Шаг. Два. Три

Шаг, два, три. Почему мы так хотим кому-то нравиться, чтобы любили, чтобы было с кем разделить мысли и чувства? Иногда, даже к заядлым одиночкам приходит чувство всепоглощающего одиночества, которым сложно наслаждаться, как бы сильно ты не любил свой образ жизни. Просто потому, что человек так устроен. Периодически наскучивает всё, абсолютно, а после, когда начинаешь "лезть на стену" от всего этого, ты погружаешься в самокопание или придумываешь истории, как кажется, лучшей жизни. Это наша природа - желать то, чего не имеем, привычка, заложенная в нас с рождения, которая мешает спокойно жить, своим давящим чувством неудовлетворённости. Мы всю жизнь идем по минному полю. Шаг, два, три. Пока в какой-то момент нам не станет скучно. С этого и начинаются проблемы. Шаг, два, три. Не помню как вышел из дома вслед за похоронной процессией. - Самые близкие могут с нами, остальные своим ходом, – девушка, одетая в черные юбку и пиджак, осмотрела небольшую горстку людей с понурыми лицами и остановила взгляд на священнике. Черная роба в пол, старое лицо в морщинах и седина на висках, он аккуратно направлял меня в сторону небольшого фургончика, где лежало тело моей матери. - Пойдем, Уильям, поднимайся, присаживайся, – его голос звучал для меня словно откуда-то издалека, из тумана. Он направлял в почти непроглядной тьме. Единственный голос, которому теперь я мог верить. Двери машины захлопнулись и мы остались с ней вдвоём. Наше последнее совместное путешествие. Не помню, как долго мы ехали. Не помню никого и ничего вокруг, кроме её навсегда застывшего лица. Я больше не увижу её улыбки. Не увижу её прекрасных глаз. Не услышу её голос. Она больше не поругает. Больше не похвалит. Сейчас я не помнил ничего вокруг, не помнил даже себя. Её голос звучал в моей голове и разрывал мне сердце. Её улыбка сияла в моей памяти, разъедая душу. Остались лишь воспоминания. Шаг, два, три. Мы ходим между рядами с полками. Она так любит гулять по магазинам и подолгу выбирать одежду или обувь. Откуда в женщинах столько терпения? Они же чуть что сразу взрываются из-за пустяков. Я уже в седьмом классе, как никак, и мой колкий юмор много раз доказывал – девчонки очень вспыльчивые. Никакие уговоры не помогают мне избежать этих походов. Как же хочется скорее вырваться гулять с друзьями. Да что угодно, лишь бы не ходить с мамой в поисках одежды. Это отбирает сил больше, чем футбол. Шаг, два, три. Словно на ощупь иду мимо чужих могил. Интересно, сколько среди них оборванных судеб? Тех, кто не исполнил своей мечты. Тех, кто не увидел, как взрослеют их дети. Тех, кто не успел насладиться жизнью… Сегодня я был по другую сторону и оттого этот день казался слишком долгим и одновременно коротким. Осознание, что она больше не посмотрит на меня, больше не обнимет, каждую секунду выжигало изнутри. Бесконечная боль не утихнет, кажется, никогда. Да, сейчас ты хочешь, больше всего на свете, чтобы всё это оказалось неправдой. Лишь плохим сном, кошмаром, что не даёт спать по ночам. Но когда ты проснешься на следующий день и в тебе больше не останется сил даже на слёзы, тогда ты захочешь, чтобы боль ушла. Ничего не изменить, нужно постараться жить дальше. Ради неё. Всё это будет завтра, а сейчас, дождь прячет слёзы, что иногда вырываются. Но у меня всё ещё получается держать себя в руках, ведь мужчины не плачут. Так говорила мама. Шаг, два, три. Со слезами на глазах бреду домой. Рукой держусь за разбитую голову. Стук в дверь. Она открывает, и я вижу ее испуганные глаза. Резонный вопрос – что со мной случилось? Рассказываю, как торопился домой, как споткнулся и упал. Она больше не напугана. Её улыбка успокаивает. Да, она права, я балбес. Достает из морозилки пакет с мясом, прикладывает к моей голове и прижимает меня к себе со словами – мужчины не плачут. Шаг, два, три. Первый подхожу к могиле, бросить горсть земли, проводить в последний путь. Стараюсь думать о хорошем, вспоминаю её улыбку, но это не помогает. - Прости, мам, я не смог. – произношу шепотом и падаю на колени. Ноги больше не держат. Грязь под ногами мягкая и холодная, а дождь больше не скрывает боль. Уже не могу сдерживать слёз, почти на ощупь беру горсть и высыпаю вниз. Озираюсь по сторонам, смотрю на лица вокруг, но никто не смотрит мне в глаза. Они пришли сюда почтить её память, но лучше бы они лежали там, вместо неё. Предатели, все они. Старый Фишерман позаботился обо всём. Они куклы в его руках, потерявшие себя в его кошельке. Деньги со счетов фирм-пустышек отправлены. Их души проданы в рабство собственных интересов. Старик купил всех, чтобы защитить сыночка. Судья, присяжные, свидетели, даже её друзья. Мистер Фишерман – покупатель душ, оптом и в розницу. Быстро и выгодно. Я ненавижу их и однажды они заплатят. Двое берут лопаты и принимаются закапывать гроб. Внутри всё сгорало и плавилось от осознания своей слабости. Я не смог защитить её память. Священник аккуратно помогает подняться, запачкав свою робу, и отводит меня немного в сторону. Он продолжает что-то говорить и успокаивать меня. Но слова пролетают сквозь меня, ни капли не задевая никакой из «струн» внутри. Так значит вот как выглядит пустота? Это полное безразличие ко всему? Открываю глаза, смотрю вверх, в серое небо, что сегодня плачет вместе со мной. Дождь касается моей кожи, заставляет чувствовать себя живым, с каждой каплей напоминая о боли. Напоминая о моей беспомощности. Сквозь дождь и слезы, замечаю девушку, что проходит мимо. Она оборачивается всего на мгновение и её прекрасные зелёные глаза смотрят прямо на меня. У нее мамины глаза, но такой печальный взгляд. Незнакомка опускает голову и идет дальше. И я постепенно теряю ее силуэт из виду. Шаг, два, три. Подхожу к телефонной трубке и набираю ту единственную, кто поймёт, успокоит. - Привет, мам. Как ты, всё хорошо? А чего голос такой грустный? Просто уставший? Ты с работы… В другой раз тогда позвоню. Да, хотел поболтать. У меня тут, в общем, я лучше приеду, ты не против? – завершаю вызов и собираюсь. Это была моя первая любовь, мама про неё знала и недолюбливала, словно чувствовала подвох. Рассказываю, как меня предали, скверная история. Как сидел дома, один. Как ярость сменялась болью, ненавистью, опустошенностью. Лишь несколько дней спустя я позвонил, чтобы поговорить. Потому что так привык, держать в себе, пока не разорвёт на части. Мама молча выслушала всю историю, налила тарелку заранее разогретого борща и подвела итог. Та девочка мне изначально не подходила, слишком уж я хорош для неё. Жизнь вернёт всем сполна, а мне просто нужно искать кого-то похожего на маму. Оставалось только согласиться, ведь как всегда она была права. Шаг, два, три. Захожу в подъезд, открываю дверь квартиры. Всё, что у меня есть, лишь воспоминания. Уже несколько… дней? Недель? Сколько времени сижу дома? Время потеряло смысл для меня. Всё потеряло смысл. Эти стены с обоями цвета кофе с молоком, что она так старательно выбирала. Они больше не радовали своим мягким цветом. Потолок, стены, всё вокруг напоминало, что ее больше нет. Шаг, два, три. Босые шаги не слышны на ковре. Сознание разрывается от боли и крика. Но вокруг меня тишина. Убаюкивающая, умиротворяющая. Спорю с собой и медленно схожу с ума. У моей тишины есть длина – час. Сегодня тишина в комнате особенно убийственна. Снова проснулся по инерции, снова не нахожу себе места. Сегодня меня хватило на час. Один час и голоса в голове начали требовать убить, отомстить. Они призывали к действию. У моей тишины есть ширина – два часа. За два часа я медленно схожу с ума. Слёзы сменяются улыбкой, улыбка сменяется смехом. Я убиваю голоса в голове и придумываю убийство голосов наяву. Они виновны, их слова яд. Но у меня есть противоядие, стальное и острое. Они больше не отравят ничей слух, никогда! Отправиться в клуб, потому что стало скучно, поссориться с самым важным человеком в своей жизни из-за этого. Тот автобус и та авария... Всё это мой выбор. И пройдя сухим цинизмом по воспоминаниям, получается, что ее смерть - мой выбор. Я был виновен не меньше остальных. И когда все они умрут, останется убить последнего грешника... Тот, кем я был раньше – всего лишь гусеница. Гусеница, что обратилась в кокон и, став куколкой, ждала своего часа. И теперь, когда и сам я умер внутри, осталось лишь вырваться из этой оболочки. Моя мать умерла, но всё ещё помогает мне в жизни. Она умерла, и из её смерти пришло моё время.