В деревню часто наезжали за сбором то греки, то цыгане. Последних у нас в народе называли не цыганами, а – чиганами. Можно было слышать: «Чиганы едут опять. Чиганин конями правит, чиганки по дворам гадать ходят, да глядят, где че плохо лежит; чиганят у их полна повозка, лежат в перинах – мороз нипочем».
Бывало «чиганы» останавливались у кого-либо и на ночевку. Меняли конями, покупали, продавали своих.
Греки – тоже смуглые, как и цыгане, черноглазые, чернобородые. Они ходили по избам просили подать: «Турка разорила!».
За сбором по крестьянским дворам ходили не только греки, да цыгане, ходило немало нищих. Изредка пройдет бродяга – беспаспортный, а кроме всех таких людей, периодически обходили прихожан лица церковного причта. Эти ходили не за подаянием, а за сбором. Они – «славили»! Славили «великопостное», «петровское» и рождественское, т.е. по постам. Не чередовались. «Батюшка» (поп) всегда славил первым, а через недельку – две после «батюшки» ехал «славить» псаломщик,
В летнее время в «госпожинки» (Успенский пост) «славила» и «матушка» (попадья). Собирала сметанку, маслице, яички. Так уж было заведено. Во время постов у добрых людей скапливались яички, сметана, появлялось в избытке и масло.
Едет, бывало, «батюшка» славить, сам сидит на возу. Если зимою, то – в енотовом тулупе с бобровым воротником – выше головы, а трапезник или другой какой-нибудь холуй «святого отца» услужливо забегает в каждую избу: «Батюшка едет славить, выносите што бог послал», и – дальше, к следующей избе.
Появился в нашем «приходе» новый поп. Видать из бедных. Ряса на нем старенькая, обшарпанная, да еще и подпоясана чем-то белым, полотенцем что ли. Сам – смуглый, чернобородый.
Этот – не из важных, с первым сбором по избам ходит сам, а возница правит лошадью с санями, нагруженными разным подаянием.
Был у нас в деревне озорной мужик Иван Артемьевич. Тоже собой чернявый, бородатый. Такой был «прокурат» – любил выкинуть ехидную шутку, рассказать что-либо уморительно смешное.
Заходит к Ивану Артемьевичу этот наш новый «батюшка». Иван сразу видит – кто и зачем пожаловал. Решил он выкинуть с попом ехидную шутку.
Как только поп – в дверь, Иванушка Артемьев, не ожидая поповского приветствия, вскакивает с лавки и к нему с притворным радушием: «А знаком! Заходи, заходи. Здорово! Здорово! А у кого остановилися? Конями, поди, миняите? Што? Давай «сминям»! Сминяю баш-на-баш, без придачи! А чего один? Где твоя чиганка? Опять, поди, гадать побежала. Ну, дак что?.. миням?». Сам, протягивая левую заносит правую, как это делают, чтоб по-рукам ударить – «Ну, так давай руку… Миняем что ли?».
Совсем оглушил он попа своим притворным многословием, адресуя его будто бы цыгану.
Оторопевший «батюшка» еле урезонил Иванушка Артемича, что он-де вовсе не цыган, а священник этого прихода и «славит великопостное». Наконец, Иванушка «признал», что он обознался: «Думал, что чиганин ко мне. А затем: «Оне ведь чиганы-те тоже так вот все дворы обшарпают. А ты, видно, вовсе и не чиганин? А я, батюшко, тебя еще и не знаю совсем. Вот и ошибся. А ты со сбором? Ну, дак че! Наделю, наделю!». Сам взял «маленку», это – такая пудовая мерка для зерна. Сделана она из листовой жести. Склепана с большим заутором вокруг донышка, чтоб легче было держать ее в руках. Повернул эту «маленку» вверх дном и на дно ее, вровень с зауторами насыпал зерна пшеницы. Будто полная и, перегнувшись, как от тяжести, несет эту пустую «маленку» к поповскому возу. А поп: «Спасибо, Иван Артемьев, сыпь, сыпь там в сани, где зерно в пологу, а я – в другую избу».
Ссыпал Иванушка со дна своей «маленки» пригоршню зерна в поповское «наславленное» и, почтительно наклонившись, с достоинством отправился к себе в избу. (Дата записи рассказа не известна, П. Х. Ширяев).