Я набрала в заповедном лесу незабудок, перевязала их синей ленточкой и притащила Зинаиде Викторовне в школу.
Мне было ещё даже не пятнадцать лет. Из школы я уходила... Насовсем. Пазл сложился так, что нужно было поступить в музыкальное училище - или же судьба теряла всякую стройность.
Зинаида Викторовна оставалась единственной из учителей, кого мне было больно покидать. Преподавала она - ни много ни мало - химию. Скажете: мне-то зачем химия, с моими тогдашними "мерзляковскими" планами?
Но ведь нет же, нравилась, очень. По ночам, украдкой от родителей, я решала красивые задачки. Во всех девятых классах моего города, возможно, не нашлось бы мне тогда равных в умении уравнивать коэффициенты. Олимпиады, несомненно! Городские, областные - всякие. Зинаида Викторовна, подтрунивая над моим усердием, называла меня "товарищ Бородин".
Каждый раз, проваливаясь в сон, я вспоминала её лучистые, светлые и ясные голубые глаза. Представляла, что именно она думает по моему поводу... А думала всё только хорошее, самое доброе и душевное. Я вдохновенно трудилась - она ценила и верила в мои способности.
Мы с одноклассниками провожали Зинаиду Викторовну до дома. Неюный семейный человек, она нас никогда не отталкивала, всегда находила темы для конструктивной беседы, помогала советами по жизни.
И вот... мне уезжать в Москву.
Я, девчонка из прекрасной полной семьи, ощущаю себя чуть ли не сиротой.
Я вручаю букетик незабудок, вытираю скупые слёзы, хватаю ровненький аттестат за девятый класс - и поступаю туда, где меня уже ждут из-за объективных природных данных. (Туда, куда спустя десять лет с радостью устроюсь на педагогическую работу!)
А тут почему-то химия...
Не в ней, конечно, дело, но в человеке, в удивительном магнетизме тех самых солнечных глаз. В проницательности. В резонансе. В редкостном совпадении мироощущения - у зрелого педагога и нелепого белобрысого подростка.
Поступила в июле - легко, с удовольствием. К сентябрю уехала, поселилась в общежитии и попробовала жить как музыкант. Без задачек по химии. Без химических реакций... Встретила других людей, по-своему чудесных. Изредка вспоминала о том, что оставленный мною десятый класс учит органику, а я так нет. Я теперь вообще ничего, кроме музыки, не учу. Аж стыдно.
Много лет прошло. Ну, скажем, шестнадцать: столько мы с Зинаидой Викторовной не могли пересечься.
По "закону подлости", пересеклись рядом с родительским домом в самый неловкий для меня момент.
Через пару дней после моей первой выписки из роддома.
Крохотная, меньше трёх килограммов, Ниночка лежала посреди огромной коляски - какая-то жалкая, хиленькая и жёлтенькая, хлюпая носиком, издавая непривычные для меня звуки.
Ошарашенная своим дебютным материнством на четвёртом десятке, я неуверенно переступала с коляской, всем своим видом выказывая страдания на лице.
- Наташка. Эй, товарищ Бородин! Ты как? - окликнул меня знакомый голос. - Давай, показывай. Наш город так мал: ничего не утаишь. Она вырастет очень сильной, твоя девочка... И не только она! Вас будет много-много. Не веришь?
Нынче Нине без малого одиннадцать лет. Мы с ней почти одного роста, на лицо нас регулярно путают, а ещё у нас одинаковая ладонь. С моей растяжкой - на большую дециму тянет...
Нина неплохо играет на рояле. Лучше, чем я в её годы!
У Нины три младших брата.
С Зинаидой Викторовной, к счастью, всё в порядке. Славный она человек.
Думаю иногда: без привязанностей этот мир бы сломался.
Есть работа, профессия, честь и доблесть, радость открытий, блеск побед - волевых, финансовых.
Но есть и что-то совсем иное - то, что не подлежит рациональному объяснению, но "верной рукой" режиссирует нашу жизнь.
Странное и неприметное, как тот букетик лесных незабудок... оно держит нас на плаву, попирая печаль своей созидательной энергией.