«Если на улице нет ясной погоды, значит на кладбище кости не прикрыты…»
(уральское крестьянское поверье)
Все началось с «гусиного глаза». Не будь этой болезни я, быть может, никогда и не узнал бы о явлении святых мощей в нашем тихом, ничем не знаменитом крае.
Было мне тогда лет 10–11, когда в горячую страдную пору у меня неожиданно разболелась правая нога. Под самой щиколоткой с правой стороны в ямочке над пяткой появился нарыв. Думали все – «сел чирей». Вскоре на месте покраснения вздулся сизый волдырь с голубиное яйцо. Ногу свело в колене, и она не разгибалась. Приходилось семье оставлять меня дома, когда все уезжали в поле – жать пшеницу. Все работают, а я сижу дома и не могу даже ходить, еле передвигаюсь, держась за стены, да за лавки.
Скучно одному в знойный летний день. Перечитал все книги подряд, какие были в нашей «библиотеке», из обоих ящичков, что из-под печенья, привезенных дедушкой из Камышлова. Прочитал все настольные календари за несколько лет, и про потерянный рай, про талисман или чудодейственное средство, про битву русских с кабардинцами, про героя японской войны – солдата Рябова.
Пришла, наконец, навестить меня бабушка Мария. Осмотрела мою болячку и «констатировала»: «Это у тебя «гусиный глаз». Надо привязать святую земельку из-под нашей Володинской часовни, что на кладбище. Ужо, принесу в воскресенье».
На мои расспросы, почему и что там за святая земля, она охотно пояснила: «А как же! Там ить святы мощи являлись. Уж и угол гроба было видно. Чудеса творились! Да, видно, мы были недостойны, – ушли куда-то мощи-те. Не стало их. Мало вишь молимся, да «прикладу» сэркве было мало, так все и заглохло».
«Привязывать» святую земельку к своей болячке я страшился. Всякое малейшее прикосновение причиняло страшную боль, а тут еще «земельку» прикладывать! Воскресенья не стал ждать. Взял тонкую иголку и с великой бережливостью стал просверливать тонкую кожицу на вершине волдыря. На месте прокола скоро выскочила бусинка серой жидкости. Боль не усиливалась. Так я проделал дырку побольше и, осторожно нажимая, выдавил постепенно всю гнойную жидкость, которая там накопилась. Ноге стало сразу легче. На следующий день смог уже ходить, а через пару дней стало можно надевать «бродни», и я поехал «наполе» жать пшеницу вместе со всеми.
Рассказал как-то нашему деду на счет «святой земельки». Он мне и поведал историю с мощами более подробно.
Дед наш, Василий Степанович, серьезный был человеком. Любил ходить в церковь. Не грамотен был, но памятлив. Знал многое. В досужие часы любил нам рассказывать, но всегда, с осторожностью, чтоб не подумали, что это он сам от себя. Всегда оговаривал, что люди-де так говорили, от людей слыхал, или – «така молва шла, кто знат – правда ли неправда, а разговор такой был» и т.д.
По вопросу о явлении мощей сказал: «Да! Было это. Разное говорили тогда. Будто попы все подстроили, чтобы доходу стало боле. Бог им судья! Не наше дело! А мощи тогда, правда, во многих местах, открывалися. Сколь их есь мощей-то по матушке Расее! Ну, может и наши попы надумали тоже мощи открыть. Святое-то дело – тайное. Чудеса опять же были, это – точно!
Да это ить не только у нас первых. Вон в Савиной, куда все к Девятой-то ходят. Явленная икона великомученнисы Парасковии-Пятнисы – как объявилася? Просто!
Сын сэрковного старосты рано утром пошел по коней. Паслися на воле кони-те. Шел-шел, глядит: на поляне икона лежит в траве, а от иё к лесу след, ровно, человек по росе прошел.
Вернулся он тем же часом, да – к попу. Сразу тогда ударили в колокола, подняли иконы, хоругви, да крестным ходом туда к иконе. Молебство было. Потом иё икону-ту явленну перенесли в храм, а на том месте тогда же часовню большу построили.
С той поры в девяту пятнису после пасхи большое молебство там устраивают. Икону эту из сэркви в ту часовню выносят. Отслужат молебны да назад иё в сэркву уносят. Народу собиратся – тьма. После службы там – базар. Кругом лавки с товарами. Слепы да юродивы поют. Кладут им деньги, кто сколь может. Ужо съездим когда. Два дни туда, день там, да назад два».
«В других местах явлинны иконы – по воде приплывали. Бывало!».
– Дедушка! А, поди и вправду, кто нарошно принес туда икону-то? Как она сама-то там появится?
На эти наши вопросы дед строго отвечал: «Бог один знат. Не наше дело об этом говорить. Чудесов не было бы, если што. А то ить люди дают обвет при болезнях, али беде какой, если минует, то сходят-де туда к Девятой пешком отслужить молебен Парасковие-Пятнисе. Помогает! Люди и ходят».
– Ну, а у нас, – продолжал о мощах рассказывать дедушка, – говорят, являлись мощи преподобных Сергия и Прокопия.
Мы допрашивались: «А как дедушка, узнали, что мощи этих двух святых, а не других?»
– А бесновату привозили на исцеленье, – рассказывал он. – Кричала она истошно: «Душат меня Серьга, Пронька, душат!». Билась страшно. Шестеро мужиков едва ее удерживали. Отбивалась руками и ногами, сквернословила. Кричала всякие гадости про етих святых-то.
Из далека, видать, привезли иё. Мужики те все чернехоньки от солнышка, да все пропылились. Сразу видно – не зднешные.
Положили они ету бесновату-ту на могилу под часовней-то. Связали прежде иё. Как положили – сразу замолчала, затихла и уснула. Спала долго. Пена – изо рта. Крепко спала. Пробудилась – здоровая. Как не в чем не бывало. Спрашиват: «Где это я? Пошто связана?». Развязали. Стала и пошла – здоровехонька. Исцелилась!
Вот с той поры слух далеко пошел про явленье святых-то мощей. Народу повалило в Володину видимо-невидимо. «Прикладу», видать, было много. Скоро на эти деньги построили нову большу часовню на кладбище.
Как-то тогда, вскоре, новый поп приехал – отес Лев. Не помню уж, куда тот первый-то поп девался – перевели куда? А должно, помер.
Новый-то поп – Лев Парышев, видать, слаутный был. Дьякона ему сразу дали, а то все один попишко у нас служил с соломшином. А тут сразу и домину вон какую для нового-то построили. Онбары, конюшни, сараи, ну все обзаведенье сделали. Все такое добротное. Всем приходом лес возили из Мешшанского бору.
Ох, и силен был отес-от Лев! Двухпудовкой баловался. Возьмет иё да через онбар и перебросит. А онбары-те вон каки – вровень с домом! Перебрасывал гирю легко. Сам девять пудов весом был, а голосина какая!
Поедет, бывало, в город. Всегда – с кучером. В снег ли, в грязь ли, а не от кого некогда не отворачивал. Остановится и гаркнет встречному: «Сворачивай! Лев Парышев едет». Ну, тут все встречные, – бывали ямские с колокольцами, почтовые ли, может, и с чиновником каким, а как услышат что – Лев Парышев – сразу в сторону, да еще и без шапки поклонятся. Широко́ его знали!
Как приехал ето он к нам в Володину, так службу на кладбище в новой-то часовне стал править неохотно. Богатый был. За сбором не гнался.
Соберется, бывало, богомольцев много. Шел народ тогда валом к новым-то мощам. Соберутся, а службы нету. Пойдут ето, кто по-смеле, к отсу Леву, а он еще не скоро и покажется! Выдет: «Чего пришли?». А они: «Батюшко, молебны бы сослужить Сергию и Прокопию. Богомольцев-де много собралося, все ждут». Гаркнет им: «Ждите воскресенья», – сам повернется, да был таков.
С таким не поспоришь. Иные богомольцы из далека приходили. Всякие и дотошные бывали. Скажут: «Жаловаться станем». А он схохочет, да и скажет: «Жалуйтесь, жалуйтесь! У меня до самого Петербурха на каждом столбе по сторублевой прибито!».
Вот и весь разговор.
Так мало-помалу народу стало приходить по мене; чудесов никаких больше не было, а там и славе про мощи сошла на-нет. Да, говорят, и самих-то мощей не стало. Ушли. Будто бы в Киеве объявились, в Печерской лавре. Ну, а старухи наши все под часовню за землисой ходят. Большу яму выбрали».
Примечание. Дедушка Василий скончался в 1921 году в возрасте 78 лет. (Дата записи рассказа не известна, П. Х. Ширяев).