Старший лейтенант Авдонин Валерий Павлович
В то время я был старшим летчиком. Служил в Германии. Аэродром Финов, милое местечко…
И вот, готовили нас по программе, упражнения которой мы, летчики, называли «Пятисотыми», от номеров упражнений этой программы. Летали мы на замечательном самолёте МиГ-21см.
Учили нас вести воздушные бои на предельных перегрузках и углах атаки. Одиночно, пара на пару, звено на звено…
Довольно сложная задача и для неё нужна хорошая погода. А с этим ранней весной в Германии тяжеловато… Но план выполнять надо. Это же – советские плановые времена!
Вот и решило вышестоящее руководство перебросить наш полк для ускорения процесса на авиабазу Мары. Есть такое милое местечко в «ооочень средней Азии». Есть в Союзе две дыры: Маркулешты и Мары!
Аэродром большой, погода всегда устойчивая, летай – не хочу! А базировалась на данном аэродроме весьма своеобразная авиагруппа – две эскадрильи. Аналогичная группа есть в Америке, называют её «Агрессор», имитировала она действия советских ВВС.
Летчики Маровской авиагруппы летали обозначая противника на всех двусторонних учениях и поэтому в вопросах воздушного боя – доки! Настоящие воздушные волки!
Вот дали нам каждому по инструктору из этого славного подразделения, и полетели мы, во славу Божию, со своим ведомым Колей Жосаном (он тоже на спарке и у него тоже инструктор в задней кабине) в зону отрабатывать воздушный бой.
Погода, надо сказать, была в этот день ни то ни сё. Облачность какая-то клочковатая. Поля облачности километров по десять в диаметре были восьми балльными примерно. Низ – шестьсот метров, верх – три тысячи. Вне этих полей – видимость прекрасная. Более десяти километров.
Отработали мы в зоне нормально, идём на точку. Получили от группы руководства полётами команду на вход в круг на 2000 метров, заход по системе и в дальнейшем снижение от четвертого разворота к первому до 600 м. Я смотрю разрывы в облачности, чтобы поточнее вписаться в развороты по месту. Ведомый стоит слева, как приклеенный.
Подходим к четвертому развороту. Вот я увидел небольшой разрыв в облачности и в нем мелькнули очертания знаменитого Каракумского канала.
«Ага» – , подумал я, – «Сейчас мы туда нырнём и как раз будем по месту на четвертом». И только я это подумал, как почувствовал сильный удар по фюзеляжу самолёта и его крутануло вокруг продольной оси на полтора оборота, т.е. он сделал полуторную бочку и Каракумский канал повис у меня над головой.
Судорожно пытаюсь сообразить, что случилось, попробовал ручкой выправить машину, но ничего из этого не вышло. Самолёт не слушался рулей, самопроизвольно водил носом, ручка вялая, болталась без всякой обратной реакции.
Я только схватился за располагавшиеся между ног ручки катапульты, как услышал сзади хлопок, фонарь кабины ушел, и я понял, что майор, инструктор из задней кабины, уже «вышел погулять», т. е. катапультировался!
Ну, думаю, пора и мне!
Хлопок, пошло кресло! Хорошо, что кислородная маска и привязные ремни были притянуты!
Властная сила неудержимо потянула вверх, но, что удивительно, перегрузка, которая в момент выхода кресла достигает 21 единицу, воспринялась гораздо легче, чем на тренировках, где весьма жёстко получал по заднице. А тут перегрузка нарастала как-то более растянуто по времени и поэтому воспринималась легче.
Грохот, удар воздушного потока в лицо и грудь не особо почувствовал, во всяком случае – не очень запомнилось, автоматика сработала штатно и вот я уже завис в тишине на парашюте.
Силюсь снять «чулки» с лямок, а их нет. Соображаю, что это же спасательный парашют, на нем такого чехла на лямках, как на тренировочном парашюте, нет.
С удивлением обнаруживаю, что оказался я почему-то в одних носках. Ботинки сорвало воздушным потоком при катапультировании. Это потом, после таких случаев, лётные ботинки доработают специальными ремешками. Первая мысль моя была: «Ох и драть же будут!» . За что не знаю, но будут обязательно.
Увидел внизу Каракумский канал. Вспомнил, как во время экскурсии накануне подивился его ширине и глинистым, довольно твердым высоким брустверам. Представил, как голыми пятками шмякнусь об них. Так, это значит, как минимум перелома ног не избежать? Судорожно пытаюсь тянуть стропы в сторону от канала. Не-а. Парашют спасательный, для управляемого спуска не предназначенный.
И лечу я к земле на повышенной скорости! Купол–то по площади, в отличие от тренировочного парашюта, меньше! Но Господь Бог, видимо, посчитал, что в один стакан что-то много лезет, и, пощадив меня, позволил чвякнуться в раскисшую от влаги пашню, довольно комфортно приняв меня в объятья матушки-земли.
Оглянувшись вокруг, с ещё не откинутой назад гашеткой приведения сознания в нормальное, спокойное состояние, обнаружил невдалеке, на деревьях, белый купол другого парашюта.
«Эй, майор!», – закричал я и удивился тому, что свой голос слышу как будто со стороны. Как звать своего инструктора, я запомнить не успел…
Слышу, и он меня выкликает. Полегчало. Прибежали пионеры с каким-то мужиком. Мужик начал интересоваться была ли «ядреная бонба» на моем упавшем самолете. А тут и «тыр-тыр-тыр» сверху. Это спасательный вертолёт летит, благо дело происходило недалеко от аэродрома. Слава тебе, Господи!
Из вертолета первым выскочил врач нашего полка, здоровенный детина – 120 килограммов веса. Схватил меня подмышку и внес в вертолет.
Взлетели, оказалось, пионеры успели спереть у меня ЗШ (защитный шлем).
В вертолете спрашиваю майора-инструктора:
– Что это было? Я не понял.
– Мы столкнулись с кем-то, – отвечает. – С кем?
– А хрен его знает! Майор рукой закрывает левое ухо, из-под ладони кровь течет.
Спрашиваю:
– Что там? – Ухо на хрен оторвало! – Дайте гляну!
Посмотрел: надорвана мочка. ЗШ был не плотно застегнут, вот и надорвало мочку застежкой. Через несколько минут на бетоне аэродрома нас уже обнимает мой комэск.
После выражения бурной радости, что мы остались живы, командир спросил о том, как же это мы умудрились столкнуться с ведомым?
Отвечаю ему, что нет, я его видел, он стоял слева в момент начала разворота, удар был справа – да вот и сам Коля бежит!
Тут начальник откинул челюсть вниз и выразился в том смысле, если не приводить все междометия, что, мол, а что же это было?
А было следующее. Одновременно к четвертому развороту круга подходила другая спарка на той же высоте. Тогда ещё, в семидесятых, не было понятия РБЗ (руководителя ближней зоны), а был на РСП (радиотехнической системе посадки, локаторе ближнего действия) специально выделенный офицер с радиостанцией, который и должен был предотвратить сближение нашего самолёта с этим.
В результате киль нашего самолёта рубанул по носовой части этой спарки. У нашего самолёта отлетела вся задняя часть, а у того – передняя. Оба пилота при этом погибли...
Инструктор-майор, сидевший у меня в задней кабине, за мгновение до столкновения увидел стремительно приближавшийся самолёт.
Он понял, что сделать уже ничего нельзя и катапультировался.
А нас всех потом крутила за все места комиссия по расследованию лётного происшествия. Всё-таки гибель людей…
Нервов повытянули немало, но что толку… Людей не вернёшь…
Пытались навесить на нас неправильную установку высотомеров.
Были там, на самолётах МиГ-21 определённых серий, свои особенности. Особенно в тот период нас крутили, когда самописец системы объективного контроля никак не могли найти. Его, накопитель САРПП-12, нашли всё-таки через месяц.
И, что характерно, зная, что по материалам расшифровки мы все сделали правильно, выдержав заданную высоту абсолютно точно, «комиссионеры» продолжали нас давить, не ослабляя хватку!
Уж больно соблазнительна всегда затея обвинить в случившемся лётчика!
Ну, посудите сами. Если признают лётчика виноватым, то выпустят информационный бюллетень, потребуют изучить в частях «случившийся случай», ну там, дополнительные занятия провести потребуют, ну зачёты принять, ну, самое сложное – организовать проверки в полётах по данному виду подготовки с записью в лётную книжку…
А вот если с техникой что-то не так?
Это ж надо бюллетень выпускать, останавливать полёты на самолётах данного типа, организовывать контрольные осмотры таких систем, которые привели к отказу и сопутствующих систем, которые могут так же привести к подобному отказу. Не дай бог, ещё и выполнять доработки на всех самолётах данного типа во всех частях!
Дорого! Поэтому дешевле и проще – заклеймить лётчика, дурак, мол. А с дурака много ль возьмешь? Списать его на фиг, или засудить! Такая практика, кстати, бытует и по сей день…
Из Книги "Лётчицкие рассказы". Под общей редакцией Анатолия Сурцукова . Рисунки Владимира Романова.
