Чем и кому опасен имперский код Петербурга?
Как всегда, 27 мая, петербуржцы празднуют День рожденья своего города. Как всегда, празднества эти пышные, длящиеся неделю, отмеченные многочисленными мероприятиями, выставками, концертами. Однако в этом году у нас есть гораздо более серьезный повод не только для внутригородских, но и всероссийских торжеств. Это – трехсотлетие Петербургской империи!
22 октября (2 ноября) 1721 г. после победы над Швецией в Северной войне в Троицком соборе Санкт-Петербурга состоялись торжества, посвященные празднику Казанской иконы Божией Матери и заключению Ништадтского мира. В этот день, царь Петр, от имени Сената, Синода и народа был официально назван Великим, Императором и Отцом Отечества. Титул Императора Всероссийского был признан Европой.
В 2021 году исполняется 300 лет с этого знаменательного дня. Однако до сих пор мы не видим ровно ничего, что говорило бы о том, что к юбилею готовятся. Почему? Чем и кому опасен имперский код Петербурга? Мы всё ещё боимся наименования России Империей? Опасаемся недовольных мин Запада?
Что ж, оставим этот риторический вопрос на совести власти и обратимся лучше к подлинным имперским смыслам Петербурга. Быть может, это освежит наше сознание.
Окно, прорубленное Петром в Европу, одними традиционно считалось благодеянием (русские смогли, наконец, заимствовать западную культуру), другими, по той же причине, — катастрофой. Но с точки зрения глубинного культурного кода России, её всечеловечности и мессианства, — строительство Петербурга, объединяющего в себе Запад и Восток, стоит, вероятно, осознать, как Промысел.
Д.С. Лихачев заметил однажды, что Петербург — это город «не между Востоком и Западом, а Восток и Запад одновременно, т. е. весь мир». Уже с точки зрения сакральной географии Руси, Петербург, стоящий между Старой Ладогой Рюрика, Усть-Ижорой, где Александр Невский разгромил шведов и Новгородом, обретает место древнейшего русского центра. А Нева, через которую шла центральная магистраль, главный автобан древнего мира, путь из Варяг в Греки?
Но дело, кажется, еще глубже и интересней. Петербург изначально проектировался Петром не только как новая столица Руси, но и как новый Рим, призванный не только стать противопоставлением Риму Западному, но и заменить собой Рим Восточный, Царьград, восполнить его потерю и инициировать процесс его возвращения. Иными словами, Петербург проектировался как мировая столица, как последний и вечный Рим.
В 1714 году после Гангутской победы, обращаясь к иностранным послам, Петр сказал:«Историки говорят, что все науки были сосредоточены в Древней Греции. Изгнанные оттуда превратностями времён, они распространились в Италию и затем по всей Европе. […] И мой разум почти предвещает, что науки когда-нибудь покинут своё прибежище в Британии, Франции и Германии, придут и на столетия поселятся среди нас. А после, возможно, вернутся в свой исконный дом — Грецию».
Вот, иными словами, центральная мысль Петра: мировой разум, вспыхнувший в древней Элладе и распространившийся затем по всей Европе, должен отразиться в духовном зеркале Петербурга, и — вернуться в Грецию, Царьград, завершив тем самым ход мировой истории.
Насколько идея Петра коррелирует с идеей Третьего Рима Грозного, Второго Иерусалима Никона, насколько она воплощает собой Четвертый Рим, которому «не бывать», и уже предвозвещает собой следующий, красный, советский Рим — вопрос сложный. Но истинно мессианские (пусть уже и модернистские) корни мысли Петра и ее воплощения в Санкт-Петербурге совершенно очевидны. «Все флаги в гости будут к нам и запируем на просторе» — в этой пушкинской строке центральная идея Петра и его града, переходящие в образы Паруссии (Второго Пришествия) и Нового Иерусалима (пир — один из центральных образов рая) обретают иконографическую законченность.
В легендах о начале Петербурга образы воздвижения Нового Рима особенно отчетливы: подобно Константину Великому, Петр, выбирая место для будущего града, видит в небе парящего орла, в котором угадывает символ Святого Духа (дело происходит накануне праздника Троицы-Пятидесятницы), и закапывает под орлиным гнездом ковчег с мощами Андрея Первозванного.
На протяжении всей первой половины 18 века культ Константина Великого играет важнейшую роль в символике Петербурга. Есть сведения, что Петр намеривался даже установить гигантскую статую императора, модель которой хранилась у наследников архитектора Петербурга Доменико Трезини (см. Р. Багдасаров и А. Рудаков, «Энергия Петербурга»).
Но по-настоящему интересно становится, когда сакральную географию мы начинаем поверять географией геополитической. В этом смысле местоположение Санкт-Петербурга оказывается ещё более удивительным и еще менее случайным.
Как известно геологам, город на Неве лежит в северной зоне так наз. Нильско-Лапландского линеамента (разлома земной коры), протянувшегося с юга Африки к северу Скандинавского полуострова. История всей человеческой цивилизации глубоко связана с этой геологической линией, которая делит Африку и Евразию на две равные по площади части: Восточную и Западную.
«Вдоль Нильско-Лапландского линеамента выстраиваются главные центры мировой политики: совокупность городов Египта, доминировавших в разные исторические периоды (Мемфис, Фивы, Александрия, Каир), Хартум и города древнего Судана, Дамаск, Афины, Константинополь-Стамбул, Анкара, Киев, Новгород Великий и, наконец, Санкт-Петербург. Нельзя не отметить, что хронологическое доминирование этих центров в истории, синхронизовано с их перемещением к северу. В этом ряду Санкт-Петербург является наивысшим проявлением глобальной власти: охват территорий, подчинённых столице Российской Империи, превысил все предыдущие проявления мирового центра».
(см. Р.В. Багдасаров, «Мистика русского православия», М., Вече, 2010. А также: «Система планета Земля (Нетрадиционные вопросы геологии): Мат-лы XII научного семинара, А — 6.02.2004. М., 2004»)
Иконографически Петербург связан не только с Веной (наследницей Западной римской империи) и Венецией (оба топонима, кстати, связаны с именем славянского племени венетов), но и с Александрией Египетской, как африканском и римо-имперском оплоте эллинистической культуры. О чем не дают забыть и многочисленные сфинксы, и египетские обелиски Петербурга.
Сфинксы Аменхотепа III на Университетской набережной, перевезенные в 1832 г. из Египта стараниями Андрея Муравьёва – совершенно уникальный памятник времени культурного расцвета Египетской империи (XIV веке до н.э.). Ничего подобного в мире больше нет. Вас. Розанов однажды заметил, что они совершеннее всего греческого искусства. Что ж, возможно, он прав.
Да, Петербург мыслился своим державным строителем не только как северный Царьград и северная Венеция, но, как и северная Фиваида, северная Александрия. Причем не только в культурном (Александрийская библиотека — первый собор мировой мудрости), но и политическом смысле: Египет — как первая сакральная идея духовной власти, первая мировая империя.
Олицетворяемое Петербургом русское всеединство — это не только венские и версальские дворцы, не уступающие оригиналам, не только Казанский и Исаакиевский соборы, репрезентирующие Ватикан (в которых, однако, ведется православное богослужение!), но и крупнейший в Европе буддийский дацан, и крупнейшая соборная мечеть, крупнейшие библиотеки и музейные собрания мира. Со всем этим культурным строительством Петербург начинает являть себя как настоящий оплот мирового традиционализма, во многом противостоящего революционному модерну. Но – без впадания в архаику. Наоборот! Петербург становится настоящим ядерным генератором новых смыслов, идей и дел, инициируя громадную цивилизационную имперскую работу: расширение России на Запад и Восток, завоевание морей, наконец, инициацию поэтического и философского гения России. В самое короткое время имперский Петербург порождает Пушкина, Гоголя, Достоевского, Чайковского, Вл. Соловьева (с его новой всемирной симфонией), и всю великую русскую культуру 19 века…
Всякий, кто, побывав в Европе, возвращается в Петербург, не может не пережить восхищения. Таких перспектив, таких пространств, такой бесконечности прямых линий, уходящих за горизонт, такой взрывной мощи архитектуры и архитектурных ансамблей нигде в Европе просто нет. Петербург — это истинно имперский город, воплощение европейской мечты. «Самый русский город в России и самый европейский в Европе» (именно так, не наоборот), сказал о нем Дм. Лихачев. Архитектурная и культурная икона русского всеединства. Ирреальный, призрачный, мечтательный город, сквозь черты которого взгляд русского мистика (а этот город до основания наполнен мистикой) угадывает черты Небесного Иерусалима, в единый миг, целиком, сходящего с неба. Поистине — город Русской мечты. И один из важнейших ее духовных кодов.
Увы! Этот духовный код оказался сегодня не востребован нашей властью.
Мне, во всяком случае, неизвестно ничего, что бы говорило о подготовке к празднованию Трехсотлетия Петербургской империи. Остается лишь надежда на то, что вопрос этот ещё не поздно задать и исправить.
Владимир Можегов
Читайте больше материалов на нашем сайте