Николай Анисимович с супругой
Глава 14
А что же случилось с некогда монолитным организмом, перманентно деформирующимся и рефлектирующим, как мартовский кот – Министерством Внутренних Дел, после великолепно обставленного «самоубийства» Николая Анисимовича Щёлокова, и отстранением от работы всех, мало-мальски видных его соратников?
Министерство усиленно, семимильными шагами, готовилось к тотальной реорганизации. К перестройке, гласности, ускорению. К появлению в своих рядах новых милых лиц, по-собачьи преданных свежим вождям, ползающих и жующих с космической скоростью: из царства Аида на олимп, из кооперативного кресла на трон-голгофу чистосердечного олигархата. Провонявшие до гнилых печенок, густым западным ветром, разложившиеся по всем фронтам, изматывающей погоней за золотой антилопой. Окончательно похоронившие честь и совесть, великую идею чистоты служивого мундира. Эти люди, в кратчайшие сроки уничтожили не только все благие начинания Николая Анисимовича и его команды, но и растоптали последнюю надежду, растерявшегося в водовороте подковёрной борьбы за власть сильных мира сего, нищеты, безверия, предательства, неопределённости, морального разложения, русского народа - в доблестную милицию.
Ноздреватые гоголевские «носы - потенциальные крадуны» ни нюхали пороха, не ходили в лобовые атаки на пулемёты врага, не имели уважения среди закоренелых преступников за свою «кристальную честность». Не чесали Сенечке или Бенечке грязные пятки в тифозных бараках, не уходили в последний забой, в тишину, в белое безмолвие. Они пришли властвовать без границ и совести. Власть, ради власти, грабёж ими же разрубленной на кровавые куски страны, ради грабежа. А что там ещё не тронуто? Не поругано, не переправлено за океан, за семь морей. Всё под нож, под топор, под бульдозер - бери, где можешь, присваивай, что хочешь, только делись с нужными людьми, и будешь лететь на самый верх пиджачно-галстучного счастья, без промежуточной посадки. Переводи под шумок, друг, брат и всем тварям земным товарищ, золотишко - мелочишко «на воре и шапка горит» - в зарубежные, надёжные, как им тогда казалось, банки. Неси, плети - народное добро, накопленное веками нечеловеческого страдания, его кровь, его душу, на растерзание англосаксам - мироедам, нефтяным буржуям со стажем. Кланяйся до земли, пресмыкайся, изворачивайся, чтобы забугорные партнёры, псы рыцари, надёжно сохраняли и приумножали, а ты принесёшь в клювике еще, и ещё - золотую веточку, серый голубь мира. А там, глядишь, и вырастет шикарное гнездо, где-нибудь в Лондоне, или Нью-Йорке. Покроется ошмётками колымского золота, постелется вечными трупами Серпантинки купол католического замка-привидения, чужеродного строения не родной земли. Отзовётся тусклым звоном Биг-Бена в сердцах русских рабочих и крестьян, несправедливо разобранная на части жизнь-копейка, пей, братан, себя не жалей, душа гуляет, кровь играет.
У целого поколения хорьков - дармоедов, воспитанного пламенной пионерией, комсомолом и коммунистической партией, благодаря неприкрытому предательству национальных интересов, никогда не было и не будет понятия Родины, а тем паче – ощущения государственности в высшем смысле этого слова. То есть, братской сопричастности своей собственной судьбы с судьбой своего народа. Космополиты, граждане разноцветного мира, сквозливые путешественники, заблудившиеся в собственных иллюзиях, птицы перелётные в заморье, без приказа и особой надобности. Их, блудливых, словно зомбировала неведомая, клыкастая и хвостатая сила, превратив в машины для ограбления толпы, как они надменно величают советских людей. Сея биомасса, по их определению, подлежащая немедленному уничтожению любыми способами, не способна ни при каких обстоятельствах, мыслить самостоятельно. Она презираема только за то, что бедна и сера, как церковная мышь. За то, что тупо занимается своим делом, работает, трудится, как обозная лошадь, до упаду. От зари, до зари, за копейку малую. Красные галстуки, но уже не пионерские, с резных тронов, шустро научились апеллировать понятиями: народонаселение, электорат, подписчики, митинг, толпа, гастарбайтеры. Но никак не братья и сёстры, соотечественники, единоверцы. Или, хотя бы граждане, товарищи, благодарные слушатели елейных сказок.
Оголтелой массой кроликов в одинаковой одежде, надо управлять, руководить жестоко, хладнокровно, с расстановочкой, а ещё лучше - переселить всю толпу вечных некрасовских просильщиков, вместе с жёнами и детьми, куда-нибудь за полюс холода. А, на место ее «временного», компактного проживания, завести смуглых рабов – потенциальных террористов Спартаков, с горно-пустынных окраин бывшего советского союза. Создать экспериментальный колхоз раболепия и покорности. Смуглые и узкоглазые, жёлтые и чёрные хвостатые люди - сосредоточены, безропотны, неприхотливы до поры до времени. Стараются лишний раз не попадаться на глаза хозяину, не чесаться, не лазать по деревьям, чтобы не нарушить его личное пространство, чтобы, не дай бог, не разрушить то хрупкое, детски - непосредственное, начало в самом умном и красивом руководителе на земле.
Время облезлых ходоков к справедливому батюшке царю, в сафьяновых сапогах на босу ногу, кончилось с выброшенным на помойку истории рублём, как мерилом краснознамённой состоятельности. В жизнь испуганных до немоты, советских людей, лихим ветром ворвался царь-доллар. А, милиционеры превратились в охранников капиталистической собственности. Они перепутали собственный карман с государственным, вследствие отсутствия в то, смутное время, даже намёка на государство. А кому, простите, должен служить верный пёс системы, как не своему хозяину – народу, струящейся кожей ощущая над собой, занесённый меч правосудия. В отсутствие сознательной единицы и превращения её в стадо, милиционер, плоть от плоти народ, должен служить своему карману, по своим собственным понятиям, а не по уставу. Как нашепчет ему внутренний голос, как воспитали мама с папой - так и поступать. Потерялся, заблудился в дебрях растоптанных надежд и свершений народ, потерялся в безликом стаде временщиков от Кремля и милиционер. Грабь награбленное, прикрываясь служебным положением, дай зелёный, американский, верный. Страна большая – не обеднеет. Модель поведения, некогда уверенного в себе и в государстве человека, деградировала до уровня банального «купи продай». Клич: все на рынки, продавай, покупай, тащи, что плохо лежит – громогласно разнёсся по всей стране, выпустив на свет божий беса неконтролируемого потребления. Общественное сознание, некогда настроенное на соревновательную волну с враждебной западной цивилизацией, по поповьи расплылось, в раболепской улыбке джинсово - жвачечного рая. На долгие годы в стране советов, воцарилась правда зелёного хозяина, американская система подложных ценностей, а именно, полное отсутствие любой морали и общечеловеческих ценностей. Человек человеку не брат и товарищ, а волк, козёл, и баран с быком.
Гроздьями чёрного винограда, у рачительного огородного казака, лихо разрослись по обильно унавоженным полям и лесам, преступные сообщества. Это были уже не однолетние блатари в кепках, с понятиями о воровской, мифической чести, а кровавые мальчики, не признающие никаких авторитетов, самоорганизовавшиеся бойцы, создавшие подпольные организации, подозрительно похожие по структуре, на элитные армейские подразделения. Награбленное добро нужно было не только надёжно укрыть, сохранить, защитить - но и всемерно приумножить, выгодно вложить в легальное дело, прокрутить, обелить и, желательно побыстрее.
Уличные пацанчики, только – только, тырившие мелочь по карманам зазевавшихся прохожих, в одночасье обзавелись солидными арсеналами огнестрельного оружия. Они же, в кратчайшие сроки, поимели нерушимые связи, с «Носами» и животами, всех мастей. Усилились наставниками - бывалыми, из числа наиболее умных и жестоких преступников. Бойцы невидимого фронта, автоматчики ада, встали как один, на защиту настоящих крадунов от партии и комсомола, бобров в законе, и через закон, и под законом.
На этом фоне, даже лиходеи «один на льдине», подняли дурные головы. Они существенно пополнили милицейские сводки по всем статьям. Стремящиеся дубоголовы, жаждущие лёгкой наживы, одноразовые гуси, активно пополняли стройные ряды всяческих бригад, опг, банд, бандочек. В братву записывались, чуть ли не с детского сада. А хоронили скорострелов, уже в начальных классах общеобразовательных школ. Чёрный флаг дармовой крови и вселенского насилия, гордо реял над страной, упавшей на колени безверия.
Нарисовалась, хрен сотрёшь, тенденция к укрупнению, объединению, слиянию организованных преступных групп не только между собой, но и с псевдо-государственными структурами, активно прихватизировавшими социалистическую собственность. Так, мальчик, начитавшийся крёстных отцов, до одури насмотревшийся Арнольда и Брюса Ли - поклонник Аль Капоне вместе с Аль Пачино, становился владельцем крупного завода, а бывший заводила всех районных драк, правил справедливой и твёрдой рукой в малых и средних городах матушки – России. Робингудствовали все, кому хватало наглости, смелости, ума. Где сидели в то время милиционеры, рассказывать не обязательно. Все всё видели и знают не понаслышке, что если тебя обидели, ограбили, унизили, спеши к королю района, он разберётся, справедливо рассудит, сурово накажет виноватого. Вина будет доказана в любом случае, даже если человек совершенно не причём. Попался – плати, засветился – бойся и жди, когда придёт твоя очередь расплачиваться.
Карательный по-сути, государственный многомиллионный аппарат, некогда наводящий ужас на любого отступника антисоциальщика, великие трёхбуквовые аббревиатуры (КГБ, МВД, ГРУ и т. Д), добровольно, под гипнозом госдепа, сложил свои полномочия. Без боя отступили на самые дальние укреп районы его верные псы. Дальше некуда. Воюя с собственным народом, тысячелетия до и после Христа, серые кабинетные черви, вдруг столкнулись с реальной силой, пинками судьбы затолкавшая их, в вонючий общественный угол. Бывших а-ля спецов, принудили выстраивать отношения на рыночной основе, без красивых идеологических виньеток. Сорвали с Лубянской площади Феликса Эдмундовича – меланхоличного поляка-русофоба с козьей бородкой, безмолвного стража каждого государственного кармана, и увезли в неизвестном направлении. Спрятали до поры, до времени. Теперь выживайте, как хотите, дорогие спецслужбисты – торгуйте, чем хотите.
Ваш любимый, чёрно-белый портрет в каждом кабинете, ваш верный символ справедливого возмездия, неотвратимости наказания, поруган, расколот, унижен. Смотрите, трусы и предатели из окон своих тёплых норок, как проплаченная иудиными корками, криворылая толпа сносит на своём пути всё то, чем вы жили, во что верили, к чему стремились. Символ непогрешимости, кристальной честности, государственности, державно - имперской гордости - отправился отдыхать, на пенсию, как тогда казалось, навсегда.
Остался один высокий Гагарин, на Ленинском проспекте. Неоновый мальчик – герой, космический первопроходец околоземных пространств. Устоял, разреставрировался. Юрий, неоспоримо первый, освоился в железной сигаре космического корабля, и чудесным образом вернулся обратно. Он же, святотатствующим пионером, и не выдержал общемировой показухи - славы. «Съезди, Юра в Англию, к королеве, покажи товар лицом, как мы могём, съезди к Фиделю, к китайцам, в Америку. Съезди куда угодно, хоть к чёрту на рога, но потешь стариков из политбюро. Исполнись гордостью за всю страну, запустившую тебя в никуда и принявшую обратно, в лоно обычных страстей. Таких же, как я, таких же, как ты».
Взамен, за свою стойкость и непогрешимость, находчивость на приёмах и фуршетах, Юрий, получи-ка ты внеочередное звание и блестящие награды, но с одним условием: не летать. Хватит, налетался малый, а не дай бог, что случится – авария, инопланетяне заберут и не отпустят, космос не прощает. Весь мир засмеёт. Будь ты Юрий, ручным хорьком козлоногих старцев, на хорошей должности и с приличным окладом. Играй, дружок в футбол, а футбол, то есть нога – мяч, игра страстей. То, что в своей обычной, на первый взгляд, жизни, человек влюблённый в футбол, не может выплеснуть наружу, он вываливает на стадионе, во время выступления любимой команды. Фанатик подпрыгивает, поёт песни, курит, грызёт семечки, нервно обнимает соседа «кузьмича», плачет без причины и смеётся. На работе, под боком у ворчливой жены не расслабишься. А тут, целый стадион себе подобных, истинных болельщиков, которые с любимой командой навсегда, и в радости, и в горе.
С безазартным, аморфным контингентом, не любящих советский спорт людей, говорить настоящему болельщику не о чём. Обыватели не посвящёны в тайну фанатского движения. Нелепые сосисочники, вместо портвейна, отстояв огромную очередь, покупают бутылочку пива. Пройдут мимо, как корабли без рынды, не знают ни одной кричалки. Не поют, не пляшут. В болелах много намешено обрядовости. Круга без загогулин. Вернётся сезон, как неотвратима смена времён года, вернутся эмоции. И они должны переполнять. Не важно, выиграла команда, или проиграла. Если проиграла, даже лучше, вылетела из турнира, ещё лучше. Больше эмоций.
За что мы любим футбол? За оторванную голову противника, за победу над возможностями человеческого организма. За азарт и конкуренцию. За то, что можно безболезненно оскорбить судью. Отдохнуть от семьи, если она есть. Встретиться с друзьями, поговорить за стаканом крепкого вина. Нулевой тайм, третий тайм. Как там наши герои, любимцы и ненавистники, футболисты, здоров ли тренер, имеет ли он грамотно выстроенную стратегию развития команды на сезон, не сливает ли под шумок матчи, выкладывается ли на тренировках. В своем кругу честных болел, обсуждать чужую команду не принято. Такого нахала выцепляют сразу, если он конечно не «кузмич», и предают анафеме. Поделом тебе, сукин сын, запомни, олух небесный, существует только один клуб, одна команда. За которую ты выбрал болеть раз и навсегда. А других не существует в природе. Мы, истинные болельщики позволяем другим командам существовать только в качестве нелепого спарринг партнёра. Козлиного клоуна на копытах. Чтоб было веселее болеть.
Да, случаются в фанатской, нелегкой жизни и эксцессы. Лютые драки за любимую команду молодости нашей. Бывает, оскорбит какой нибудь олух, недоделанный, тебя или твоего товарища, ничего, подождём, после матча разберёмся. А если этот тип ещё и с «розой» команды соперника на шее, то всё, пиши, пропало. Махач обеспечен. Кровь играет, руки чешутся, глотка орет. Матч закончился, пора начинать. К драке, развязанной на выходе со стадиона, подключаются, как загипнотизированные, свежие бойцы с обеих сторон. Их становится все больше и больше, пока в дело не вмешивается милиция. Лихие всадники апокалипсиса, отжимают часть толпы в одну сторону, а рыцари тамплиеры с дубинами вместо мечей, без остановки работают по головам другой части дерущихся. Красота. Разбитые на мелкие группы противоборствующие стороны, понеся незначительные потери, предпочитают отступить, быстренько ретироваться, для того, чтобы вновь встретиться в укромном местечке, где никто не увидит, не помешает. Где можно будет без труда доказать всем и каждому, а прежде всего самому себе, честь и славу родного клуба.
Милиции на матчах быть не должно. Она только провоцирует фанатов на агрессию. Применяя резиновые аргументы по поводу и без оного. Милиционеры, при любом раскладе, а зачастую, не разобравшись в пустяковой проблеме, применяют дубинки. Они лупят без разбора всех подряд, даже «кузмичей», тем самым провоцируя ответную реакцию. Как же так, болельщик пришел на матч, он желает увидеть своих кумиров, а в итоге огребает по полной, и оказывается на больничной койке. Зачем загонять на стадионы целые стада «космонавтов», когда отвратить разборку по силам только самим фанатам. Между болелами и милицией, должно действовать негласное правило: на стадионе, во время игры никаких провокаций, обидных кричалок в адрес друг друга, никакой политики, футбол аполитичен по определению. Он не имеет границ воображаемого космоса, он состоит из девяноста минут непрекращающейся ни на секунду психоделии. Он состоит из пятнадцати минут перерыва, ожидания чуда, передышки на кривых, перед решающей битвой. И так каждый сезон, по лунному календарю краснокожих лунатиков, по реактивным белокрылым орлам, по автобусам, автомобилям, пешком, а где и ползком, добираются преданные воины футбола, след в след за любимой командой, в медвежьи уголки вселенной. Они поднимают боевую «розу» над головой, как пионеры водружают флаг вначале и в конце лагерной смены, чтобы со всех сторон света было видно, вот он я, я жив, я добрался, я продолжаю болеть, и я не один. Я не я, а мы. Командный дух, великая молодая поросль, смена поколений. Куда побежал ты, смелый мальчик в коротеньких штанишках с резиновыми помочами? Открываться по флангу. Так не позорь же, сынок, майку клуба, его прошлое, его будущее. Если не выкладываешься по полной, филонишь, не приносишь пользу на изумрудном поле. Команда, только тогда одерживает победы, когда каждый человек, от повара, до главного тренера, объединены одной целью, победить в каждом матче, выложиться на сто процентов. Не опозорить честь клуба, честь рыцарского ордена кожаного мяча.
Именно команду мечты, команду молодости нашей пороховой, весной сорок пятого года опаленной, и попытался построить Николай Афанасьевич Щелоков. Пытался, но не построил. Не вышло, как ни старались лучшие государственные умы, собранные им в одну веселую кучу, переделать рабоче-крестьянскую, земную, плоть от плоти, народную милицию, в космические, метафизические войска божественной опричнины. Нашла коса на масло. Оказывается, все семидесятилетнее брожение синим строем, шла игра в одни ворота. Соседи, конкуренты за медали, купили с потрохами не только вратаря, но и пару защитников в придачу. Повесили на тренера жуткое обвинение в договорных матчах. Пойди, теперь, отмойся. Тренируй, на доблестной пенсии, свой генеральский мундир. Изменилась линия партии, а ты, Николай, пожалуй в любительскую лигу, выступай за ветеранов. Вспоминай на досуге, времена былые, лихие, боевые. Лей, скупую мужскую слезу, на мельницу тотального беспредела. Допингуй, наматывай на кардан километры размазанных, весенних дорог. А допинг пробу возьмет у тебя, командир-организатор областной спартакиады. Он неспешно подойдет к нашему брату, пожать крепкую, натренированную руку. Как же, бывший спортсмен, мастер спорта, засветился в высших лигах, может быть товарищ организатор, пригласит отметить встречу после матча, в подтрибунном помещении.
Николай Анисимович проснулся, сидя в кресле, в своем кабинете. Квартира генерала, застыла в ожидании чуда. Никого, ничего. Шторы, тяжёлые, сиреневые прямоугольники, наглухо закрыты. Весна или лето на улице – непонятно никому. Плотные оконные рамы с пуленепробиваемыми стёклами, заботливо подогнанные опытным плотником, абсолютно не пропускают, никакие внешние звуки. Тишина и темень. Камень и языки пламени. Огонь и живая вода. Знакомые, с любовью уничтоженные, развешанные по четко выверенным местам, предметы быта, чучела животных и рыб, вроде бы при деле, весело мерцают стеклянными глазами, но что-то творится не то. Седая, как борода деда Мороза, красноносая пелена витает в воздухе. Тяжелый дух номенклатурной квартиры, пропитан витиеватыми небесными потоками. Весёлые пузыри метана, как в лабораторной пробирке после великого эксперимента, рвутся наружу. К теплу, к свету, к вечной жизни на страницах книг серии ЖЗЛ. Голова профессора Доуэля нежно шевелит губами, телевизор перегрет, работает давно, надо бы выключить, вещь хорошая, жалко, если сгорит. Да почему-то, рук и ног не чуя под собой, тело генерала армии выделывает нелепые коленца. Как во время танца душевнобольного, руки и ноги работают отдельно, выкидываясь в разные стороны, не в такт, ни к селу, ни к городу. Зрители санитары хлопают в ладоши, смеются, а безумец, как будто не слышит вовсе публику, он сам по себе, рвется наружу, из бешеной оболочки болезни.
«Как в каменном мешке», - подумал генерал армии. «Жив я, или давно остался там, в жарких полях сорок первого. Самого первого, решающего года. Для всех нас. Вот где вопрос: быть или не быть, терялся в невыносимой музыке боя. Только быть – решали мы. И никаких гвоздей. Зачем стравили нас со всем миром темные силы империализма. В нашей победе, нет ни капли фальши, тот, кто пытается её очернить, наш главный враг, иуда и святотатствующая гниль. То, что мы отвоевали, должно остаться за нами навечно. Иначе во всех наших смертях нет никакого смысла: тем, кто придет после нас, останется, только внешняя оболочка победы: парад через Мавзолей, наркомовские сто грамм, да салют в десять часов вечера. Я слышал, в политбюро завелись около Юры, предатели, выпестованные либералами из МГУ. Они хотят договориться с америкашками, сжечь, распилить, затопить, продать, все то богатство, что ценой неимоверных усилий, создал, выпестовал, выстрадал советский народ. Поднял из непролазной грязи, надорвав пупки. Гробовщики, похлеще Хрущева. Либерасты, демократы, республиканцы, думцы, раздумцы. А что тут думать, Юрий Владимирович? Разделяй и властвуй. Сади на кол истории всех подряд. Виновных, невиноватых овечек, что любят ходить строем на убой, по приказу великого вождя. Перекраивай границы реальности, под прикрытием водородной дубины. Лезь напролом, гадь, говняй - где только возможно. Оставляй после себя лишь выжженную землю и разрушенные до основания города. Решительность во внешней политике, даже наглость, вот залог успеха любой супердержавы из ядерного клуба. Если она не воюет, то дни её сочтены. Она разлагается изнутри. Как поступает настоящий блатнишка, хозяин улицы? Накидывает понтов выше крыши, «хороший понт дороже золота». А потом стоит в сторонке с корешами и марухами, посмеивается, - поди, возьми меня мусор, концы в воду, свидетели в земле. Юре не хватает прямолинейности. Любит он усложнять, зайти с другого края. Подводит медленно, нехотя и плавно, как невесту под венец, с помпой, обставит так, что не знаешь, как все эти помойные ведра инакомыслия расхлёбывать. Нет в нем царского начала. А России нужен царь, вселенский авторитет. Бог в головах, ветер в ногах, вёсла в руках. России нужно работать над собой и над своими ошибками. А лучше учиться на чужих. Так меньше крови прольётся. Что мы взяли за моду? Почему я, коммунистический адепт, должен надрываться, снимать с себя последние портки и нести их с поклоном папуасам каким-то, людоедам, чёрным князькам в европейской одежде. Накорми, морячок своих людей, обеспечь им достойную жизнь, а потом уже займись всеми остальными. Загнав им сотню - другую танков и самолётов, вечную дружбу не купишь. Перестанешь загонять, перестанут дружить. Найдутся другие загоняльщики. А о Марксе и Ленине, они и не слыхали. Видели только на картинках, в миссионерских кошельках. Зачем земляным племенам в банановых трусах, Энгельс? Про Буду-камасутру, Вуду мертвеца, тотемные столбы в песках и джунглях – это да, пожалуйста. А на кой черт им коммунизм. Им бы соседних, таких же голеньких, хранителей черепов-пепельниц вселенского ада, пограбить, показать силу, погулять по трупам. Друга закадычного съесть, пятой жене в уши блюдца повесить, а черную, лебяжью шею - утянуть в спираль бронзовых колец. Так поступали наши предки, так поступим и мы. Слабый всегда ложится под сильного. А как почувствует косматый зверь, хоть мелкую, но силенку, тут же, начинает огрызаться, рычать на хозяина, скалить зубы. Корми ещё. Мало. Прожорлив, я оказался, но что поделаешь. Сукин сын, зато свой. Коммунистический. Или какой там, еще? Демократический, республиканский? Как мы привыкаем жить, к жизни хорошей, беззаботной, праведной. Казалось бы, вот только вчера отгремели дикие, кровожадные салюты с пороховой землёй пополам, а мы уже танцуем, поем песни, влюбляемся, отвешиваем непререкаемым вождям поклоны до земли. Еще вчера гора бывших людей, вырастала до самого неба и своих, и чужих, а закопали, зарыли и забыли. Когда кончается память человеческая, кончается все живое на земле. Стереть память, правильную память, значит уничтожить страну, заветы отцов, любовь матерей, все то, чем живет и дышит настоящий человек. А что такое, Юра, правильная память, скажи ты мне на милость? Давит, давить и давить? Выселять, уничтожать, «труд освобождает». Или одним все, другим ничего. Получается, что правильная память и есть мечта в светлое будущее. Или правильная память – «с чего начинается Родина»? Или мамины нежные котлетки. А именно, все то, что приносит положительные эмоции, согревают организм человека теплом иллюзий. А всю историческую грязь и мерзость, преступления против самого человекобытования, мы выносим за скобки памяти. Или вовсе не бывает правильной памяти, а существует только правда. Правдивое изложение исторических фактов. А где их раздобыть, если мы архивы закрываем на сто лет. А особо засекреченные исторические реалии, не открываем никогда, хороним вместе с участниками событий. Досужие домыслы, натяжки, а порой и прямое искажение правды, наблюдаем мы сегодня среди исторических волов. А если открывать всё грязное государственное белье через два года. Что будет? Анархия и бесконтрольное пользование материалом в угоду не пойми кому? А именно - собственным амбициям и госдепу. Даже если поставить у архивного станка десяток проверенных ребят, среди них всегда найдется спорщик не на жизнь, а на смерть. Он оспорит любое прямое определение: что море соленое, что ветер не остановится никогда, что небо ватное. Нам, Юра, надо прекратить местечковые распри, во имя всего мира, во имя мира во всем мире. Мы же, как два птенца гнезда Петрова, вышли из народа, от сохи. А представь, товарищ мой, что когда-нибудь, к власти придут другие ребята. У которых нет никаких абсолютно понятий, кроме страсти к обогащению, к вещевизму. Сколько Карлу Маркса не вывешивай на площадях, все равно «для сэбе» не искоренить. Своя рубаха ближе к телу. Как китайцы сейчас говорят: мы Конфуция оставим на время, а устроим ваш ленинский НЭП, на долгие годы. Планово расстреливать негодяев в затылок, на Тянь Ань Мынь будем непременно: за растрату государственной собственности, за коррупцию, за предательство дела великого кормчего. Занимать у других стран, даже диаметрально противоположных идеологически – пожалуйста. Одалживать деньгу – бумагу по-сути – да хоть черту лысому. А свою территорию, мы будем осваивать сами. А, придет время, и чужой прихватим. Нарастим мускулы, поменяем в женьшене, национальную психологию раба. Станем настоящим хозяином на земле, и смотрящим за мировым океаном. Юрий Владимирович, Христом богом прошу тебя, иди за китайцами, нога в ногу, не слушай ты никого. Предатели кругом. Все на запад смотрят, раскормил ты их, как на убой, разбаловал. Так прибери же за собой, подмети, помой. Тебе ли не знать, что за того, кого ты привел, поручился перед корешами, отвечать придется тебе. Если успеешь. А на том свете суд короткий, направо – налево, на сковородку шагом марш. А может, и нет её, Юра, этой жаровни масляной, может весь ад кромешный, на земле остается. Война, кормчий, война кругом, даже букашка с букашкой воюет, а что уж про человека говорить. Да и не человек он вовсе, а средних размеров животное. Сильное, слабое, женатое – все равно. Если охотником стал, а не жертвой, пиши, пропало. Затянет. Одного убил, другого, третьего. И понеслось. По себе знаю. Не уберечь зайца от волка, нет такой силы на земле. Остается Юра, один выход, для честного человека и офицера: самоустраниться. Исчезнуть из жизни, и желательно – навсегда», - генерал армии перевернулся, сшили по кусочкам, склеили, как могли, в такой нервозной обстановке. Тащите к Светлане, к матери. На Ваганьково, к Высоцкому, к Иванам, родства не помнящим. Хороните по-тихому. Никакой кремлевской стены. Ни некролога в «Правде», ни артиллерийского салюта. Тишь да гладь, да Божья благодать. С мертвых, ордена не снимают.
продолжение следует. подписывайтесь