Кузнецову Андрею посвящаю
Гуляя извилистыми улочками Казачьей бухты, я внимал архитектуре строений: большинство домиков нежилось в тени высоких кипарисов. Во дворе одного из них растет гранат. Будучи уроженцем центральной полосы России, гранат – зрелище для меня поистине экзотическое. Помню, пробрался в частный сектор небольшой деревушки на побережье Средиземного моря, чтобы поживиться среди ночи гранатом. Но вид недосягаемого фрукта на высокой ветке гипнотизировал меня, так я и остался стоять на заборе с одноразовым стаканчиком в руках, а потом ушел гулять берегом моря по вулканическим остаткам скал, изрезанных песней соленых волн и поэмами некогда буйных ветров. Сбитый с нравственных ориентиров, я вернулся утром в отель ни с чем. В казачьей бухте я не стоял перед целью наживы чужими гранатами и просто гулял. Конечным пунктом являлась «Дача у моря» – кафе, распростертое на краю земли. Открытое для ветров и глубоких размышлений. Завершив прогулку, сел на террасе за один из столиков, затронутых утренним солнцем. Грелся Крымским октябрем. За красивым утренним небом скрывались не менее прекрасные звёзды.
(И мне думалось: уже сейчас на Новоуренгойском газоконденсатном месторождении стоит столб вертикального дыма из котельной, лежат молодые снега, там важно восседает начальствующий заказчик с вечно пьяной фамилией...)
И вновь эта отрешенность: желание бросить все, взять паспорт и уехать на край света, поселиться в глухой деревушке, на краю ойкумены, где-нибудь в Индонезии. Свыкнуться с некрасивой женой, которую мне непременно сосватают, а потом стать частью Тораджей, исповедовать Aluk, изустно передавая традиции. Мои умствования были прекращены силуэтом стоящей рядом официантки.
– Заказывать что-нибудь будете или морем любуетесь?
– Буду. Кофе. Чёрный.
Вероятно, удивлённая густоте моего провинциального диалекта, сквозь зубы процедила:
– Все?
– Все, – говорю. – На десерт что есть?
– Грушевый штрудель.
– Несите.
Виды поистине потрясающие открывает терраса «Дачи». Большая вода волнует взор. И не правы те, кто говорят, что со временем привыкаешь к морю за окном. Ведь привычка и бескрайняя любовь – вещи по своей сути далеко не тождественные. Я рад непринуждённой обстановке, царящей в этом местечке.
При входе в кафе с террасы (со стороны моря) вы находите с правой стороны рояль «Беларусь», его корпус орехового цвета. Правее музыкального инструмента, в густоте декоративной зелени, затаился круглый столик с коваными ножками и единственным стулом для одиночных посиделок. Над барной стойкой к стене прикреплён велосипед «Урал». Посреди кафе, под крышей, нашёл свой причал одноместный каяк грязно-белого цвета с трещиной, рассекающей утлое тело лодки. Под потолком – выжелтевшее пятно от советского вида лампочки, маленькое и пасмурное солнце. С левой стороны вы найдёте репродуктор со множеством пластинок, сувениры с маяками, фигурку капитана с кукурузной трубкой в руках. Сзади, на полках, располагается небольшая библиотека русской классики конца девятнадцатого века и картины на тему маринизма. Стена украшена небольшим барометром, колоколом и часами в виде спасательного круга. Довольно коварно было заключить часы в такую оправу: время как спасательный круг, и достается он далеко не каждому.
Мой заказ, состоящий из кофе и штруделя, подался быстро и тактично. Длинноволосый дьявол Эстас Тонне терзал струны своей испанской гитары. Музыка способствовала обстановке, а обстановка – музыке.
Моим вниманием овладел мужчина преклонных лет, севший за соседний столик. Его несвойственная лёгкость противоречила коренастому телосложению. Среднего роста, с угольно-чёрными волосами и височной сединой. Глаза спокойные, темно-серые, кожа вокруг глаз обветренная, на лбу прослеживалась неглубокая сеть морщин. Недалеко от террасы шумела выпившая молодёжь, пуская клубы дыма в морской воздух, выражаясь скверно; они пили и передавали кахетинское по кругу.
– Не нужно быть орнитологом, чтобы различить баклана, – неожиданно и громко произнёс сосед по столику.
Удивившись его весёлой нахальности, я машинально обернулся, чтобы убедиться: данное изречение послано мне.
– Вы о чем?
Он вытянул руку, указывая на молодежную компанию, и повторил:
– Бакланы.
– Чем они вам не угодили?
Признаться, я был рад такому нескромному замечанию, но сделал вид непонимающего человека.
– А я всегда говорил: внимание, как и память, избирательно. Посмотрите правее этих молодых людей, юноша.
Действительно, с правой стороны, чуть ближе к морю, на ступеньке вглядывались в морской горизонт три чёрных баклана. Я машинально улыбнулся и покачал головой знак согласия. Покончив с кофе, я расплатился и встал из-за стола, но вслед услышал:
– Сегодня будет сильный дождь.
Я посмотрел на небо, чтобы оспорить его гипотезу и, не обнаружив ни одного намёка на осадки, ответил:
– Боюсь, ошибаетесь.
– Не бойтесь, молодой человек, не ошибаюсь.
Октябрь золотился, ясная осень осязалась внутренним теплом и вечной молодостью. Море мирно шипело. В паре километров от берега, неспешно разрезая волну, шла прогулочная яхта с любопытными и махающими туристами. За моим левым плечом белел маяк. Я сел на камни, слегка откинувшись назад, упираясь ладонями. Доверенные морю ноги блаженствовали. Несколько раз мою ладонь пытался атаковать неврастеник-краб. Я впал в размышления, в коих нахожу себя довольно часто, особенно часто посреди незнакомых мне мест. И вновь с неожиданностью обнаружил себя возле дома, на лишенной любого человеческого присутствия улице. Сумерки уже стирали очертания окружающих меня предметов. Воздух пах дождем. Со стороны моря угадывался свет далекого маяка. Начинался шторм. Я вошел в дом, а далее ночь легла на порог его. Изодранные и быстрые облака спешили на Север. Зловещий свет Луны пронзал небо. Первобытно-мощный ток молнии рассекал топазовым электричеством горизонт, отражая призраки гор на густой темноте низких туч. Воздух сырел, наполнялся влагой предшествующей бури, обращаясь ветром, хозяйничал, шаря листву обращённых к небу тополей. Раскаты грома множились, словно молот ударял об оцинкованный лист, молот давно забытого божества.
Я впал в сонное беспамятство. Прожитый день отразился мистическими снами с потрясающими сознание гротескными фигурами, инопланетными орнаментами и лицами богомерзких тварей с ужасающим вооружением рта. Сам Лавкрафт снизошел до сценария бреда в моей голове.
Проснувшись с первыми лучами солнца, я уверял себя в реальности происходящего: я тут, в Севастополе, сижу, свесив ноги с дивана на кухне, а не продолжаю эпичную битву где-то на задворках своего подсознания. Отведав самой смерти на вкус во сне, я начал новый день наяву.
Всепрощающий рассвет благоприятствовал моему пробуждению. От зломрачной бури не осталось следов. Асфальт и тот успел просохнуть. Аромат арабики наполнил утро.
День обещался насыщенным, исходя из чего, я покинул квартиру сразу после завтрака. Доверяясь дороге, я был гоним попутным ветром. Но, несмотря на подробную планировку временных ресурсов, завершил список до обеда. Вернулся в Казачью бухту, обедать решил в «Даче у моря».
– Молодой человек, а я вас заждался, – держа за козырек, приветствовал вчерашний сосед по столику.
Я удивился, но, обладая хорошим расположением духа, воспринял незнакомца за шутника.
– Здравствуйте. Откуда вы узнали о вчерашней буре? Прогноз вечера был теплым и безветренным.
– Я часто ходил в море, – улыбнулся он. – Больше тридцати лет я был капитаном небольшой шхуны. Погоду знаю наизусть, редко ошибаюсь.
Я заказал люля-кебаб из ягненка, грузинский соус ткемали, мини-чебуреки в брусничном соусе и чайник зеленого чая. Расправляясь с обедом, я по временам смотрел на старца. Он же свой взор обратил в бесконечность горизонта, раскуривая трубку, запивая чем-то из металлической фляжки.
– Ну я смотрю, вы закончили со своим обедом. Предлагаю вам составить мне компанию.
– Какую компанию?
– Прогуляться до маяка. Я видел, как вы шли вчера в его сторону, – мундштучной частью трубки он указал в ту сторону, где располагался маяк.
– А дождя не будет? – прищурившись, я посмотрел в его мирные глаза.
– Сегодня не должно.
Погода радовала. Дела мои завершены до обеда, и я ничего не терял от этой прогулки.
– Вы женаты?
– Не, – говорю, – разведен больше десяти лет.
– До сих пор носите траур по былой любви?
– Нет, я был более чем молод, не успел ничего понять.
Капитан улыбнулся. Мы шли извилистой дорогой и говорили. Странная легкость сопровождала диалог. По-моему, новый знакомый когда-то был неплохим психологом. Асфальт кончился, вышли на узкую тропинку вдоль разрушенного забора старой военной части.
– Отчего не обзаведетесь таким же одиноким сердцем, как ваше, молодой человек? Скрасите друг другу жизни.
– Знаете, я сторонник математических расчетов: на мой взгляд, когда одно одиночество встречает второе одиночество, то целого из них не получается.
– Хм, а что же тогда получается? – он остановился, желая знать ответ.
– Одиночество, умноженное на два.
Мужчина склонил голову набок, отрицательно покачал головой, но решил безмолвствовать.
– А как же ваша супруга? – продолжил я.
– Умерла. Давно умерла. Мир не знает таких отношений, какие были у нас.
– Вы воспитывались в другой стране.
– В другом мире.
– Теперь можно назвать и так.
На горизонте стоял военный корабль. Со стороны полигона слышались короткие автоматные очереди. Шли учения отдельного батальона морской пехоты. Собеседник мой встал напротив меня и уставился прямо в глаза. Меня это взволновало.
– Кстати говоря, о других мирах, вы в них верите?
Я не ожидал вопроса, точнее, ожидал, но другого характера, как продолжение диалога на отвлеченные темы, но почему-то стал как вкопанный, словно понял, что меня ожидает, и не мог ничего сказать.
– Не отвечайте, молодой человек. Иные миры существуют вне зависимости от вашей веры. Я не пытаюсь вам рассказать о мирах, наполненных зелеными человечками, хотя и такие, вероятно, найдутся. Прошу, не пугайтесь, отнеситесь к этой информации, минуя трезвое сознание. У нас мало времени, поэтому скажу кратко, поскольку твердо верую в ваш крепкий рассудок. Я проводил вашего друга.
По ногам побежала холодная дрожь бессилия. «Я проводил вашего друга» явилось для меня набатом. Состояние было предобморочным. Размахивая руками, пытался что-то сказать, но не мог, выдавая нечленораздельные звуки, напоминающие мычание умалишенного.
– Я проводил вашего друга туда, где он вновь встретил свою жену. Он просил передать вам.
Я стоял с настежь открытыми мокрыми глазами, хватая воздух сухими губами. Но наконец смог превзойти ком, размером со Вселенную, ком горя утраты, я прошептал:
– Что? Что передать?
– Он сказал, что все хорошо.
Дальнейшие события смешались в голове. Я словно катился кубарем, а когда очнулся, то нашел себя, идущим по дороге домой. Алеющий закат и облака яркого оттенка внушали тревогу окружающему. Это был девятый день, когда не стало Андрея.
На следующий день я пришел в кафе и не обнаружил там своего собеседника. Официантка принесла кофе. Я решился спросить ее:
– Простите, мой вчерашний mon ami уже приходил?
Она собрала свои глаза у переносицы, что явно означало мыслительный процесс.
– Какой собеседник? Вы третий день один кушаете.
Закрыв глаза рукой, я отвернулся от нее.
– У вас все хорошо?
– Нет, не хорошо, дайте мне счет.
Расплатившись у барной стойки, я направился к выходу. Взгляд упал на чёрно-белую фотографию в деревянной овальной рамке. Фотография, старая и истресканная, привлекла мое внимание. На фотографии изображен небольшой парусный корабль и коренастый капитан, мой вчерашний собеседник.
– Девушка! – заорал я.
Официантка уставилась на меня с испугом и подбежала.
– Вы чего? Снова плохо?
– Когда сделано это фото?
– Какое?
– Вот это, с большой командой и капитаном во главе.
– О, да этой фотографии лет сто. Между прочим, это последнее фото команды. Через два дня после этой фотографии судно утонуло, километрах в сорока отсюда.
– Откуда вы знаете?
– Эту историю мне еще прабабушка рассказывала. Среди местных легенда есть, якобы этот капитан являлся во снах или в ведениях, и всегда только к доброму. Но это выдумки. Просто человек хороший был, вот и живет теперь в воспоминаниях.