Не умею рецензировать стихи, хотя довелось общаться по крайней мере с одним гениальным поэтом. Но когда надо было объяснить, кто такой Саша Башлачев, я просто воспроизвел его “Время колокольчиков”.
И сейчас прошу понять правильно: заметка не филологическая, а историческая. В новейшей истории России - неожиданное явление по имени Анна Долгарева. Химик, поэт, военкор. Найдите в Сети “Бог говорит Гагарину” - не пожалеете.
…Как вернешься - так всем сразу
и говори,
что не смерть, а яблонев цвет у человека
в дыхании,
что человек - это дух небесный,
а не шакалий,
так им и рассказывай, Юра,
а про меня не надо…
Литературная тусовка заговорила о вторичности по отношению к стихотворению Ивана Давыдова. Да, тема совпадает, в обоих произведениях обыгран знаменитый ответ Гагарина пожилым соседкам на вопрос, видел ли он в космосе Бога: “Нет, не видел, бабушки…” Но дистанция между стихами - как от бордюра до ионосферы.
В одном случае смысл полностью (содержательно и стилистически) укладывается в “Московский комсомолец” начала 90-х. От имени Бога космонавту сообщено буквально следующее: “Ладно, тебе пора в ваш потешный хоспис. Шлите еще с героями ржавых ведер…” Для каких духов характерна подобная глумливая манера? Для нечистых.
А в стихотворении Анны, как в настоящем Космосе, открывается многомерная глубина. Если Бог есть, ему должно понравиться.
В творчестве “главный вопрос - зачем?” (А. Башлачев). Зачем это пропето, нарисовано, сыграно? “Бог говорит Гагарину: Юра, теперь ты в курсе: нет никакого разложения с гнилостным вкусом…”
Катастрофический упадок современного искусства связан с тем, что оно стало средством “разложения с гнилостным вкусом”. Потому и не ждешь от него ничего живого. А живое прорастает. Откуда, из какой почвы?
“Я совершенно советский ребенок… Жаль, что в какой-то момент мы, люди, променяли Космос на айфоны. Я надеюсь, что это временно”.
Однако миллионы таких романтиков, став взрослыми, растворились в гнилье или попрятались. Может быть, война сработала как дефибриллятор: в ситуации предельно жесткого выбора жители Донбасса “решили остаться людьми”. Участвуя в справедливой войне, современная девушка приобрела такой опыт, что нам из Москвы остается смотреть на нее снизу вверх - как на Афину в доспехах. Олимпийская аналогия не для красного словца, в ее стихах сосуществует то, что кажется взаимоисключающим: вера и знание. Она умеет “вязать нить времени”: в стихотворении о Великой Отечественной -
И приходят они из желтого
невыносимого света,
Открывают тушенку, стол застилают газетой…
- к погибшим героям присоединяется “пацан в неуставных сапогах” - не с последней ли войны? Зная правильные имена добра и зла, Анна с презрительной иронией отзывается на миротворчество типа “запишем с Киевом совместный клип”. Позиция у нее вроде бы жесткая. Но с настойчивостью, удивительной для человека, похоронившего близких, повторяется в стихах и статьях призыв: не уподобляться другой стороне.
“У нас, у российского общества, есть высокие шансы пойти по пути Киева… травить инакомыслящих, подключать силовые структуры для наказания неугодных, потом бить, потом убивать”.
Впрочем, статьи попадаются и поверхностные, продиктованные злободневными увлечениями-раздражениями (кто без греха, и у меня есть такие публикации, которых потом стесняешься). К поэзии, наверное, тоже могут возникнуть претензии: временами Анна Долгарева заигрывается в свободное стихосложение, перенося на бумагу фактически подстрочник устной речи: “А я вообще настолько одна, что меня даже нет, настолько одна...” А ведь умеет рифмовать красиво, даже изощренно. Но мысль такая, что не хочется придираться к форме. Ученые разных специальностей, от К. Маркса до Дж. Риццолатти, объясняли, почему не существует человека отдельно от других людей, а здесь фундаментальная концепция - в одной строчке.
Откуда в молодой женщине такое понимание философии, которого нет у штатных философов? Можно спросить в Космосе, если там еще найдутся желающие с нами говорить по душам.
Илья Смирнов, историк