Часть 1. Продолжение.
На улице пахло дождём. Грозовые облака сгущались и затягивали весь небосвод. От чего небо казалось темным и страшным. Где-то вдалеке послышались первые раскаты грома, и небо на несколько секунд просветлело. Сделавшись из черного розово-фиолетовым. Начинался дождь. Первые капли, как градины, упали с такой силой, что больно ударили Павла по лицу. Павел перешёл на бег. Не разбирая в полумраке дороги, он бежал в сторону Таныпа. И только дождь больно хлестал его, оставляя мокрые следы на одежде и падая холодными каплями на молодое разгоряченное тело. Слезы лившиеся из его глаз смешивались с дождём, отчего становились только соленее, попадали в рот и стекали за ворот расстёгнутой рубахи. Дождь хлестал и в спину, словно догоняя его, пытаясь намочить с каждой падавшей каплей только сильнее.
Небо разразили удары грома, и только блеснувшая неподалёку молния заставила Павла остановиться. Оглядевшись и замерев на секунду, он понял, что стоит на берегу Таныпа. Река в этом году, особенно после половодья, бурлила не замедляя своё движение ни на минуту. Манила быстрым водоворотом. Крутые, местами обрывистые берега, словно скалы, возвышались над уже ставшим таким родным и успевшим полюбиться Таныпом.
Кирзовые сапоги Павла до самых голенищ были покрыты комками грязи. От чего ноги только сильнее застревали ступая по илистому берегу реки. Не раздумывая более ни секунды, Павел скинул мокрую рубаху, грязные сапоги, и как был в льняных брюках, так и бросился вниз головой с крутого обрыва в реку.
Нырнув глубоко, Павел ощутил мелкую дрожь во всем теле. Вода, несмотря на конец мая, была ледяной. Как хорошо, подумал Павел. Река омывала все тело и уносила все трудности куда-то вдаль, просветляя разум и питая энергией. Танып был одним из немногих мест новой родины, нового дома, где Павел набирался так необходимых ему жизненных сил.
Вынырнув с глубины на поверхность реки Павел заметил, что дождь перешёл в мелкую морось. Он закрыл глаза и вспомнил сегодняшний день и плохо окончившийся вечер. А ведь так хорошо всё начиналось. Утром он вместе с другими деревенскими мужиками отправился на вырубку леса. Отец ещё с вечера занемог и остался дома. Павел был только рад идти один. Он ждал этих вырубок с первого дня приезда. Он бежал туда окрылённый, готовый выполнить и двойную, и даже тройную дневную норму. Несмотря на палящее солнце и мелкую мошкару, залезающую под одежду и оставляющую кровавые укусы на всём теле, несмотря на кровавые мозоли на ладонях, от длительной работы топором. Потому что он знал, в обедню, когда солнце будет ещё высоко в зените, когда все мужики развалятся под огромными лапами мохнатых сосен, и будут балагурить, и ругать царя и прежнего барина, раздумывать о новом, на делянку явится она. Явиться вместе с другими, подрядившимися по приказу управляющего, кормить обедом деревенских мужиков. Она его Еля. А если быть точным Елена Григорьевна Бурдина, двадцати лет от роду. Стройная, черноволосая девушка, с глазами цвета неба. Его любимого неба, в которых Павел тонул как в омуте, смотрел и падал вниз головой. При виде Ели его дыхание ускорялось, а сердце начинало стучать так громко, что кажись вся округа его слыхала. Её чёрные кудрявые волосы были сплетены в две тугие неохватные косы, и спрятаны под белёсый платок, туго покрывающий голову. Но даже это не спасало её от мелких завитушек, так упорно норовящих вылезти из-под туго повязанного платка.
Семью Ели, как и Пала, переселили в Сибирь, но только из другой деревни нового графа, кажись из Пензенской губернии. И вот уже два месяца как сердцу Павла не было покоя. Взрослый и умный парень терял рассудок об одном упоминании об Ели, а при виде её так и вовсе язык у него отнимался. На делянке мужики уже подметили, что балагур Павел при виде Ельки краснел и помалкивал. И даже пытались шутить над парнем, но он не отвечал на их глупые подковырки. И только один отец делал вид, что не замечал перемен, происходивших с Павлом.
Из тяжких раздумий Павла вывел голос оравший на всю округу:
- Павлуха, хвать дурить, вылезай!