Нелюбимая дочь
Мир Маньку принял недружелюбно. С утра тучи плотной стеной зависли над деревенькой, и только слабый ветерок подавал надежду на благой день.
Таисья, кряхтя и охая, поплелась в чулан наладить пойло корове. Зорька, несмотря на преклонный возраст, молоко давала исправно и уже глухо мычала в ожидании проворных хозяйкиных рук и облегчения от набухшего за ночь вымени.
- Дзинь- дзинь, - первые упругие струи ударили по дну подойника, и вдруг страшный раскатистый грохот, словно разрыв снаряда, сотряс дом и прилаженный к нему хлев.
Таисья вскрикнула, повалилась навзничь, прикрывая обеими руками огромный живот, с ужасом ожидая коровьего копыта...
Зорька оказалась добросердной повивалкой - не раз сама, стеная от боли, давала жизнь телятам, заботливо вылизывая их своим шершавым языком.
Роды были стремительными - Манька выскочила с первыми потугами и тихонько пискнула.
- Горе ты мое горькое, - запричитала опроставшаяся баба, заворачивая крохотный комочек в чистое полотенце, которым только что обтирала корове вымя.
- Куда я тебя, горемычную?! Петька со дня на день приедет - убьет меня.
Понесла Таисья в октябре - Николай давно ходил кругами, давая понять пышнотелой хохотушке свой далеко не праздный интерес. Дружили с измальства, да дороги развели на несколько безвестных лет: Николай завербовался на Север в поисках длинного рубля и романтики, Таисья, не дождавшись, поддалась уговорам командированного механика и выскочила замуж.
- Недоношенная, - промелькнуло в голове еще постанывающей от боли Таисьи. - Сподобил Господь! Скажу, в срок родила...
В конце августа играли громкую свадьбу с Петькой. Три дня деревня веселилась за Петькин счет, а в октябре молодожена отправили на курсы в город на два месяца - тут грех-то и случился...
Так первые минуты Манькиного новорождения были приправлены горьким отречением...
(Продолжение следует...)