Есть знаменитая история про Лоллобриджиду... Это очень смешная история. В Кремле они оказались в одной очереди на встречу с нашим руководством. И там сидел Стивен Сигал и Джина Лоллобриджида. Ну, он ей сказал, что он артист там, то-се. И спросил ее, простите, пожалуйста, а вы кто по профессии? И Джина так улыбнулась и сказала: я скульптор.
– Николай, когда вы говорите про Лоллобриджиду, например, или Дзефирелли, которые сидят в зале, и вы говорите про них, что это люди как бы другого уровня. Другого качества...
– Другого знания и другого погружения в материал.
– Я, видимо, как зараженный, как все люди моего возраста, зараженные какой-то такой не левой даже идеей, вторым планом происходит как бы унижение всех тех, кто сидит рядом с этими людьми.
– Понимаете, в чем дело. Почему у вас такое чувство возникает, потому что вы сами лично не создавали какое-либо произведение, которое вышло бы на суд зрителей. Вот если бы вы, например, снимали, были бы режиссером или артистом и вам надо творить, вам надо сыграть, например, «Гамлета». Но вы стоите в огромной череде Гамлетов. И вам надо в этой череде сделать что-то свое. Вам надо погрузиться в поэзию Шекспира, вам надо погрузиться в датскую историю. Вы не просто должны произнести текст. Дело в том, что людей, произносящих текст, полно.
Почему я говорю, что есть балеты-однодневки. Они сегодня прошли, и завтра их никто не будет смотреть. Это не продаваемо.
Сколько бы ни ругали Григоровича, это будет всегда интересно. У него есть пять-шесть работ – бесспорные шедевры. Другое дело, вы можете прийти сказать: мне не нравится эта эстетика. Но это бесспорный шедевр. То, что я вам говорю, я могу не любить кого-то или любить. Раневская однажды, на чье-то высказывание, что ему не нравится картина «Джоконды», сказала: Эта дама так много лет будоражит умы людей, что она сама в праве теперь уже выбирать, кому нравиться, а кому не нравиться.
Есть знаменитая история про Лоллобриджиду... Это очень смешная история. В Кремле они оказались в одной очереди на встречу с нашим руководством. И там сидел Стивен Сигал и Джина Лоллобриджида. Ну, он ей сказал, что он артист там, то-се. И спросил ее, простите, пожалуйста, а вы кто по профессии? И Джина так улыбнулась и сказала: я скульптор.
– Гениально.
– Понимаете в чем дело, когда сравнивают и сажают в одну очередь Лоллобриджиду и Сигала – это уже неприлично. Тот, кто организовывал, должен понять, что это неправильно.
Есть вещи, о которых нельзя говорить. Я не позволю никому говорить о методике. Вы хотите сказать, Цискаридзе – ничего из себя не представляет. Не вопрос. Ваше мнение, напишите даже большой транспарант и ходите с ним. Потому что Цискаридзе проживет эту жизнь и все равно время покажет, кем он был или просто в коричневое оделся.
А кто вы такой, еще надо доказать. То же самое спросить, как Сигал... будучи артистом, не знать, кто такая Джина Лоллориджида...
И я общался с одним из кинокритиков, я не буду сейчас произносить его имя – для меня был шок, что этот человек смел со мной обсуждать фильм «Аноним», это о Шекспире...
– Я не смотрел эту картину. Простите. А чей это фильм?
– Я не помню сейчас автора, не скажу вам. Но просто он со мной смел это обсуждать. И человек даже не знает, что существуют разные теории, кто такой Шекспир. Он не понимает, кто такой Гелилов.
– Говорят, что Шекспир это был Френсис Бэкон...
– Вы хотя бы слышали об этом. А этот человек – кинокритик. Он написал статью о фильме «Аноним», ничего не зная ни о Шекспире, ни о теориях. Ничего. Зачем мне читать его?
– Ну, Антон Долин знает Шекспира.
– Я понимаю, что он очень хороший человек, но я не понимаю, зачем читать критику, если вы не видели...
– Ну, вы великий артист, все понятно. Но мне важно, потому что иногда Долин может сложить буковки, или Юра Сапрыкин, например. Он может сложить буковки в слова, а слова в предложения так, как я не смогу сам это сделать.
– Вы понимаете, что такое критика? Это когда Чайковский пишет о Вагнере. Это печаталось в «Московских ведомостях». Вы понимаете, кто такой Чайковский в тот момент? И кто такой Вагнер...
Какая мне разница, что человек по фамилии Сапрыкин пишет о Ларсе фон Триере. Ну, поймите это. Если напишет, ну я не знаю, Кончаловский о Ларсе фон Триере, мне будет безумно интересно, потому что я понимаю, что это один художник высказывает свое восприятие работы другого художника.
– Но с другой стороны, великий Роман Якобсон, когда его спросили, что он думает о лекциях Набокова о Толстом и Достоевском, он сказал, что слон крупное животное, но совершенно не является специалистом в зоологии. Понимаете?
– Еще раз. Есть Набоков и есть Достоевский. И мы не говорим, что сказанное Набоковым – это истина в последней инстанции, но это мнение большого мастера, который является классиком и в русской и – подчеркиваю – и в английской литературе, в отличие от Достоевского. Но если вы вот возьмете сегодня... Вы говорите на английском?
– Слабо.
– Жалко. Купите «Евгения Онегина» на английском языке в переводе Набокова и главное с комментариями. И почитайте. Это самое интересное, потому что ты понимаешь еще очень много чего. Какая мне разница чье-то там, я не буду употреблять фамилии, мнение об этом. Вот Набокова мнение мне интересно, потому что мне Набоков интересен.
– Я понимаю вас.
– Слава богу. И я призываю всех не ориентироваться на мнение людей, которые сами ничего не создали.