оттуда на неё приветливо смотрело обещанное Витькой чудо. Радуга холодно сверкала, переливалась всеми цветами. Красная сосулька соединялась с оранжевой, потом шла жёлтая, строенные зелёная, голубая и синяя. Завершала картину самая длинная — фиолетовая.
— Как красиво! — любовалась девочка, чуть ли не хлопая в ладоши.
Впервые за дни болезни она широко улыбалась: зачем ей какие-то принцы, если в её жизни появился настоящий рыцарь?!
— Я смотрю, тебе лучше! — радовалась вошедшая в комнату с завтраком мама.
— Мне сегодня очень хорошо! — почти пропела Лизи.
А где-то в пятиэтажном доме, каких в большой деревне было всего шесть, разувался довольный Витька: ранним утром он совершил свой первый подвиг. Ради прекрасной принцессы, которая, спустя годы, станет его женой.
В прихожей, под отцовской стремянкой, образовалась маленькая подкрашенная лужица. Талый снег, с которым соприкоснулась кисточка, растёкся и смешался с фиолетовыми «венками». Счастливый Витька побежал в ванну за тряпкой, пока ему не влетело от мамы.