Все знали, что это произойдет, но не думали, что так скоро. Так, перефразируя слова известной песни, можно сказать о процессе декарбонизации. Еще не так давно большая часть экспертов отодвигала срок заметного снижения зависимости мировой экономики от ископаемого сырья за черту 2040–2050 годов. Но кризис, вызванный пандемией коронавируса, показал, что очередной энергетический переход, вероятнее всего, гораздо ближе. Впрочем, особыми изменениями нефтяной логистике мировая декарбонизация в ближайшие десятилетия, похоже, не грозит.
Достаточно серьезные стимулирующие механизмы ограничения выбросов парниковых газов на планетарном уровне были запущены больше 20 лет назад. Первым глобальным соглашением об охране окружающей среды стал Киотский протокол. Он был принят в конце 1997 года и вступил в силу в начале 2005-го.
Протокол признавал разные возможности стран в борьбе с изменением климата в зависимости от уровня экономического развития, поэтому налагал обязательство сократить выбросы парниковых газов только на развитые и развивающиеся страны исходя из того, что именно они несут историческую ответственность за изменение климата. При этом для каждой страны была установлена квота на выбросы, и если одно государство не превышало квотируемый уровень, оно могло продать излишки другому государству. Собственно, в этом и заключался стимулирующий рыночный механизм Киотского протокола.
Преемником этого договора стало вступившее в силу в 2016 году Парижское соглашение, которое дало старт нынешнему процессу декарбонизации. Как и Киотский протокол, оно было принято в Рамочной конвенции ООН об изменении климата и с 2020 года регулирует процесс снижения уровня содержания углекислого газа в атмосфере. Цель соглашения, как сказано на сайте ООН, «ограничение повышения глобальной температуры в этом столетии до 2 °C при одновременном поиске средств для еще большего ограничения этого повышения до 1,5 градуса».
Многие эксперты говорят, что эти цели находятся на грани достижимого. Обязательства по сокращению выбросов страны — участники Парижского соглашения определяют сами и в целом не несут никакой ответственности за их выполнение. Учитывая, что к моменту ратификации энергетическая политика многих стран — участниц Парижского соглашения предусматривала увеличение объемов добычи ископаемого топлива вплоть до 2040 года, заявления о том, что пик эмиссии СО2 должен быть достигнут «настолько скоро, насколько это окажется возможным», выглядели профанацией. Однако миром управляет рынок, и этот фактор, похоже, оказывается действеннее всех заявлений политиков.
Декарбонизация уже рядом
Для того чтобы понять, откуда дует свежий ветер декарбонизации, достаточно взглянуть на мировую карту распределения центров добычи и потребления углеводородов. Китай и Евросоюз потребляют огромное количество энергоносителей, при этом не имея достаточных собственных запасов углеводородов. Именно европейские государства и Поднебесная сегодня выступили лидерами процесса декарбонизации за счет активного развития технологий производства электроэнергии из возобновляемых источников и электрификации транспортного сегмента.
Россия на протяжении последних лет достаточно скептически относилась к идее скорого энергоперехода. ВИЭ в стране и сегодня экзотика, что, впрочем, вполне объяснимо: себестоимость производства энергии из возобновляемых источников для холодной страны, обладающей колоссальными запасами нефти и газа, гораздо выше, а значит, их быстрое развитие не слишком обоснованно. Это, кстати, относится и к странам Персидского залива.
В реальность мировой декарбонизации заставил поверить практически всех пандемийный 2020 год. Развитые страны, в первую очередь европейские, где уже создана зеленая инфраструктура и правовая основа для развития альтернативной энергетики, восприняли мировые экономические проблемы как трамплин для ускорения энергетического перехода при выходе из кризиса. Ведь мощнейшие ограничения, связанные с мировым локдауном, и последовавший за этим промышленный спад в определенной степени сформировали модель мира, потребляющего гораздо меньше ископаемого топлива, чем раньше. В этом низкоуглеродном мире выбросы диоксида углерода по сравнению с показателями 2019 года сократились на 5,8%. И даже несмотря на низкие цены на нефть и газ, в 2020 году доля ВИЭ в электрогенерации Евросоюза превысила долю ископаемого топлива, пусть и всего на один процентный пункт (38 против 37%).
Предвосхищая эти тенденции, еще перед пандемией был разработан «Зеленый пакт ЕС» (EU Green Deal), который определил, что страны Евросоюза должны к 2030 году сократить уровень вредных выбросов в атмосферу не менее чем на 55% по сравнению с уровнем 1990 года. Это дополнительные 15% снижения к первоначальным планам. К середине века Евросоюз намерен достичь полной углеродной нейтральности, и он в этих крайне амбициозных планах не одинок. Такие же планы в мире озвучили порядка 20 стран (включая Китай), на которые приходится 70% мировой экономики и 63% эмиссии всех парниковых газов.
Исходя из складывающейся ситуации, практически все крупнейшие мировые производители нефти и газа уже заявили о своих стратегических планах диверсификации бизнеса, инвесторы все неохотнее вкладывают средства в новые нефтяные проекты, и все охотнее — в безуглеродные. Соответственно, будет меняться и схема мировых нефтяных потоков. Хотя, по оценке экспертов, этот процесс длится уже несколько лет, и изменения в логистических схемах поставок нефти и нефтепродуктов ожидаются не судьбоносные.
Нефтяная логистика
По оценке управляющего директора Gazprom Neft Trading GmbH Виталия Вяткина, большие изменения в сфере нефтяной логистики, которые надолго определили будущее этого сегмента, уже произошли в последнее десятилетие: «Место крупнейшего потребителя нефти и нефтепродуктов в мире занял Азиатско-Тихоокеанский регион (АТР). Нефть из самых разных центров добычи, от России до Западной Африки, все чаще стала направляться в Китай и Индию. На западном побережье Индии возник новый крупнейший кластер нефтепереработки. В то же время опережающее развитие нефтепереработки в АТР и на Ближнем Востоке привело к перетоку нефтепродуктов из этих регионов в сторону традиционных центров потребления, таких как Европа».
Судя по всему, эта тенденция сохранится и в декарбонизирующемся после пандемии мире. Ведь тот же самый кризис, который в развитых странах стимулирует альтернативную энергетику, в развивающихся препятствует ее появлению из-за все еще дорогих технологий. Единственный путь решения социальных и экономических проблем таких государств — наращивание промышленного строительства, которое, вероятнее всего, будут обеспечивать энергией самые доступные источники: уголь, нефть и природный газ.
Более того, как подчеркивает г-н Вяткин, с точки зрения нефтяной логистики коронакризисный 2020 год вообще вряд ли стоит рассматривать как модель декарбонизированного мира. «Китай, например, является одним из лидеров декарбонизации, однако страна быстро восстановилась после проблем, вызванных пандемией, — отметил управляющий директор Gazprom Neft Trading GmbH. — Структурно внезапное сокращение потребления из-за вынужденного ограничения мобильности и планируемое снижение использования углеводородов с целью снижения выбросов парниковых газов носят различный характер. То есть декарбонизация на данном этапе не оказывает существенного влияния на направление потоков энергоносителей».
Вероятнее всего, в ближайшие годы после восстановления мировой экономики утраченные позиции на карте нефтяных маршрутов вернет и американская сланцевая нефть, а российские арктические углеводороды с нее никуда и не уходили. Хотя направления поставок российской полярной нефти могут стать разнообразнее, если будет задействован Северный морской путь (СМП).
Кстати, развитие СМП вполне отвечает духу декарбонизации: для проводки там используются ледоколы, работающие на атомной энергии, не содержащей углеродного следа, в регионе вводятся все более жесткие ограничения по содержанию в судовых выхлопах вредных веществ, кроме того, снижению объема выбросов парниковых газов способствует уменьшение протяженности маршрута из Европы в Азию. В «Росатоме» рассчитывают, что Севморпуть к 2035 году станет конкурентоспособным международным морским транспортным коридором. Предполагается, что западный порт-хаб для транзитного грузопотока по СМП будет создан в Мурманске, а в качестве восточной точки входа рассматриваются Владивосток, Сахалин, Камчатка и Чукотка.
Впрочем, даже в кризисном 2020-м Европа исправно потребляла российскую арктическую нефть. В «Газпром нефти» уверены, что в ближайшие годы эта ситуация не изменится. «В ближайшем десятилетии Европа останется приоритетным рынком реализации нефти, добываемой на месторождениях компании, и главным регионом импорта арктической нефти, — подтвердил Виталий Вяткин. — Это обусловлено прежде всего ее логистической близостью к Новороссийску, Приморску, Усть-Луге и Мурманску. Так что мы продолжим развивать это направление за счет заключения долгосрочных стратегических отношений с ключевыми партнерами-переработчиками, увеличения количества покупателей и расширения географии поставок».
Для реализации этой стратегии есть веские основания. Нефть с арктических месторождений компании содержит много средних дистиллятов. Они востребованы у европейских НПЗ для производства дизельного топлива и авиакеросина, спрос на которые до пандемии был высок. Кроме того, высококачественная низкосернистая нефть сорта Novy Port является хорошим решением для производства судового топлива, требования по содержанию серы в котором постоянно ужесточаются.
Что касается рынка АТР, то его импортозависимость от нефти в ближайшие 10 лет будет только расти, и основной маршрут российского сырья в АТР — трубопроводная система «Восточная Сибирь — Тихий океан» (ВСТО). Не отменит в ближайшие 10 лет декарбонизация и «Дружбу»: это отличный канал для экспорта в Европу Urals. Что будет дальше? Прогнозы на такой долгий период в современном мире, как правило, оказываются крайне неточными. Но попробовать можно.
Заинтересовала тема? Можете что-то добавить? Оставляйте свои комментарии - нам важно знать, что вы думаете.
Оригинал статьи и другие материалы об энергетике читайте на сайте журнала «Энергия+».
Фото: Getty Images, ТАСС, Enertrag
