В домонгольские времена культура лечения на Руси выгодно отличалась от западноевропейской, однако после Батыева разорения все было разрушено
315 лет назад, 5 июня (25 мая по старому стилю) 1706 года Петр Великий повелел устроить в Москве первый «гошпиталь для болящих людей». Так начиналась история русского больничного дела. «Известия» вспомнили о том, как на Руси появились первые лечебные учреждения и врачебные школы.
Шуба с царского плеча
В домонгольские времена культура лечения на Руси выгодно отличалась от западноевропейской не только благодаря навыкам славянских знахарей, но и в силу тесных контактов наших предков с Византией, в которой сохранялись традиции античной медицины. После Батыева разорения эти связи были разрушены и наступил застой, преодолеть который удалось далеко не сразу. Страшное нашествие отразилось на всех сферах жизни Руси. Многие города и монастыри были разорены, в огне пожаров гибли манускрипты, а главное, носители уникальных знаний. Продолжалось это бедствие c середины XIII до второй половины XV столетия. В Европе в это время начинается эпоха Возрождения.
Открываются медицинские факультеты, издаются обобщающие практический опыт трактаты. На Руси же больных пользовали по «преданьям старины глубокой». Посетивший в 1557 году Московию венецианец Марко Фоскарино писал, что у русских «нет философских, астрологических и медицинских книг. Врачи лечат по опыту и испытанными лечебными травами». Простой народ этим вполне удовлетворялся, но власть имущие всё чаще стали прибегать к услугам европейских лекарей.
Моду задавал Кремль — известно, что иноземные врачи присутствовали при дворе уже в годы Ивана III, его сына Василия III и Елены Глинской. Их грозный сын Иван IV через русского посланника просил английскую королеву Елизавету прислать ему грамотного лекаря. Так в России оказался выпускник Кембриджского университета доктор медицины Ральф Стэндиш, а с ним несколько фармацевтов. Известно, что государь посадил гостей за свой стол, выделил им лошадей и определил немалые гонорары — 70 рублей доктору и по 30 аптекарям. А Стэндишу еще и соболью шубу со своего плеча презентовал.
Несколько лет английский доктор заботился о венценосном пациенте, но заскучал и собрался на родину. Взамен его Иван Васильевич просил Елизавету прислать другого, и в 1568 году она направила к нему доктора Арнульфа Линдсея. Этот выходец из Фландрии считался знатным специалистом, был автором ряда научных трудов. По свидетельству одного из первых русских эмигрантов князя Курбского, царь Иван к новому доктору «великую любовь всегда показывавше, лекарства только от него приймаше». Возможно, царь меньше опасался иноземца, чем отечественных лекарей.
В 1571 году во время нашествия крымских татар доктор Линдсей и аптекарь Томас Карвер погибли при пожаре, и Иван снова вынужден был обратиться к Елизавете с просьбой прислать ему врача. Королева благосклонно согласилась:
Из сопроводительного письма английской королевы Елизаветы:
«Посылаю тебе доктора Роберта Якоби как мужа искуснейшего в лечении болезней, уступаю его тебе, брату моему, не для того, чтобы он был не нужен мне, но для того, что тебе нужен. Можешь смело вверить ему свое здоровье. Посылаю с ним в угодность тебе аптекарей и цирюльников, волею и неволею, хотя мы сами имеем недостаток в таких людях»
Королева не преувеличивала, Якоби был ее личным врачом и доктором медицины Кембриджского университета, считался одним из самых уважаемых лекарей Англии. При нем в Москве была создана Государева аптека, где теперь готовили лекарства для членов царской семьи. Можно сказать, это было первое медицинское учреждение в стране.
«Лекарства давать безденежно»
При Борисе Годунове медицинское дело получило дальнейшее развитие, а Государева аптека трансформировалась в Аптекарский приказ, который был выделен из большого Дворцового приказа. Возглавил его Семен Никитич Годунов — троюродный брат Бориса и, как говорили в народе, его «правое ухо». Приказу выделили каменные палаты напротив Чудова монастыря в Кремле. Аптекарский приказ ведал всеми делами врачей и аптекарей, обеспечением медицинской службы в стрелецких полках, а также отвечал за «бережение Москвы от заразы» и «отвращение всяких чар и злой порчи».
Главным медиком Аптекарского приказа стал венгр Кристофер Рихтингер, прибывший с рекомендательным письмом всё той же королевы Елизаветы. Врачи Аптекарского приказа по статусу и денежному окладу приравнивались к окольничим и получали в кормление поместье с 30–40 крепостными крестьянами. Помимо этого, из дворца медикам ежемесячно отпускали натуральное обеспечение:
Мартин Бер, «Московская летопись» (1600-1612):
«Каждому из придворных докторов отпускали ежемесячно знатное количество хлеба, 60 возов дров и бочку пива, ежедневно штоф водки, уксусу и запас для стола, ежедневно три или четыре блюда с царской кухни. Когда царь принимал лекарство и когда оно хорошо действовало, то медиков дарили камнями, бархатами и соболями; дарили также за лечение бояр и сановников»
Выполнял приказ и функции лицензирующего органа: все приезжие лекари и аптекари, желавшие обзавестись практикой, должны были явиться сюда и предъявить свои дипломы, регалии, рекомендаций и «свидетельствованные грамоты». Если дьяки считали, что этого недостаточно, то могли подвергнуть докторов экзамену, часто в присутствии самого царя. В присяге поступившие на службу должны были обещать «государя своего ничем в питье и в явстве не искормити и зелья и коренья лихова ни в чем не давати и никому дати не велети».
В Смутное время работа приказа прекратилась, а иностранные лекари по большей части разбежались. Но уже при первых Романовых Аптекарский приказ возродился и даже расширился: теперь он занимался еще и контролем над сбором лекарственных растений, а также закупкой за границей целебных снадобий для царской семьи. Диковинные мумие, камфару или «александрийский лист» поставляли из-за границы, остальное находили в России.
По-прежнему ведал Аптекарский приказ и лечением служилого люда. Например, сохранилась челобитная от 27 июня 1658 года поданная раненым Митькой Ивановым: «...Я холоп твой ранен — пробит насквозь из карабина по самому животу и ниже... Oт той раны лежу во гноище и по сию пору раны не затворились... Вели государь меня... излечить в аптеке». Под челобитной приговор: «Его лечить и лекарства давать безденежно».
«Докторские сказки»
Количество медиков в приказе менялось: сначала их было всего несколько, и каждый отдельно «выписывался» из заграницы, но постепенно состав увеличивался, причем появляются и русские имена. Доктора обычно имели учеников, которые потом могли сдать экзамен в Аптечном приказе и стать дипломированными лекарями. А с 1654 года при приказе открылась Лекарская школа, где врачей стали готовить централизованно.
Студенты давали клятву «...Никому зла не учинить и не пить и не бражничать и никаким воровством не воровать...». На протяжении семи лет они зубрили латынь, анатомию, читали «докторские сказки» (так называли истории болезней), практиковались в полковых лечебницах, изучали лекарственные растения, выращиваемые в «Аптекарском огороде». В 1673 году в Китай-городе на Гостином дворе появилась и первая общественная аптека.
При Петре I вектор развития российской медицины не изменился, но динамика стала совершенно иной. Первые же столкновения со шведами показали, что новой профессиональной армии нужна качественно иная система оказания помощи как в полевых условиях, так и в стационарах. Но для ее создания не было ни госпиталей, ни врачей. Всё пришлось создавать практически с нуля. Впрочем, примерно так же обстояло дело и с другими сферами жизни страны.
Царский лейб-медик
История становления российской медицины неразрывно связана с персоной доктора Николаса Бидлоо, которого без всякой натяжки можно назвать отцом-основателем первого отечественного госпиталя и первого медицинского учебного заведения. Он был наследственным врачом: его отец Ламберт Бидлоо был аптекарем и ботаником, членом Амстердамского медицинского общества, а дядя Готфрид — знаменитым хирургом, анатомом, а еще профессором и ректором Лейденско-Батавской академии, где Николас и получил медицинское образование.
В 1697 году он успешно защитил диссертацию, после чего занялся медицинской практикой в родном Амстердаме. Вскоре молодой доктор получил предложение русского посланника Андрея Артамоновича Матвеева, который привлекал известных специалистов на работу в Россию. Жалование медику предложили такое, что он особенно и не думал. 5 июня 1701 года Бидлоо прибыл в Архангельск, где с ним была заключена капитуляция (договор) на шесть лет «быть ему ближним доктором Его Царского Величества».
Несколько лет Николай Ламбертович сопровождал царя и заботился о его здоровье, одновременно объясняя любознательному монарху тонкости лекарской профессии. Работа была не из легких, учитывая неуемную энергию Петра, склонность к перемене мест и лихость в регулярных застольях — лейб-медику приходилось участвовать в пирушках, а потом «лечить» царских собутыльников. Вскоре голландец взмолился о пощаде, но Петр нашел способ использовать таланты Бидлоо наиболее рациональным образом.
Указ Петра от 5 июня (25 мая по старому стилю) 1706 года московскому градоначальнику боярину Мусину-Пушкину:
«...построить за Яузой-рекою против Немецкой слободы в пристойном месте гошпиталь для лечения болящих людей. А у того лечения быть доктору Николаю Бидлоо да двум лекарям... да из иноземцев и из русских, изо всяких чинов людей, набрать для аптекарской науки 50 человек...»
Место было выбрано неслучайно — рядом находились Лефортовская, Преображенская и Семеновская солдатские слободы, откуда можно было черпать учеников. Да и верные воины нуждались в лечении. Финансирование Петр возложил на Монастырский приказ.
Здание проектировал сам доктор, взяв за образец лучшие тогда европейские клиники. Бидлоо вообще обладал многими талантами: строил, разбивал сады, музицировал, рисовал. Ему принадлежит первоначальный деревянный проект дворца Меньшикова, он разбил Лефортовский парк, а несколько его картин по сей день висят в галереях родного Амстердама. «Свое призвание и честь я искал в практической медицине, в то же время проявлял склонности к различным искусствам и наукам, таким как живопись, рисование, музыка, математика, геометрия, архитектура», писал Бидлоо.
К сожалению, нет точных сведений о том, как первоначально выглядел сухопутный госпиталь, есть только приблизительные описания и документальные свидетельства. Так, согласно табелю 1710 года, в штате полагалось быть доктору, лекарю, аптекарю, подаптекарю, подлекарю, приказчику госпитального двора, переписчику, священнику с дьяком, 50 ученикам, 14 мастеровым и рабочим. Годовой бюджет учреждения составлял 4607 рублей 75 копеек, что было в то время внушительной суммой. Кроме того, персоналу и больным на питание выделялось хлеба 1318 четвертей. Сохранились и данные о жаловании лекаря Лаврентия Пухорта и аптекаря Гофрита Эрнса Берга — первый получал 100 рублей, второй — 150 рублей в год. Из доклада Н.Л. Бидлоо Петру I от 27 февраля 1712 года известно, что за четыре года (1708–1712) через госпиталь прошли 1996 больных, из которых «1026 человек от застарелых и тяжких болезней вылечены». Состояли на лечении в день отправления письма 142 пациента.
Школа русских лекарей
С самого начала госпиталь задумывался не только как больница, но и как учебное медицинское учреждение. Первый набор в основном состоял из студентов Греко-Латинской академии, поскольку иностранные преподаватели не говорили по-русски и требовались студенты, понимавшие латынь. Преподаватель академии отец Гедеон Грембецкий даже жаловался в Святейший cинод, обзывая Бидлоо «записующим что наилучших учеников в анатомическое учение без ректорского и префекторского ведома». Впрочем, Петру подобное служебное рвение импонировало, и своего доктора он в обиду не давал.
Петр внимательно следил за деятельностью «Гошпитальной школы», и отчитывался доктор лично перед царем. Вот что написал доктор о первом выпуске: «Взял я в разных городах 50 человек до науки .., из которых осталось 33, шесть умерли, восемь сбежали, двое по указу взяты в школу, один за невоздержание отдан в солдаты». Кстати, срок обучения точно определен не был и в зависимости от усердия ученика мог меняться. Молодой человек покидал школу, когда преподаватели считали его достаточно подготовленным.
Столкнувшись с тем, что иностранные доктора скептически относятся к способностям его учеников, Бидлоо писал царю:
«Я лутчих из сих студентов Вашего Царского Величества освященной особе или лутчим господам рекомендовать не стыжуся, ибо они не токмо имеют знание одной или другой болезни, которая на теле приключается и к чину хирургии надлежит, но и генеральное искусство о всех болезнях от главы даже до ног... како их лечить...»
Рассмотрев жалобу, Сенат в присутствии Петра приговорил:
«Чтоб никто из оных [иностранных медиков] никакой обиды в чести или в повышении чина российского народа от него изученным хирургам являть не дерзал, но также против иностранных хирургов хоть здешнего народа, сице точию явился доволен, его императорского величества жалованье и чести могли получать»
В 1721 году деревянное здание госпиталя сильно пострадало при пожаре, и Бидлоо обратился к Петру за средствами для строительства нового каменного дома. Резолюция государя была лаконична: «Давать и строить!»
Новое двухэтажное здание с украшенным «Аллегорией милосердия» куполом тоже было возведено по проекту самого Бидлоо. Помимо больничных палат и операционных, в нем был анатомический театр, палата алхимика, аптека, покои для студентов, ученические комнаты и... настоящий театр, где силами докторов и студентов ставились назидательные спектакли.
До самой смерти доктор Бидлоо был верен своему детищу, ставшему делом его жизни. Он преподавал, перевел и сам написал несколько учебников, лично разбил сад и аптекарский огород. Уже после смерти доктора здание было перестроено и расширено по проекту князя Дмитрия Ухтомского, но вскоре и оно стало тесным. На рубеже XIX века известный московский зодчий Иван Еготов построил новое здание в классическом стиле, дожившее до нашего времени. Пожар 1812 года обошел его стороной. Впоследствии, конечно, здание перестраивали, но характерный облик главного корпуса со сдвоенными колоннами и античным портиком на высоком стилобате сохранился.
Еще при жизни Петра в России открылись еще несколько госпиталей, но школа при Лефортовском до 1730-х оставалась единственной. Она просуществовала до середины XIX века, когда сначала получила самостоятельный статус как Медико-хирургическая академия, а затем была объединена с медицинским факультетом МГУ. Лефортовский же госпиталь в разные годы именовался Генеральным сухопутным госпиталем, Военным госпиталем, Генеральным императора Петра I военным госпиталем, Первым Московским коммунистическим госпиталем, Главным госпиталем РККА. Сейчас мы знаем его как Главный военный клинический госпиталь имени академика Бурденко.