Всегда с огромным энтузиазмом пускаюсь в путешествия. А по Азербайджану – моей родной земле – тем более. Была почти везде, есть излюбленные места, куда люблю приезжать, где знаю каждое дерево и каждую кочку, помню, откуда лучше наблюдать закаты, когда небо окрашивается в нежные оттенки розово-фиолетовых цветов. На этот раз путь лежал вдоль южной границы в район Имишли, причем не в районный центр, а в самое отдаленное селение, вернее, зимнюю стоянку полукочевых пастухов, чтобы познакомится с их бытом, узнать о традициях, посидеть за их столом. Перспектива для меня весьма заманчивая, тем более что была надежда увидеть, какие ковры и ковровые изделия они все еще используют, когда уходят на летние пастбища в горы.
Приехали мы в так называемый оба, на ферму (селение Маммадли) – и что же открылось нашему взору? Начнем с того, что автобус из-за вязкой непролазной грязи до пункта назначения не доехал и нас высадили за километр в центре края вселенной. Пришлось идти пешком мимо нескольких ферм, не огороженных заборами, зато охраняемых огромных размеров волкодавами. Рискуя жизнью и дорогущей техникой, не говоря уже об обуви городского интеллигента, мы доковыляли до той фермы, где нас ожидали.
Они-то нас ожидали, а вот мы рассчитывали увидеть совершенно других людей. Каково же было разочарование, когда к нам кинулась с поцелуями молодая привлекательная женщина с уложенными локонами, тональным кремом на лице и ярко-красной губной помадой, в лосинах и модном свитере, с красивыми турецкими золотыми сережками… Где же они, эти кочевники, в длинных туманах, перевязанные шалями, с косынкой на голове и крупными серьгами гырх дюймя, где обветренные лица, обожженные солнцем, где все эти арбы, запряженные лошадьми, покрытыми попоной, на которых они везут свой скарб в мафрашах высоко в горы? Неужели все кануло в Лету? Разочарование было серьезным. Хозяева между тем накрыли стол, поставили хрустальные стаканы и купленное в маркете печенье. Даже хлеб и тот был заводской…
Я попросила пустить меня в дом: еще теплилась надежда что-то там обнаружить. Однокомнатный дом, для четверых членов семьи, на наш взгляд, тесноват, но так живут веками – открытая веранда в качестве летней, да и зимней кухни; внутри довольно просторной комнаты, полностью устланной машинными синтетическими коврами, – дровяная печка-буржуйка; одна кровать, на которой спят дети, родители спят на полу и каждый день собирают постель на никелированную кровать, под которой хранят аж три ружья.
Хозяйка дома, 36-летняя Тунзаля, лихо схватила ствол и показала, как они стреляют в воздух ночами, отпугивая от загона с животными волков и лисиц. Ферма у них большая, более 200 га, они разводят скот и птицу, делают масло, сыры, выращивают пшеницу, ухаживают за огородом. Все у них натуральное и собственного производства, кое-что продают на рынок в районном центре.
В этой комнатке, без шкафа и шифоньера, мое внимание привлек небольшой расписной сундук. На крышке кириллицей написано «Поздравляю со свадьбой». Наивный рисунок – два петушка по сторонам от цветущего куста – фольклорный перепев трехчастной композиции хранителей «древа жизни», символизирующих дуализм проявлений сущего, – не мог не вызвать улыбку. Тунзаля сообщила, что сундук был свадебным приданым ее свекрови, которая и ковры умела ткать, и была настоящей кочевницей.
Сейчас уже более двадцати лет эти люди ведут оседлый образ жизни. А когда-то они шли на летние стоянки в Карабахские горы, в Шушу, это занимало всего один день. Выходили под вечер, загружая повозку мафрашами, в которых перевозили одежду и постель. Кстати, мафраш они называли фармадж. На лугах разбивали алачиги, каркас которых был из упругих, гнущихся, но крепких прутьев ореховых деревьев. Укутывали алачиг в мягкий войлок, а внутри расстилали безворсовые ковры. Ткали все женщины, сами мыли и вычесывали кудель, пряли нити, потом окрашивали их. Готовились к переезду долго, пекли юху, брали с собой в дорогу отваренное мясо – соутма, по дороге устраивали пикники на реке – дети резвились, женщины хлопотали по обустройству быта, мужчины гнали скот. И было у них поверье о времени, когда нужно было спускаться на зимовку – гуйруг донду (курдюк застыл). Вывешивали тушу животного, и когда хвост замерзал, это был верный признак приближения морозов. Тогда пастухи и их семьи сворачивали алачиги и спускались обратно на равнинные земли – оба, готовясь к зиме.
После оккупации Карабаха эти люди дезориентировались. Нарушился баланс вечного круговорота жизни, как в узоре ковра чархифелек – крылатой свастике. У них нет больше летних стоянок (яйлаг), они не знают, где пасти свой скот, и вынуждены жить круглый год на равнине – в данном случае жаркой и засушливой: летом температура тут поднимается до 50 градусов. Их ковры отобрали дилеры в обмен на синтетические, они перестали ткать, так как ведут теперь оседлый образ жизни, а безворсовый ковер и ковровые изделия – это основа быта кочевника. Он заменяет мебель, одежду, предметы быта. Хранят только килим на случай смерти – как саван, он сопровождает в последний путь. Они уже не носят прежних одежд, стали пользоваться мобильными телефонами, смотреть телевизор. Женщины подражают городским, превратились в фермерш, их мужья стали рыбаками или охотниками. Живут они по житейским меркам неплохо, можно сказать, даже богато. У многих обустроенные дома в соседней деревне Агамаллар, есть квартиры в Баку.
В деревню мы, к сожалению, не попали. Хозяева очень радушно угощали местным блюдом, которым они гордятся, – имишлинская соютма – нежное мясо барашка, уваренное в собственном соку с луком. Еда кочевника была самой простой, по рассказам бывшего пастуха, ныне рыбака, шашлыков они не делали, шампуров не было, на садж бросали куски мяса, поджаривали в собственном жире или варили. Делали сыр мотал, обладающий специфическим острым запахом, так как он выдерживается несколько месяцев в шкуре барана, специальным образом подготовленной для этого процесса. Ложками и вообще столовыми приборами не пользовались. Вся жизнь проходила на лошади, рождались и умирали на природе между яйлагом и гышлагом. Главным богатством были овцы – их количество, доходившее до тысячи голов, определяло благосостояние семьи. Овца – животное, без которого немыслима жизнь этих людей; все в ней шло в дело, начиная от шерсти и заканчивая мясом.
Сейчас же подобных оба (ферм), по словам этих людей, становится все меньше. Теперь более ценной считается недвижимость, поэтому скот продают и покупают детям дома, квартиры. Молодежь уезжает в города учиться и больше не возвращается.
Грустно наблюдать эту картину. Война унесла жизни тысяч людей, а те, что выжили, вынуждены приспосабливаться к новым условиям. Нарушается баланс в природе, в природе самого человека. Когда его вырывают из своей земли, из плодородной почвы, искусственно пересаживая в новое место, он или погибает, или поневоле теряет свои корни, забывает свое предназначение. Нарушается преемственность поколений, утрачивается самоидентификация, меняется вообще вся философия жизни, понимание ее смысла…
06.02.2019