Узнала, что один мой знакомый взял в банке крупную сумму денег и скрылся. Перед этим он работал в Москве грузчиком, а еще раньше – рабочим на мясокомбинате. Мечтал накопить на свой домик на Алтае, всего-то нужно было 300 тысяч.
Сам он возвращенец из Узбекистана, русский. Когда в 90-х все побежали, он каким-то чудом остался и жил там вплоть до 2010 года. Не знаю, как он выживал все эти годы, но я могу понять это состояние. Мы тоже оставались на Донбассе, пока шла гражданская война, и лишь гораздо позже уехали. Надеялись до последнего. Опасность миновала, но то болото, в которое мы попали, было хуже физической угрозы.
Но вернемся к Юре. Он приехал к нам тогда на Украину на несколько дней, чтобы сделать выезд-въезд из России для продления миграционной карты. Это друг мужа, они вместе в Самарканде провели молодость. В кармане у Юры было 80 тыс долларов от продажи квартиры в Самарканде. Квартира четырехкомнатная старинная на первом этаже с палисадником – как ее не отобрали, просто чудо. Возможно, сыграло роль то, что у него и семья старинная, жили там чуть ли не с начала революции, все бабушки-прабабушки и другие прапра- в Самарканде похоронены. И вот пришлось выезжать. Юра сказал: не с кем стало слово молвить, такая пустота вокруг. Подался в Россию, к своим.
О. сказал мне накормить Юру, пока сам будет на работе, и ушел. А спал гость в зале на диване. Квартира у нас была – студия, довольно обширная. Разбили стену между двумя комнатами и соединили их с кухней. Отдельно стояла третья комната – спальня.
Просыпаюсь, выхожу в зал – Юра еще не вставал. Он лежал на диване в рубашке, повернутый лицом к стене. Рубашка, еще со вчера наглухо застегнутая, так и оставалась на нем, даже верхнюю пуговичку воротника не расстегнул, не ослабил манжеты. Брюки со стрелками и ремень. Одеяло Юра сбросил, спал в одежде, будто приготовившись по первому зову вспрыгнуть и бежать.
Я сходила на базар за продуктами и начала готовить плов. Довольно громко гремела посудой, но Юра так и не проснулся. Пригляделась к его спине: она не изменила своего положения с тех пор, как я уходила. Лежал Юра свернувшись, как эмбрион: колени к животу, спрятанные кисти рук. Мне показалось в какой-то момент, что он не дышит.
Но гость, несомненно, дышал. И даже, как я поняла потом, проснулся, но так и не повернулся ко мне, не встал, не поприветствовал. В его спине появилось напряжение и, кажется, он делал большие усилия, чтобы не вздохнуть полной грудью.
В комнате установилось что-то мучительное, тяжелое, оно и мне не давало дышать. Шел второй час дня. Я видела, что человек тоже мучается и терпит – терпит изо всех сил, чтобы не шевельнуться, не повернуться, не скрипнуть диваном и не подать признака жизни. Стояло лето, жара.
Только после 4-х часов дня, когда вернулся с работы муж, Юра «проснулся». Сели ужинать; я не знала, что и думать. Чем-то обидела его вчера? Была с ним неласкова? За столом он общался, как ни в чем не бывало, как будто не было этих шести часов тягостного лежания. Спросила потом у мужа: - Почему он так странно себя ведет? – Не нарушает приличия с чужой женой, - ответил О.
Уехал от нас Юра через два дня, а через месяц уже писал, что остался без копейки и без жилья. Купил себе большой дом где-то в регионе, но тут откуда-то понаехали сестры-братья со своими семьями и объявили, что дом этот не его. Квартира в Самарканде была родительская, общая, так что на дом они имеют все права и будут его делить. Ну и поделили, оставив ему крохотную каморку. Юра не стал с ними жить, ушел. Оно, может, их правда была, - квартира общая. Только никто из них в Узбекистане в те годы не остался – страшно. А он там жил и за квартиру жизнью рисковал.
Я забыла сказать, что по профессии Юра – художник. Одно время он работал в Самарканде, расписывал узбекам квартиры изнутри под национальный орнамент, а в советское время рисовал плакаты. В перестройку к нему стали ходить узбекские баи, заказывать портреты. Он брался сначала, но со временем возомнил себя выше этого, и стал отказывать клиентам. Перестал рисовать портреты, а ни одной своей картины так и не написал – всё наброски. Искал сюжеты, темы, лица – и не находил.
Картин не выходило, зато отлично получалось делать мольберты, кисти, палитры, грунтовать холсты. Для кистей он покупал какой-то особый волос особого зверька, и другие художники охотно заказывали у него принадлежности. При этом самолюбие Юры стало болезненно: не было для него обиды страшней, чем намекнуть, что он не художник, а простой ремесленник.
Каково такому человеку было работать на мясокомбинате? Мясокомбинат – это гигантский закрытый объект под Москвой. Туда завозят бригаду на три недели и закрывают. Доставляют им продукты, воду, предметы первой необходимости – за территорию не выпускают. Смены по 12 часов в цехах с низкой температурой - ты живешь, можно сказать, в холодильнике; спишь в бараке на 20 человек.
Потом перешел в грузчики… хрен редьки не слаще. По специальному приложению надо успевать брать заказы и ехать на объект загружать-выгружать. А возраст уже не юный, под 60. Много ты в эти годы своим горбом заработаешь? На домик в Алтайском крае точно нет. Жил в хостеле на окраине Москвы: огромная комната на 18 человек, кровати в два этажа. Упашешься, спать хочется, а тут всю ночь в карты играют, свет горит. В пять утра: «Подъем, проверка документов»! Кто-то лежит на полу лицом вниз, кому-то крутят руки, надевают наручники, уводят. Радуйся, что ты просто спал и ничего не видел.
Наверное, от такой жизни и решился подзанять у банка и бежать в глубинку. Так и вижу: лежит сейчас, скрючившись, где-то в сарайчике лицом к стене, и шевельнуться боится.