Дорогие читатели, сегодня мы продолжим пробовать историю на вкус. Специально для канала НЭБ Владимир Креславский написал серию рассказов о возникновении разных модных кушаний. Герои зарисовок – известные люди. На этот раз в кадре великий английский поэт-романтик Джордж Гордон Байрон и его фирменный рецепт греческого рыбного супа.
Он так долго изображал меланхолию, что испугался, когда она настигла его. Когда общество, которое он до того высмеивал, от него отвернулось, Байрон посмеялся и уехал в Европу. Но в Европе чужое презрение продолжало преследовать – если женщины все еще перешептывались и грезили, то мужчины не подавали руки.
К тому же Байрон стал с ужасом замечать, что стареет. Всегда гордившийся своей романтической худобой, в Европе он стал толстеть, волосы редели, а лицо с каждым днем становилось все более одутловатым.
– Вы по-прежнему сидите на хлебе и воде, Джордж? – спросил на одной из вечеринок прежний знакомый и, не дожидаясь ответа, рассмеялся.
Байрон побледнел и под ироничным взглядом удалился прочь.
Он пытался соблюдать диеты, отказывал себе даже в красном итальянском вине, но по ночам не выдерживал и в полусонном состоянии отправлялся на кухню.
Сыры манили его своими матовыми боками, запах окороков кружил голову, а пестрота фруктов и овощей слепила глаза.
Наутро прислуга сокрушалась над исчезнувшими продуктами, а он с ужасом обнаруживал, что поправился еще больше.
В Пизе Байрон снова встретился со своим закадычным другом и наперсником Шелли, и по его сочувствующему взгляду понял, что уже перестал быть тем романтическим героем, который написал «Паломничество Чайльд-Гарольда».
– Милый Джордж… – только и произнес Шелли при расставании. – Все когда-нибудь кончается, милый Джордж.
А когда через какое-то время Байрон узнал, что Шелли умер, он принялся глушить свою печаль вечеринками, но застолья прибавляли килограммы, что расстраивало еще больше, и казалось, что из замкнутого круга нет выхода.
Аристократ Байрон пристрастился к итальянской граппе (виноградная водка – ред.), а она требовала жирной и простой еды.
– Вы не представляете, мой друг, – разоткровенничался он как-то с одним из своих почитателей, – как много удовольствий в этой жизни прошли мимо меня! Только сейчас я начинаю понимать, что хороший стол не только не мешает дружеской беседе, но и поддерживает ее! Но ни в коем случае! – поэт схватил собеседника за отворот камзола, чем немало смутил его, – не заедайте граппу фруктами! Тогда наутро у вас будет не только голова болеть, но и живот пучить!
Этот разговор столь шокировал дворянина из Будапешта, что, как признался он потом в своем дневнике: «Даже поэзию лорда Байрона я с того памятного дня перестал воспринимать с той же радостью, что дарила она мне когда-то».
На какое-то время окружающим показалось, что из этого странного, шокирующего общество состояния поэта может вывести очередное сердечное приключение.
Тереза Гвиччиоли была столь же легко возбудима, как и сам поэт. Периоды экзальтации у нее сменялись наигранной меланхолией, а на смену той приходила ничем не объяснимая агрессивность. При этом дама Гвиччиоли была более чем общительной, и благодаря этому Байрона начали снова принимать в свете. Знакомые отмечали, что и к поэту вернулся его прежний, не наигранный романтизм. Когда брат Терезы, граф Гамба заразил Байрона идеями карбонариев, тот принял участие в движении освобождения Италии.
Однако, как оказалось, благородная цель отнюдь не мешала продолжению Байроном распутной и полной удовольствий жизни. Наоборот, скандалы любовников уже довольно скоро стали приобретать публичный характер, а это в начале XIX века в лучшем случае удивляло.
Так, на балу у одного итальянского вольнодумца Байрон, опьяненный вниманием публики, много и красочно описывал прелести свободы. После его очередного призыва к жертвенности во имя liberte Тереза не выдержала и громко, чтобы ее услышали все присутствующие, произнесла:
– О, как мне нравится, когда Джордж Гордон так возбужден! Последний раз я его наблюдала в таком состоянии, когда отказала в куске аппетитной грудинки.
А когда в зале воцарилось молчание, добавила:
– А как бы вы думали? – Тереза приняла театральную позу. – Кто бы поверил его призывам, если бы он по-прежнему продолжал толстеть?
Хотя скандал получился довольно громким, публика, уже привыкшая к экстравагантным выходкам Гвиччиоли, довольно быстро позабыла о нем, но не сам поэт. Его отношения с Терезой расстроились, и в июле 1823 года он направился в Грецию.
Байрон поселился в Миссолонгах, где тогда располагалась армия принца Маврокордатоса, готовившего наступление на турок. Но незадолго до похода поэт заболел лихорадкой, в конце концов погубившей его.
На удивление окружающих, казавшийся избалованным Джордж Гордон довольно легко переносил свою болезнь. Он даже радовался все более прогрессирующей худобе, появившемуся в глазах нездоровому блеску, одолевающему по ночам бреду и уже не изображаемой, а действительной смене настроений. Хотя лирике поэта, написанной в этот период, свойственно явное упадничество – «В день, когда мне исполнилось тридцать шесть лет», «Последние слова о Греции», «Любовь и смерть» и т. д. – он стал одним из наиболее плодотворных.
Тогда же Байрон увлекся и кулинарией. Казалось, что в своей новой страсти он как бы наверстывал упущенное.
– Что может быть здоровее самых обычных человеческих желаний? – убеждал он Маврокордатоса. – Игра ума никогда не сможет заменить радости желудка, полученной от хорошо приготовленного гуляша! (Гуляш был тогда основной едой в греческой армии). Но дорогой принц! – От некоторой назидательности Байрону избавиться так и не удалось. – Уверяю вас, если постоянно кормить только мелко нарезанным мясом, радость превращается в пытку, и ваши солдаты долго терпеть этого не будут!
Маврокордатос уже успел привыкнуть к экстравагантности своего гостя, и потому улыбнулся:
– Я и не собираюсь с вами спорить, дорогой лорд. Только вы обижаете наших кашеваров. Кроме того, тот же гуляш может быть приготовлен как из говядины, так из баранины или свинины. Так они ведь и омлет готовят, и просто мясо со сладким перцем, и ту же самую рыбу коптят.
Байрон скривился:
– Ну кто же коптит рыбу на прямом огне! Я однажды попробовал это их блюдо, так потом на несколько дней аппетит потерял! – Поэт будто бы позабыл, как еще недавно радовался каждому дню, прожитому без чревоугодия. – Рыба должна быть рассыпчатой, но сохранять аромат моря! Вот вы, греки, не любите итальянцев, но они в рыбе толк знают. – Пришло время выразить неудовольствие и Маврокордатосу. – Они тебе и рыбу в тесте запекают, и пироги делают, и до чего додумались! – Байрон причмокнул. – В Неаполе я как-то попробовал рыбный шницель с сыром и сухарями! Вы не представляете, генерал, какое это удовольствие! Когда тонкий ломтик рыбы таял у меня во рту, я впервые согласился с теми, кто утверждал, что кулинария – это тоже искусство!
Маврокордатос поднялся с подушек, лицо его было непроницаемым, и озадаченный этим Байрон продолжал с большим напором:
– Искусство, принц! Я вас уверяю, искусство! Только поэзия живет дни, а когда годы, а творения кулинара считанные минуты и в лучшем случае дни!.. Простите… – Байрон смутился, – я вовсе не призываю кормить солдат изысками… Просто разнообразие…
Но было поздно, Маврокордатос уже выходил из шатра. На пороге он обернулся, и от его взгляда находившийся до того в лихорадочном возбуждении поэт похолодел.
– Мы, греки, – принц чеканил каждое слово, – всегда рады гостям и готовы у них поучиться. Я передам кашеварам, что наш английский гость готов преподать им несколько уроков итальянской кухни.
Несколько дней после этого разговора Байрон из палатки не выходил. Посланные Маврокордатосом врачи нашли, что болезнь прогрессирует, и с каждым днем поэту становится все хуже. Но по прошествии недели Байрон вдруг ощутил прилив сил, однако на людях он появился донельзя изможденным и лишь отдаленно напоминающим прежнего красавца. Губы его горели, глаза сверкали, а непричесанные волосы напоминали гриву взмыленного коня. Неверной походкой он направился к шатру Маврокордатоса, но тот уже спешил ему навстречу.
– Как вы себя…
Хотел о чем-то спросить Маврокордатос, но осекся под блуждающим взглядом Байрона.
– Я придумал, князь… – поэт еле держался на ногах, – как доказать вам, что поварское искусство ничуть не уступает военному и словесному мастерству… – Маврокордатос попытался что-то возразить, но Байрон с трудом приподнял правую руку. – Простите мою бестактность с итальянцами… Но я уверен, что рецепт, который навестил меня сегодня ночью, не уступит ни апеннинской по остроте, ни по своеобразию греческой кухне… – Принц подхватил потерявшего равновесие поэта. – Присылайте ваших поваров, генерал… Я расскажу им, как надо варить рыбный суп, чтобы рыба в нем сохраняла запах моря.
В тот же день повара по рецепту Байрона приготовили отвар, понравившийся им своей простотой и вкусом. Поэт после того, как попробовал этот суп, обрел второе дыхание. Казалось, что болезнь отступила, и он серьезно обсуждал свое участие в греческом наступлении. Однако прописанное врачами кровопускание привело к заражению крови, и 19 апреля 1824 года Джорджа Гордона Байрона не стало.
И если в памяти большинства людей он остается великим поэтом, в памяти англичан – человеком, трудным и невоздержанным в своих страстях, то в памяти большинства греков – англичанином, придумавшим знаменитый греческий рыбный суп.
- Владимир Креславский
ГРЕЧЕСКИЙ РЫБНЫЙ СУП
(рассчитано на 4-5 порций)
1 кг морского окуня, 1 луковица, 1 пучок суповой зелени, 1 лавровый лист, 5-6 горошин черного перца, 2 ст. ложки муки, 2 ст. ложки сливочного масла, ½ дольки чеснока, 2 помидора, 6 ст. ложек сливок, соль, перец
Рыбу очистить, удалить голову, кожу, хребет и разделить на части. В полутора литрах воды отварить голову, кожу и кости, добавив лук, зелень, перец горошком и лавровый лист. Варить примерно 30 минут.
Процедить полученный бульон, вложить в него подготовленные порционные куски рыбы и кипятить на слабом огне до готовности.
На сковороде растопить сливочное масло, всыпать муку и влить немного бульона, полученную заправку вылить в бульон, добавить освобожденные от кожицы и мелко нарезанные томаты, толченый чеснок и сливки, приправить солью и перцем по вкусу.
Положить в готовый бульон отваренные ранее куски рыбы, дать супу еще раз вскипеть и, сняв с огня, плотно прикрыв крышкой, оставить на 5-10 минут настояться. После этого подавать на стол.