Вяземский - Булгакову (Варшава, апрель 1818 г.)
Я уже несколько раз танцевал: наш пост мешает балам, но сзывает на вечера; придет скрипка, другая, и пойдёт потеха. Даже и великие князья вальсируют (Константин и Михаил Павловичи). Государь (Александр I) ездит по обедам, но на вечера до праздника ездить отказался. В светлый вторник, кажется, и у него бал. Приятнейшие вечера здесь у Новосильцева. Дом его, если не лучший, то, по крайней мере, из лучших и просторнейших в городе; к тому же все устроено барской русской рукой, а то у варшавян что-то пахнет городком (здесь: провинциальность).
Намедни Красинский, le marechal de la diete (предводитель Сейма), позвал весь город на бал в две комнаты, в которых и Николаю Ивановичу Ильину (драматург, считался в обществе со странностями, отсидел в доме умалишенных в отдельной комнате) было бы тесно, при графине Степаниде (имеется в виду графиня Степанида Алексеевна Толстая (урожд. Дурасова)) и генеральше Розен.
Варшавская роскошь - старая сказка; не только роскоши не видать, но напротив кое-где видны скупость, и бедность, и неуменье жить. Судя по винам, которые пью здесь на пирах, заключаю, что графиня Степанида выписывает свое вино из Варшавы. У Новосильцева погреб славный: может быть, есть хорошие и у других, но для хозяев, а не для гостей. Зато, если мало старого вина, то много старых танцовщиц, а для мазурки нет разбора: ее танцуют поголовно.
Признаться надобно, что старушки здешние умеют сохраниться: например, поглядеть на жену наместника (Зайончека), ей шестьдесят пять лет, но право в трех шагах не дашь ей более тридцати. Одевается она мастерски, ловка и не хуже другой имеет при себе обожателя, который между прочим хуже всякого другого. Зато уже что она и делает: мажется, натирается, штукатурится, одевается в погребе, спит на льду. Каково обожателю будет при оттепели? Впрочем, она женщина умная, любезная, и едва ли найдется здесь другая, которая могла бы, как она, быть хозяйкой в городе.
Княгиня Яблоновская, бывшая Любомирская, занимает, без сомнения, первое место между здешними красавицами и похитила яблоко от всех нас, приезжих. Остерман влюблен в нее по уши, сидит, хмурится и говорит: "Ах, Терезиха!" К сожалению, она брюхата, и потому не знаю, как вальсирует. За нею идет княгиня Чарторыйская, жена князя Адама: прекрасные, черные глаза, свежесть, миловидность, стройный стан, вот ее портрет. Есть еще Тулинская, жена генерала, красавица, но холодная и бездушная.
Между девицами первая - Мостовская, дочь министра внутренних дел. Вообрази себе нашу Четвертинскую шестнадцати лет; вообрази, что я с нею вальсирую, и ты очутишься на вчерашнем бале у Новосильцева. Теперь выступит на сцену, после двух разрядов красавиц на уксусе и на молоке, разряд красавиц на водке, то есть средних лет: тут ты увидишь Красинскую, жену камергера, мою обыкновенную котильонную даму, высокую, стройную женщину, Лубинскую в таком же роде, которая занесла уже ногу за середину, но все таки еще держится пополам с грехом; Замойскую, сестру Чарторыйского, прекрасную и умную женщину, и Хоткевичеву - колоссальной красоты, которая в свадебном договоре обязалась не танцевать, но, пользуясь молчанием по статье верности, имеет обожателя, князя Александра Голицына.
Со временем представлю тебе галерею мужских портретов. Здесь много умных и просвещенных людей, но любезных, кажется, мало: у них покойно, но все еще неясно на душе, и следы претерпленных ими бедствий, такое долгое время везде приметны. Государь здесь вообще любим; и республиканцы гордые, и республиканки, не хуже наших бригадиров и попадей, толпятся вокруг Царя и глядят ему в глаза.
И подлинно, он много для них сделал, а может быть и слишком, когда подумаешь, что они, приёмыши, пользуются тем, о чем родные и законные его дети вздыхают. Впрочем, вы читали речь Государя: подождем, будет и на нашей улице праздник! Что сказали, или что проворчали об этой речи ваши бригадирские пузы? Я думаю, глас трубы страшного суда не более напугал бы их.
Хочешь ли знать все наши потехи? Читай, смотри и завидуй (приложена варшавская театральная афиша)! Сверх того, есть еще прыгуны на канате и на верёвке, сверх того, сегодня закрытие Сейма, на котором Государь произнес речь (обещал «распространить спасительное влияние законно-свободных учреждений» на всю империю, т. е. ввести Конституцию), которую не знаю, удастся ли мне сегодня прислать, да к тому же и страшно: речь Царскую с афишами!!! Ты пожалуй скажешь об этом в Москве, и меня выпишут из Английского клуба.
Сверх этого, один из зрителей пал мертвым в зале собрания до прихода Государя; сверх того, в той же зале одна дама родить изволила; сверх того, во дворце сегодня обед на 200 человек; сверх того, у Новосильцева пир на весь мир, и первый, на коем Государь будет по приезде своем в Варшаву, сверх того, несколько из Польских лиц украшены ключами, есть один Польский флигель-адъютант и проч. и проч. Из русских Алопеус получил Белого Орла. У вас Тургенев (Александр Иванович), и я пишу Тургеневское письмо. Скорее кончу, чтобы не сбиться и, чтобы действовать по-тургеневски, сейчас сяду обедать и лягу спать до бала, потому что эти два дня не спал я более пяти часов. Дела не делай, а от дела не бегай. Ради Бога, не уморите с голоду Тургенева. Свезите его к Степаниде. Поставьте перед ним кулебяку в 40 пудов, т. е. для закуски.
Варшава, 8 июня 1818 г.
Я сейчас с торжества: сегодняшний день празднуют производство Герцогства Варшавского в Польское Царство. Служили обедню на Саксонской площади: попы были под шатром, а нас богомольцев и тысяч двадцать войска жарили на солнце. Полки здесь прекрасные, то есть, говоря техническим языком: чудо! Михаил Павлович, в проезд свой через Варшаву, спрашивал у меня, начинаю ли я обживаться и каково мне? Я отвечал ему, что еще мало знаю здешнее общество, а то что знаю, то не очень соблазнительно. - Зато войска какие! сказал он, - чудо! Тут сердце его говорило.
Я признаюсь, со своей стороны: за Василья Львовича (Пушкина) отдал бы я целый Литовский полк. Что сказать тебе и чем заплатить за добрые вести о Москве? По воскресеньям шатаемся мы в Bagatelle и багательничаем. Наконец начинают туда съезжаться и барские барыни. Женщины пьют здесь пунш, как воду, а генералы запросто водят под ручкою, - Кого (ред. проституток)? Совестно сказать! Спроси у Василья Львовича: он этого дела мастер и этого прихода священник. А я еще слишком молод, чтобы говорить такие слова.
... У вас теперь Москва доживает свою Масленицу. Любопытно будет ее видеть по отъезде царской фамилии: оставит ли ее пребывание какие-нибудь следы в ней, или опять по-старому заплывет она бригадирским жиром? Петербург без двора, как тело без души. Москве, я уверен, закрытие Английского клуба было бы гораздо чувствительнее, чем отъезд двора.
Варшава, 28 июня (1818)
Великий Князь приехал сюда весьма довольный Москвою и сравнивает ее с одним Парижем, и то не зная, кому отдать первенство. Более всего хвалит он опрятность и порядок города; скажи это Шульгину, но не говори Тормасову того, что он не так хорошо отзывается о губернии. Счастливцы! Вы сидите у княгини Голицыной (Княгини Авдотья Ивановна или знаменитая Princesse Nocturne, которая приезжала тогда в Москву, на этот раз желая сойтись с мужем), слушаете ее мысли и чувства, и слышите ее голос; а я ничего не слушаю, потому что здесь некого слушать и слышу только одну трещотку, которая объявляет городу, что пробило десять часов.
Сделай одолжение, скажи ей мое почтение и еще что-нибудь такое, которое живее почтения и рассудительнее любви. Я в ее беседе провел часы из приятнейших и счастливейших в жизни моей. Я боялся, что она будет недовольна мною; я знаю, как она смотрит на наше царство, некоторое государство. Уверь ее, что мое сердце не здесь. Для начала надобно быть слепым орудием.
Я Польши не люблю, потому что в ней нет ничего любезного, но кажется, и ненавидеть ее никогда не буду, потому что она ненависти от нас не заслуживает, да и не стоит. Любовь их к отечеству и жажда его независимости благородна, хотя и не поддержана великими характерами. Теперь, хоть помелом поведи, ни одного выше другого не заденешь - все это выровнено посредственностью. В армии все рубаки, нет ни одного полководца. В правительстве найдешь много хороших работников, но ни одного мастера. Познаний, сведений, общего просвещения более, ума без сомнения менее.
Надобно посмотреть на здешнюю молодежь: ни в одном нет твердой надежды. Разумеется, говорю тебе о том что вижу, т. е. о Варшавском лучшем обществе; по углам, может быть, и есть люди, но вероятно немного: шила в мешке не утаишь. Если бы Государь не поддержал Польши, то наверно свалилась бы она и подавлена была жидами, прибравшими уже к рукам большую часть торговли, Фортуны многих бар, одним словом жизнь государства.
Варшава, 31 декабря (1820)
Европейские сплетни держат меня здесь под стражею. Добро бы, что хорошего вышло из их стряпанья. Вероятно однако же все это ничем кончится; тем лучше. Стыд приложен, а от убытка Бог избавит. Война с Неаполем была бы злодейство. С королем Сицилийским переговорят, объявят Европе, что хотели на опыте увериться, нет ли насильства со стороны парода, и добровольно ли действует король, и всех распустят по домам.
Вот как многие думают и, кажется, нет иного средства выпутаться из хлопот этим всемирным опекунам, которые обо всем пекутся, кроме домашнего. Что может быть смешнее этих хлопотунов, которые, как угорелые, бегают по чужим домам тушить свечи, а свои кидают на жертву пламени.
Конечно, у нас мало налицо горючих составов, но, не прочищая труб, не думая о будущем, то рано, или поздно загорится и впотьмах. Неужели на то Петр Великий пустил Россию в Европу, чтобы преемникам его было всегда в чужом пиру похмелье, а домочадцам сочельник? Он хотел Россию объевропить, а не Европу помощью России окамчадалить.
Дострой свой дом, а потом иди чинить чужие дома. Образуй, просвети, разреши Россию, и тогда она сама, не суясь ни в Троппаву, ни в Лайбах, существенной, нравственной силой своей будет безапелляционным посредником Европейских судеб.