Новый день начался с неприятности — вернулась Элиза. Незнакомый пилот выгрузил из катера пару ящиков медикаментов. По тому, как Элиза на нее посмотрела, Серафима поняла — дальше будет хуже.
После завтрака она сразу отправилась к озеру, захватив садовый инвентарь. Работа приносила радость. Во-первых, она была при деле, во-вторых, ни на кого не надо было оглядываться — к озеру ходили только по необходимости. К трем часам она уже очистила довольно большое пространство и села передохнуть. Дожди на Иклоне —явление редкое, но засухи или нестерпимой жары никогда не ощущалось. По ночам было прохладно, и влажность от многочисленных рек и озер насыщала воздух. Наверное, своеобразной растительности Иклоны этого хватало, но земным растениям нужен полив. Хорошо, что не придется далеко таскать ведра.
(начало - глава 1, глава 2)
Каждый раз, отдыхая, Серафима пила из источника — того самого, из которого набрала воду для Альбиноса. Этим утром она снова принесла ему полную флягу. Альбинос спал, Тимур разговаривал с Элизой возле ее палатки, поэтому она поставила фляжку на видное место и ушла.
Удивительно, но вода так хорошо подкрепляла силы, что, сама того не заметив, Серафима увлеклась работой и забыла про обед. К вечеру были готовы две грядки. Осталось сделать еще одну и каким-то образом выпросить у Инны семена. Но с приездом Элизы все усложнялось. Сурен еще не вернулся, так что была вероятность, что свои душевные силы она направит на ненавистную Гофман.
Еще через несколько часов Серафима подняла глаза на небо: солнце начинает заходить, пора возвращаться и хотя бы поужинать. Или нет? Целый день без еды — и не хочется. Ладно, хочется-не хочется, а надо: силы ей нужны, да и разведать обстановку не помешает.
Все уже подтягивались в столовую, Тимур с Элизой шли последние. Серафима сразу заметила, что отношения между ними напряжены до предела. Перед тем, как зайти вовнутрь, Тимур сделал Серафиме знак притормозить.
— Проблемы... — заявил он сразу же.
— Я так и знала…
— Элиза не одобрила наших методов лечения Костяна. Альбинос выложил ей, что лекарство принесла ты. Популярности нашей микстурке сей факт, как ты понимаешь, не прибавил. Пришлось признаться, что никакого средства в воде не было. Элька в бешенстве. Я смог только уговорить ее ничего не говорить Костяну. Ему явно лучше, но я пока удерживаю его в палатке. Элиза считает, что это так называемый эффект плацебо, внушение. Костнер ей тоже напела, что ты лезла в лабораторию, ну и так далее.
— Альбиносу нельзя ничего пить, кроме этой воды. Не знаю, как ты будешь уговаривать Элизу. Боюсь, мои объяснения сделают только хуже.
— И я боюсь. Ладно, пошли ужинать. Что-нибудь придумаю. Есть еще кое-что. Но это потом.
Все с подозрением уставились на задержавшихся. Серафима старалась не смотреть на Элизу, но всем существом ощущала исходившую от той ненависть. Возможно, поэтому аппетит так и не пришел. Поковырявшись в тарелке, она стала выходить из палатки, как обычно, первая. И под нацеленными на нее взглядами умудрилась споткнуться на ровном месте, растянулась и больно ударилась ногой о скамейку. Дамочки захихикали, как злобные школьницы. Сидевший ближе всех Шаха, насмешливо улыбаясь, предложил ей руку. Она сделала вид, что не видит, и попыталась встать.
Ужас... Тело снова ее не слушалось.
Более некстати приступ начаться не мог. Но она ни в коем случае не должна показать остальным, что с ней. Каким-то чудом Серафима встала, ухватившись за краешек стола, и, с трудом передвигая ноги, двинулась прочь. Отошла на несколько метров и ухватилась за колышек палатки Костнер. Нет, сесть или упасть — нельзя, а то потом не сможет встать.
Она не помнила, как дошла до «дома». Хорошо, что было темно, и ее странных телодвижений, кажется, никто не видел. Она рухнула на постель, как подкошенная. Да еще и не ела весь день... И все-таки шевелиться, как и в прошлый раз, она немного могла. Кажется, она все-таки отключилась, и поэтому не знала, сколько времени прошло до того момента, когда она вдруг резко открыла глаза. Вход в палатку загораживала чья-то фигура. Тимур? Догадался, что у нее приступ и пришел проведать? О, нет!
Это был Шаха. В одно мгновенье она осознала — Шаха терпеливо выжидал нового приступа, зная, что у нее не будет сил сопротивляться, и что на помощь никто не придет. От отвращения ее затошнило. Все казалось страшным сном, смрадным и мерзким, как дыхание этой скотины. Сопротивляться она не могла, попыталась позвать на помощь, но ни одно слово так и не сорвалось с ее губ.
Но помощь пришла, она услышала возглас, и кто-то со страшной силой ударил Шаху сапогом в бок. Тот скатился с нее на землю, но быстро поднялся на ноги. Кажется, в этот раз он хорошо подготовился. Даже в темноте Серафима увидела, как сверкнуло лезвие большого кухонного ножа.
Каким образом двое немелких мужчин умещались у нее в палатке — непонятно, она ничего не могла разобрать.
—– Пшел вон отсюда, мразь, — услышала она тихий голос Тимура, — пока я тебя не убил.
— Тебе надо, ты и иди, — смачно сплюнул Шаха, — видишь, девушка не возражает?
Невероятным усилием воли Серафима присела, подтянув под себя ноги. Сейчас Шаха пырнет Тимура ножом, и все… Больше ее никто не спасет.
Она скорее почувствовала, чем увидела в темноте, как Тимур сделал резкое движение, и тут же Шаха взмахнул рукой. В следующий момент раздался странный громкий щелчок. Она не сразу осознала, что это был выстрел. Грузное тело Шахи снова повалилось на нее, задев все, что стояло вокруг. Палатка перекосилась набок. Тимур с усилием ухватил его за ноги, и подтащил к выходу. Шатаясь от слабости, она тоже попробовала выползти, но Тимур остановил ее, прикоснувшись к плечу.
— Подожди. Не надо шуметь.
— Он… мертв?
— Да, мертв. Если я стреляю, то попадаю.
— Ты… мог бы целиться в ноги.
— Тебе его жаль? Может, я и правда помешал?
Жаль? Да она с удовольствием сама бы всадила пулю в этого гада. И не одну... Но ее пугал сам факт смерти. Такой противоестественный здесь, среди сказочной природы Иклоны. Мертвое тело. И главное — что теперь будет?
— Заткнись! То есть, спасибо!
— На здоровье. Если честно, можно было бы и в ноги. Только я не успел подумать — рефлекс. Стрелять — так на поражение. Я чего-то подобного ждал сегодня... да вот, заснул. Проснулся, как будто толкнули. А эта скотина уже… Ты как? — вдруг неловко поинтересовался он.
— Нормально. Но ты вовремя опять… очень вовремя.
Они помолчали. Потом она спросила:
— Что будем делать?
— По правилам надо сообщить в центр. Ты же у нас сторонница правил. Ну и давай…
— Что давай? Я, что ли сообщать, буду? Кстати, это ты у нас… любитель письменных разрешений.
— Остальным придется сказать по любому.
— Я не знаю, чего от них ждать. Они могут решить по всякому.
— Тебе-то что? Только лучше, — он многозначительно замолчал.
Серафима сразу поняла, о чем он. Если у Тимура начнутся проблемы, будет расследование, докопаются до его прошлого… Наверное, он считает, что тогда ей будет проще покинуть стоянку.
— Думаешь, можешь снова не позволить мне улететь? Приедет Ивар, и никуда ты не денешься! Боишься, я на тебя доносить побегу, что ты — это не ты? Ты ведь из-за этого не отпустил меня с Иваром? Плохо же ты разбираешься в людях.
— А-аа… Вот как так решила? Хорошо я разбираюсь в людях. И знаю, что не донесешь. Хотя, и вправду, давно могла бы…
— Тогда почему не отпустил? — не скрывая изумления, вымолвила она.
— Потому, почему и сказал. А ты не подумала, куда он собирается тебя везти? Зачем всех больных свозят в центр? И в центр ли? Тоже мне… центр. Сами заболачиваются каждый три месяца и меняют место. Что там собираются с вами делать? Я, может, о тебе забочусь.
Что-то ей в это не слишком верилось… Серафима пыталась разглядеть его в темноте.
— Ивар говорит, есть такая идея… Что переболевшие адаптированы к климату на планете. Бастуров проводит новый эксперимент.
— Слышал я… Элиза приехала, рассказала уже. Я так думаю, она специально на разведку и летала. Только… насколько все так — еще неизвестно. Может, вас обманывают.
— Ивар никогда не причинит мне зла.
— Ну, да, ты же хорошо его знаешь.
— Тебе не понять этого. Да, знаю.
— Куда уж мне…
— Ладно, скоро рассветет. На пороге труп, а мы тут… Послушай, если ты действительно заботишься обо мне — отпусти меня, а?
— Снова-здорово. Ты нужна здесь. Ясно?
Серафима вздохнула. Ей не было ясно.
— Я знаю, где посадить огород, — вспомнила она. — Надо, чтобы Инна дала мне семена. Я все тебе объясню. Отпустишь?
— При чем тут твой огород? — голос его стал злым и раздраженным. — Всё, давай, выбираемся отсюда. Ты можешь вылезти?
— Кажется, да. Помоги…
Тимур подхватил ее под мышки и вытащил из палатки. Действительно, на горизонте появилась яркая светлая полоса. Тело Шахи черной грудой лежало у входа. Серафима отвернулась, посмотрела на Тимура.
— У тебя кровь, ты ранен?
— Да, собака, успел пырнуть, в плечо попал.
— Надо разбудить Элизу, я не умею обрабатывать раны.
— Наплевать, это не рана. У меня не такие бывали.
— Хоть доказательство, что ты защищался!
Он пожал плечами.
— Знаем мы эти доказательства…
Они уселись на земле подальше от трупа. Серафима кое-что вспомнила.
— Ты в курсе, что Шаха — бывший сутенер?
— Кто? — удивился Тимур. — А я-то думал, просто дерьмо… А ты откуда… а, ну да.
— Нет, я только… только про него и знаю. Я боялась, вот и захотела узнать.
— Не оправдывайся. Неплохо было бы и мне узнать поподробней. Не, я был в курсе, что у него проблемы с полицией.
— И взял в группу?
— Меня ведь взяли, верно?
— Ты — другое дело. Тебя обвинили ложно, но это не значит, что настоящих преступников не существует. Погоди, погоди… А остальные здесь — тоже?
— Нет. Остальные ученые настоящие. А тараканы у каждого из нас свои. И у тебя, должно быть, а?
Серафима помолчала.
— И у меня.
— Ну, вот видишь. Но с Элизой будь осторожна. Она тебя боится, и потому опасна.
— А что так пугает Элизу?
— Наверное, то, что ты сама говорила — избранных оставят, остальных отправят назад. Думаю, это пугает не ее одну. А может, есть что-то еще.
— Ты ее вроде хорошо знаешь?
Тимур ухмыльнулся.
— Хорошо знать можно по-разному.
— Понятно.
Он бросил на нее насмешливый взгляд.
— Я рад, что понятно. Сегодня, кстати, должен вернуться Сурен.
***
Было так странно сидеть рядом с Тимуром и встречать рассвет. Особенно когда рядом лежал мертвый Шаха.
Первая вылезла из палатки Майя. Огляделась, увидела эту картину и ахнула. Через полчаса все были в сборе. Тимур объяснил ситуацию просто: Шаха напился, полез на него с ножом, пырнул, пришлось стрелять. Поверили ему или нет — неизвестно, но почему рядом оказалась Серафима, никто не спросил. Промолчала и Элиза. Она уже забинтовала Тимуру плечо. Но Серафиме показалось, что случай этот потряс Элизу иначе, чем остальных. Губы были поджаты, в глазах — слезы. К ее обычной ненависти добавилась еще какая-то мысль, и она смотрела на Серафиму с особым прищуром. Однако больше всего Серафима опасалась глядеть на Костнер.
Та не проронила не слезинки. Лицо ее напоминало сморщенное яблочко, под глазами — мешки. А ведь ей не больше тридцати пяти…
Тело Шахи лежало поодаль, накрытое его собственной курткой. Все это было страшно и гнетуще. Но обсуждение прошло наредкость быстро и без обычных распрей.
— Вечером будет связь. Значит, решено — в центр ничего не сообщаем. Если вдруг возникнут вопросы — скажем, ушел, — подытожил Тимур.
— А она? — Ма йя кивнула на Серафиму. — Не продаст?
Серафима поморщилась.
— Не продаст, не продаст, — неожиданно пропела Элиза странным голоском, — ее ведь отсюда никто не отпустит, правда, Тимурчик?
Тимур нахмурился, но ответил:
— Правда, Элиза. Именно так.
— Эх, ну и сволочь ты, Балтышев, — неожиданно произнесла Костнер. — Где я теперь мужика найду?
***
В этот день действительно вернулся Сурен с готовым планом окрестностей. Присвистнул, услышав про ночное происшествие, но и только. Все спокойно позавтракали, и только Серафиме кусок в горло не лез. Впрочем, чувствовала она себя хоть и потрясенной, но бодрой, снова попила воды из источника и принесла новую порцию Альбиносу. Тот уже выполз из палатки, принимая участие в утреннем «совещании», позавтракал, но вместо кофе или «колы» Тимур протянул ему фляжку. Элиза скосилась, но промолчала. Она еще больше замкнулась в себе после утренних событий, даже возвращение Сурена оставило ее равнодушной.
После завтрака мужчины втроем вырыли яму подальше от лагеря и похоронили Шаху без почестей и речей. Серафима все-таки заставила себя отнести на эту ничем не обозначенную могилу крестик из двух палочек. Но не осталась там ни минутой дольше.
Она чувствовала необъяснимую вину — и за эту смерть, и перед Тимуром, который, защищая ее, втянул себя в новые неприятности. И все-таки, надо признаться, факт, что Шаха покинул Иклону, принес ей немалое облегчение.
И, слава Богу, теперь у нее есть дело. Она отправилась на свой огород. Осталось немного, и можно идти за семенами. День был очень теплым, и «столовую» палатку целиком открыли с одной стороны. Проходя мимо, она увидела, как Сурен вместе с Тимуром рисуют план. Сурен — он ведь очень умен, подумала Серафима. Возможно, удастся уговорить его принять ее сторону — касательно огорода.
Серафима зашла в палатку.
— Не помешаю?
— Проходи, — махнул рукой Тимур, — хочешь взглянуть на план?
Сурен скептически поднял брови.
— Да, — ответила она, — я как раз по этому поводу. Помнишь, я говорила тебе, что знаю место, где можно сажать?
Серафима склонилась над планом. Рядом лежал корявый эскиз Сурена, но план, который начертил с его слов Тимур, выглядел очень прилично. А она и не знала, что он так хорошо рисует. Уж в этом она разбиралась. Линия у него была очень четкая, уверенная, глаз точный.
— Так ведь девочки, кажется, уже все посадили, — удивился Сурен, — или я чего-то не знаю?
— Да, посадили, — нехотя произнесла Серафима, — но там ничего не вырастет…
— Даже так? И откуда такая информация? С неба? Или планетологи способны прозревать грядущее?
Не обращая внимание на насмешку, она ответила:
— Когда ничего не вырастет, будет поздно метаться. Надо сажать у озера. Грядки я уже сделала. Теперь не знаю, даст ли Инна семена. Тимур, я хочу, чтобы ты попросил.
— Ух ты! А у вас тут большие перемены, — закатил глаза Сурен. —Как она тебя, а? «Я хочу, чтобы ты…» Мы выбрали нового босса?
— Да заткнись, — отмахнулся Тимур, и обратился к Серафиме:
— Я поговорю насчет семян.
— Спасибо, — обрадовалась Серафима. — Тогда пойду, доделаю там все.
Но, работая, она постоянно думала о происшедшем с Шахой. Все-таки странно, что все так спокойно и единогласно приняли решение ничего не сообщать в центр. Получается, ни кому из них не нужно лишних разборок. А ведь за укрывательство положено серьезное наказание. Однако все снова заняты своими делами - как ни в чем ни бывало. Одна только Элиза не в себе. Странно, и чего ей дался Шаха? Серафима никогда не замечала, чтобы они близко общались.
Она снова проработала до самого вечера без еды, на одной воде, и даже не вспомнила про обед. В принципе, все грядки готовы, просто не хотелось возвращаться в лагерь. Про семена узнает вечером, а завтра тогда и посадит.
Она отряхнула руки и разогнулась. Вниз, по протоптанной ею дорожке, спускался Тимур.
Вид у него был странный. Спокойное, деловитое настроение куда-то пропало. Лицо — решительное и злое. Да что это такое, в самом деле! Только все должно было наладиться…
— Что-то случилось? Инна не даст семена?
— Значит, так… — он говорил медленно, как будто подбирая слова. — Я тебя отпускаю. Сегодня была связь, завтра прилетит твой дружок. Можешь улетать.
Завтра прилетит Ивар? Ура! Ей хотелось сказать что-то ехидное, типа, а куда бы ты делся, отпускает он, видишь ли! Но решила его не злить. Тем более настроение у него было очень уж нехорошее. Вдруг и с письменным разрешением возьмет да не выпустит?
— Спасибо, — произнесла она.
— Все. Можешь собираться. Твой обед остался на столе. Ты что, объявила голодовку?
— Да нет, просто не хочется есть…
— А, ну мы же впечатлительные натуры. Ладно, все, — и он повернулся к ней спиной, чтобы уйти.
— Эй, подожди, а как насчет семян? Я успею, посажу с утра.
— Какая тебе разница? Летишь — и лети. Сама сказала — так лучше для всех.
— Нет, ну как же? Мне надо закончить дело. Или чтобы вы закончили. И насчет Альбиноса тоже. Вот, видишь, надо давать ему воду из этого источника.
— Послушай, Гофман, — глаза у него сузились. — Еще раз повторяю тебе, ты больше не член группы, и все это не твоего ума дело!
Он ушел, не дожидаясь ее ответа, и спина его говорила о крайней степени упрямства и озлобления.
Серафима бросилась в свою палатку. А вдруг Ивар не прилетит? Вдруг его что-то задержит? Так и сидеть здесь на чемоданах? Какие там чемоданы! Рюкзак, палатка… или палатку надо оставить?
В результате ее метаний все было собрано за полчаса. Неужели завтра ее уже здесь не будет? Если не случится еще какого сюрприза... Но — откуда эта неудовлетворенность? Она не успеет закончить с посадками… чепуха, неужели это может ее удержать? Тимур прав, теперь это их проблемы.
Сидеть в неизвестности было тяжело. Она решила пойти забрать свой обед или ужин, хотя есть по-прежнему не хотела — ей хватало воды из источника. Но ведь завтра она уже будет от него далеко.
В столовой сидели Костнер, Сурен и Элиза.
— Как успехи, дорогая ты наша? — поинтересовался Сурен.
— Прекрасно, — с вызовом ответила она.
Костнер осталась вялой и апатичной, а вот Элиза… теперь в ее глазах светилось странное торжество. Она оживленно болтала и шутила, поглядывая на Серафиму. Наверное, уже в курсе, что Тимур ее отпустил, а больше, похоже, никто об этом не знает. Уж не Элиза ли его уговорила, уж больно резко он изменил свое мнение. Да, ладно, теперь все равно, пусть смотрит, как хочет.
Надо найти Инну и рассказать ей об огороде. А то Тимур, похоже, пропустил все мимо ушей.
Серафима решительно направилась к палатке женщин. Биологички сидели неподалеку и вяло перебрасывали карты. Кажется, Майя гадала или раскладывала пасьянс.
— Инн, можно с тобой поговорить?
Инна подняла голову.
— Я там подготовила все. Ну, грядки… Если у тебя остались семена… Я не знаю, успею ли завтра, если что, хорошо бы посадить.
— А что будет завтра? — поинтересовалась Инна.
— Возможно, я все-таки улечу.
— Ну и чего ты волнуешься? Разберемся без тебя, — зевнула Майя.
— Я знаю, что разберетесь. Но на том огороде у вас ничего не вырастет. Ну, хотя бы ради эксперимента, посадите у озера, там же только семена кинуть в землю осталось!
— Ни фига себе! Ничего не вырастет, а? Нет, ты совсем обнаглела, — возмутилась Майя.
Инна пожала плечами.
— Ну, кинуть можно, как ты говоришь, ради эксперимента. Значит, там все готово?
— Да, все-все. И поливать легко — далеко не ходить, — обрадовалась Серафима.
— Ага, раза в два нам работки прибавила, и — улетаю! — снова вступила Майя.
— А вы бросайте тот огород. Поверьте мне, — почти взмолилась Серафима.
— Ладно, посмотрим, — неопределенно ответила Инна.
На этой обнадеживающей ноте Серафима и отправилась спать. Она не была уверена, что ей поверили. Но что она еще может сделать?
Утром ее разбудил знакомый, нарастающий звук. Она моментально выскочила наружу: Ивар!
Это был он. Довольный, уверенный в себе. Они обнялись. Серафима оглянулась.
Возле своей палатки стояла, сложив на груди руки, Элиза. Следом вылезал Сурен. Тимур тоже был здесь, буквально в двух шагах, но головы в ее сторону не повернул. Ивар направился прямо к нему.
— Вот. Письменное разрешение. Доволен?
— Засунь его себе в… — медленно ответил Тимур.
— Не понял? Ты что, опять? — закипел Ивар.
— Да охладись... Забирай Гофман и мотайте отсюда.
— Спасибо, разрешил! Кстати, держи еще вот, специально для тебя, тоже в письменном виде, — Ивар протянул Тимуру сложенную бумагу.
Тимур развернул листок:
— Им нужен отчет?
— Да, с полным описанием лагеря, членов группы, результатов исследований и планов на будущее. Собирают со всех групп.
— И когда, по-твоему, я должен его подготовить? За те пять минут, что вы будете садиться в катер?
— Ты должен был вести записи и готовить отчет к следующей связи.
— Ничего об этом не знаю.
— Ну, хоть какие-то записи и результаты у вас есть? Дай их Серафиме, думаю, она сможет привести их в порядок.
Тимур впервые за это время посмотрел на нее со своим любимым прищуром.
— Хорошо, — неожиданно покладисто сказал он, — сейчас соберу.
И ушел к себе в палатку, выпустив оттуда протирающего глаза Альбиноса.
— Слушай, Костя, — тихо сказала Серафима, шагнув к Альбиносу, — ты продолжай пить только то, что будет давать Тимур, это надо долго пить. Ты как себя чувствуешь?
— Чувствую — нормалек. Спасибо, Гофман. Элька совала какие-то таблетки, но я решил, твои лучше.
— Да, правильно, больше ничего не пей! Костя, запомни, и ни капли спиртного, иначе все насмарку, понял?
Тот неопределенно мотнул головой.
— Да… все… завязывать надо…
— Вот, вот, — обрадовалась Серафима, — это не только от печени, это поможет завязать. Я все у Тимура оставлю, для тебя, но он только сам будет тебе выдавать.
— Ну что, долго он там? — Ивар приплясывал от нетерпения.
Элиза, Сурен, биологички — все стояли вокруг, словно в театре, и молчали.
Серафиме стало не по себе. Как будто она что-то забыла сказать или сделать. Чего-то не хватало, но она никак не могла поймать, уловить эту ниточку. Почему-то хотелось оттянуть момент отлета. Да и с Балтышевым надо попрощаться по-человечески. Хоть и дурацкий у него характер, но столько раз он ее выручал!
Она решительно повернулась и постучала по колышку. В ответ — тишина. Помедлив несколько секунд, Серафима влезла в палатку без приглашения. Тимур сидел без движения, перед ним лежали разбросанные бумаги. Увидев ее, он стал собирать листы, достал из рюкзака еще одну тетрадь, что-то в ней подписал, сложил все в стопку и протянул ей, усмехнувшись:
— На, изучай. Пригодится… для исследований планеты и человека.
— Хорошо. Тимур… — начала она, не зная, как найти нужную интонацию. — Я… хочу расстаться по-хорошему. Не думай, я тебе очень благодарна. И никому тебя не выдам, — она чувствовала, что говорит не то, но не знала, как надо.
Ей хотелось увидеть приветливое понимание, но его лицо осталось непроницаемым. Ну почему он не может вести себя, как человек!
— И еще… Я сказала Альбиносу, что лекарство оставила тебе.
Он молча кивнул.
— Слушай, так и будешь на меня злиться? Ну что я плохого тебе сделала?
Тогда он, наконец, поднял на нее глаза. Но взгляда его она не поняла. Точнее, могла бы понять, но… что-то мешало. Очень тяжелый, недобрый какой-то взгляд… Или подавленный. Ей вдруг стало жалко его Обидно, что он остается здесь один со своими проблемами. Хотя — почему один, у него есть советники, к примеру, та же Элиза. Ну, не хочешь по нормальному, как хочешь, решила Серафима и поджала губы.
— Ладно… Я пошла?
— Да, так лучше, — ответил он, скорее самому себе, чем ей, и снова отвернулся.
Когда-то — когда? — она уже слышала у него эти интонации.
Стало ясно, что больше ничего сказано не будет. Серафима помедлила еще секунду и вышла из палатки. Она сама себя не понимала, но будто свинцовые гири привязали к ее ногам, когда она залезала в долгожданный воздушный катер. Веселый Ивар втащил ее вещи. Серафима обернулась и неловко проговорила:
— Всем до свидания и удачи!
Ответом было гробовое молчание. Только Сурен деланно помахал рукой и по-клоунски произнес:
— Пока-пока!
Катер взлетел. Она глянула в окошко и увидела около озера свои аккуратные темно-фиолетовые грядки. У нее сжалось сердце. Да что же это такое! Она радоваться должна. Чтобы хоть чем-то занять себя, она развернула бумаги Тимура. Так, что тут у нас… График маршрута, которым они шли, карта местности с отметками, химический состав грунта и воды, недоделанная метеосводка Альбиноса. А это что?
Между бумаг лежала тетрадь, которую он положил в последний момент. Серафима пролистала ее — совершенно пустая тетрадка. Только в середину вложен неразграфленный листок. Рисунок. Внизу, в левом углу автор изобразил мужчину, похожего на Балтышева. Он сидел на камне с опущенными руками и смотрел вверх, в сторону нарисованной в центре листка горы. Над горой в правом верхнем углу сверкала, разбрасывая свет, огромная звезда. А по горе поднималась девушка. Она шла по направлению к звезде, обратив к ней восторженное лицо, протягивая к ней руки. На спине у нее был рюкзак. Девушка ничем не напоминала Свету из того сна. Ни длинных волос, ни высокого роста, ни прекрасного бюста. Маленькая, худая, с короткой лохматой стрижкой. В принципе, рисунок был сделан настолько ярко, что подпись в левом нижнем углу была не нужна. Но подпись стояла. Только одно слово. «Прощай».
Серафима тупо уставилась на листок. Ее мир как будто перевернулся с ног на голову. Несколько секунд она сидела неподвижно. А потом словно с глаз спала какая-то пелена, и она увидела картинку целиком. Всё сразу, все разговоры, взгляды, каждый жест. Она видела со стороны себя — эгоистичную, высокомерную, зацикленную на себе и ничего не желающую знать. И впервые за долгое время сказала самой себе: «Ну и дура же ты, Гофман. Дура и сволочь».
Продолжение - глава 4.
(начало - глава 1, глава 2)
иллюстрация автора