-Ау! Есть кто живой?
Кузьмич обходил пустой дом, заглядывал в комнаты, под кровати, даже погремел кастрюлями - никого. Пол давно не метен, в углах - пыль да паутина, посеревшие окна.
-Ау-у!
Кузьмич уселся на драный половик возле двери и вздохнул.
Первый раз он остался один в пустом доме лет семьдесят пять назад. Так же долго бродил по пустым комнатам, прислушивался к шорохам за входной дверью, к которой была прибита доска с надписью "Все ушли на фронт". Десять лет одиночества были невыносимы, а потом дом ожил: в нем поселилась веселая вдова с двумя не менее веселыми пацанятами. Дом наполнился смехом, радостью, топотом босых ног, и только Кузьмич знал, что веселая вдова часто плачет по ночам, прижимая к глазам выцветшую фотокарточку.
А потом пацанята выросли, разъехались кто куда, вдова умерла - и дом снова опустел. Лет на шесть. За эти годы Кузьмич обучился грамоте и частенько просиживал за чтением старых газет. Из них он и узнал, почему тогда, первый раз, остался один в пустом доме. Но почему сейчас никто здесь не живет, не понимал. Впрочем, вскоре его одиночество закончилось.
Однажды к старом дому подъехала грузовая машина. Из нее выскочил молодой улыбающийся мужчина, помог выбраться из кабины миловидной барышне и лихо стал разгружать небогатый скарб. Новая хозяйка тем временем зашла в дом, огляделась и тихо сказала:
-Ну, здравствуй, Кузьмич! Сейчас немного вещи растаскаем по комнатам и налью тебе молока - поди соскучился.
Так у Кузьмича появились имя и семья.
Антонине он помогал с радостью. То за тестом присмотрит, то на мышей цыкнет - новая хозяйка их страсть как боялась! А уж когда в доме появился маленький, Кузьмич от него ни днем ни ночью не отходил. Все соседи удивлялись, почему ребенок у Антонины с аппетитом ест, всегда весел и по ночам не кричит - Кузьмич развлекал малого как умел. Следом за первенцем появилась дочка, вылитая Антонина, а потом и еще одна. Дом окончательно ожил, наполнился светом, звуками и радостью. А потом Антонина заболела...
Кузьмич тяжело вздохнул, вспоминая, как хозяин дома посылал проклятия небу, как вызывал лучших врачей из города и как ночами беззвучно рыдал у кровати угасающей Антонины. В одну из таких ночей он случайно увидел Кузьмича и в сердцах прогнал за то, что тот его жену не уберег.
-Да я сам виноват, - снова тяжело вздохнул Кузьмич, - бдительность потерял - на глаза показался, за что и был отлучен от дома. Вот, теперь вернулся - и снова никого. Темно и холодно.
Дни тянулись однообразно долго. Опавшими листьями прошуршала под окнами осень, затем вьюгами да метелями пронеслась над домом зима.
Наступила весна. Беззаботно тренькали сосульки, на проталинах выглядывала любопытная мать-и-мачеха, из-под камней и коряг вылезали сонные жабы - все вокруг наполнялось красками, все дышало новой жизнью. Всё, кроме старого дома. На фоне общей радости и обновления Кузьмич окончательно затосковал и почти не вылезал из темного чулана.
"Докоротаю здесь свой век, - думал он, - а там - хоть трава не расти".
Но трава росла и зеленела, а век у Кузьмича, как и у всех домовых, был долог...
***
И снова мне бы закончить эту зарисовку на мажорной ноте, написать бы, что однажды, как и много лет назад, к дому подъехал грузовик, и молодой улыбающийся мужчина помог выбраться из кабины миловидной барышне - копии Антонины. И как вошла бы новая хозяйка в дом, пока ее муж разгружал вещи, и тихо произнесла:
-Поклон тебе от матушки, Кузьмич! Сейчас немного раскидаем по комнатам свое добро и молока тебе налью - поди соскучился...
Но знаю точно: деревня с тем полуразвалившимся домом давно заброшена, а у детей Антонины - красивые новые дома неподалеку от столицы. Да и не успела тогда хозяйка рассказать о своем помощнике никому из них - малы они еще были, чтобы понимать.
А век у Кузьмича, как и у всех домовых, долог...