Довелось мне тут соседским детишкам устраивать киносеанс. И почему-то решила я из шкафа достать кассетку с мультиком «Побег из курятника«. Ну, пластилиновый такой, в стилистике «Уоллеса и Громита». Сама его смотрела много лет назад, в памяти остались приятные впечатления и классная музыка: а чего еще ожидать от ребят, которые до того писали для экшн-блокбастеров «Скала» и «Без лица»? В детстве я как-то не обращала внимания на многие детали и аллюзии, понятные взрослому: курятник натурально похож на концлагерь с бараками, перекличками и колючей проволокой, а хозяйка фермы один-в-один пародирует нацистских комендантов, склонных к садизму. Я решила, что это все неспроста, и оказалась права: «Побег из курятника» основан на британской классике, на фильме «Большой побег».
«Большой побег» сняли американцы, однако именно в Британии он стал каноном. Доходит до того, что его стабильно запускают в эфир каждое Рождество, что позволяет сопоставить его с нашими «Иронией» и «Иван Васильевичем». Фильм же основан на книге, а книга — на реальном побеге из концентрационного лагеря Шталаг Люфт III, в 160 км от Берлина. В кино среди пленных можно заметить представителей всего альянса союзников: американцы, англичане, канадцы. Это специальный лагерь для летчиков. По сюжету заключенные устраивают многочисленные попытки свалить, а кульминацией становится массовый побег с помощью подкопа. На рытье тоннелей заняты 250 человек, выбраться по ним удается 76, но лишь трое обходят все кордоны и добираются до безопасного места. Остальные либо убиты, либо возвращены обратно в заключение. Героизм, самоотверженная работа, товарищество, удаль и страстное желание свободы. Нормальное такое военное кинцо. Как обычно, лучше того, что сейчас снимают.
Этот фильм натолкнул меня на другую мысль. А где в нашей культуре значимые герои-беглецы? Любопытно сопоставить отображение темы побега у нас, и у них. Давайте начнем с Запада. Что сразу приходит в голову? «Побег из Шоушенка» — история о несправедливо обвиненном бухгалтере, который умудряется не только выжить в тюрьме и не оскотиниться, но долгие годы роет тоннель из своей камеры, чтобы сбежать. Причем сбежать тогда, когда у него налажены связи с администрацией тюрьмы, он пользуется всеобщим уважением, а до конца срока остается не так уж и много. Да, большой вопрос, отпустит ли начальник тюрьмы его живым после участия в финансовых махинациях, однако героя именно этот момент волнует в последнюю очередь. Ему просто нужна воля. Он не боится свободы, как другие заключенные, привыкшие жить в тюрьме. Великий побег — это итог его стремлений и несгибаемой решимости, однако он и другими способами демонстрирует свою внутреннюю свободу, например, лучше всего это показано в эпизоде, когда он проигрывал по тюремным извещателям музыкальную пластинку.
Известных беглецов объединяют две черты. Во-первых, они пытались сбежать, потому что свобода сама по себе является наградой и целью. Заключение, тюряшка — это ненормальное состояние для человека. Герой фильма «Мотылек» (опять же по реальной истории) трижды пытается сбежать, хотя каждая неудачная попытка увеличивает срок и ухудшает условия отсидки. Во-вторых, они отказывались привыкать к тюремному быту, старались найти как можно больше лазеек, всячески обходили навязанные правила игры. Короче, попав в жопу, они не начинали там обустраиваться, как вздыхал один наш соотечественник. Главной мыслью оставался побег. Граф Монте-Кристо, не способный смириться с неволей, начинает выбрасывать пищу, которую ему приносят. Сколько головной боли было от неуемного МакМерфи в «Гнезде кукушки«. Джек Лондон в «Межзвездном скитальце» рассказывает нам о человеке, которого кидали в карцер в смирительной рубашке, но даже в этих чудовищных условиях он умудрялся сбегать хотя бы в страну, созданную в своем воображении. Кроме того, в произведениях о массовых побегах героям дается шанс проверить стойкость, преданность и скоординированность всех участников группы.
Робинзон — для него тюрьмой стал остров, на котором он очутился. Он читает библию, усердно трудится, даже провозглашает себя губернатором и устраивает для питомцев званый ужин, объявляя их поддаными. Формально Робинзон сопротивляется одиночеству и безумию, борется за свое выживание. Однако для того, чтобы просто выжить, сохранить свои клеточные функции и теплообмен, необязательно так упахиваться. Он тоже предпринимает несколько неуспешных попыток к бегству. Робинзон даже Пятницу воспринимает как сокамерника, почти равного себе, насколько это возможно со стороны белого колонизатора по отношению к дикарю во времена Дефо. Сравните это с «Тихоокеанским лимбом«, романом-деконструкцией Турнье, в которой Робинзон сдается, принимает неизбежность острова и даже оказывается неспособен сбежать на проплывавшем мимо корабле. Зато сбегает эгоистичный дикарь Пятница. В свое время «Лимб» был довольно остроумной критикой и ревизией стоицизма, прогрессорства века Просвещения и экзистенциализма. Мол, не надо загоняться в погоне за мнимыми целями, материальными накоплениями и сомнительными перспективами. Надо принять остров-тюрьму и жить в гармонии с ней. Ну-ну, Мишель Турнье, и куда нас это привело?
Бегут все. Бежит каторжник Вальжан, бежит маг Сириус Блэк, в «Беглеце» Харрисону Форду сравнительно легко удается вырваться из тюремного автобуса, но настоящим испытанием становится последующая погоня. Обратите внимание, что в художественных произведениях побег — большое и сложное дело, требующее напряжения всех сил. Если центральной темой являются свобода и темница, то нельзя сводить побег к случайности. Медведь шел вдоль стены, увидел дырку — и сбежал. Так быть не должно. Я понимаю, что в жизни именно так чаще всего и происходит, но где жизнь, а где искусство? Даже в реальности человек стремится к одному из двух полюсов: либо к свободе и неприятию тюремщины, либо к адаптации. Поерзать на двух стульях, глядишь, где-то да поудобнее.
Не обойдем вниманием и тот факт, что этот архетип держится на лицемерии. Смотрите: Дюфрейн, Монте-Кристо, герой Форда — несправедливо обвиненные и оболганные. Пленники концлагеря априори храбрецы и мученики, тут нам от пропагандистского флера не избавиться никогда. Вальжан и тот сидит за буханку хлеба, вообще издевательство.
Среди беглецов — нет виновных.
Западная культура разрешает стремиться к свободе, если вы и впрямь не совершали никаких преступлений. Если вас за решетку упекли по ложному доносу, враги во время войны или в рамках тоталитарных репрессий — сбегайте на здоровье. Но если наш герой настоящий преступник? Убийца, насильник или поджигатель? Такому персонажу в свободе отказано: пусть мотает срок от звонка до звонка, а вертухаи пусть на ночь заковывают его наручниками в «ласточку». Если он там деятельно раскается, то, может быть, автор пойдет на уступку и позволит ему сдохнуть во время побега. Пусть лежит, подстреленный, вцепившись в травинку в метре от тюремной стены, но воли он толком не увидит, пока не исчерпает своего преступления. Имеется в виду, что преступнику свобода нужна только для того, чтобы совершать новые преступления. А пусть даже и так — что с того? Неужели такой человек не способен на выдающиеся подвиги ради обретения свободы, неужели он жаждет воли менее других? Пусть это аморально, но само по себе истовое желание свободы чего-то да стоит, какой бы мерзкий человек его ни испытывал. Благо практика показывает, что большинство реальных преступников к побегу не склонны: тихонько сидят, пописывают прошения о помиловании, встраиваются в рутину. Самые амбициозные не тоннели роют, а становятся блатными и обретают иллюзию свободы, эксплуатируя тех, кто ниже них в иерархии.
Что такое побег в широком смысле? Это отказ принять наказание, назначенное обществом. Тюрьма — место для изгоев и негодяев, которых мы коллективно приговорили к лишению свободы и человеческого достоинства. Враги народа или враги важных и властных господ. Я бегу из тюрьмы, потому что я считаю наказание несправедливым, а обществу отказываю в праве судить меня. Конечно, изначально невиновному тут проще. Западная культура, пусть и со скрипом, пришла к мысли, что иногда общество лажает, суд руководствуется корыстными мотивами, в итоге за решеткой оказывается тот, кого там быть не должно. Тем паче узник не должен добровольно отдавать себя в руки врагов нации. В подобных случаях герой имеет моральное право на побег. Это завязка многих авантюрных и военных романов.
Попробуем применить это к русской культуре. Сложности начнутся уже из-за отправной точки. Что значит, посадили невиновного? Это что, начальство опростоволосилось? Это, получается, власть, всесильная и всезнающая, словно Иегова, не права, а этот вот чмошник, маленький человечек, прав, что ли? Никуда не годится. У нас вся великая литература, то бишь признаваемая великой литерурой в школьной программе, — казенная, системная. Даже вольнодумец Пушкин и тот всю жизнь работал с оглядкой на царя и часто ходил по офигенно тонкому льду, особенно, когда ему доверили работать с историческими архивами. Годунов, Пугачев, Петр Первый — очень болезненные персонажи и метафоры для Романовых. Всякий беглец — бунтовщик наравне с Разиным. Эта тема исторически у нас придушена, а редкие попытки изображения побега выглядят очень жалко и беспомощно.
Начнем с классики. «Джентльмены удачи». Снятый, к слову, ни разу не Гайдаем, а Александром Серым, у которого был за плечами тюремный опыт. Евгений Трошкин, герой Леонова, заведующий детским садом, сбегает из тюрьмы с другими заключенными. И хотя подельники ему симпатичны, Трошкин не может просить у милиции никакого снисхождения для них, кроме того, чтобы им хотя бы не накидывали срок за властями же устроенный побег. Кстати, чем заканчивается фильм? Как по мне, финал остается открытым. Хмырь, Косой и Алибабаевич, словно повисают в пустоте, не понимая, отпустят их или посадят. Фильм легкий, новогодний. В комедии просто по законам жанра нельзя взять и вернуть их в колонию на глазах у зрителей, испортив праздничное настроение. Поэтому возникает неловкая пауза. Но кто может гарантировать, что они останутся на свободе после титров?
Реальность показывает, что нельзя верить ни единому синему слову, — это я насчет обещаний, что им не накинут срок. Учитывая, что побег в итоге стал их собственной импровизацией, по факту натуральный и с умыслом. А предыдущий срок им тоже скостили? А Василию Алибабаевичу, которого в согласованных ментовских планах даже не было, тоже оставят на воле и не впаяют трояк за побег? «Сколько у меня было? Один год. Сколько за побег дадут? Три! Сколько за детский сад и квартира?» Хмырь и Косой, скорее всего, рецидивисты, уж точно не на год в тюрьму в прошлый раз попали.
Есть великолепная «Комедия строгого режима» с Сухоруковым. Сюжет там не только о побеге из тюрьмы, но, шире, о побеге от нашей исторической безысходности и предопределенности. Чем все кончается? Угнанный зеками, косплеящими революционеров, паровоз кругами носится по замкнутому треку вокруг колонии под аплодисменты вертухаев.
Что у нас с патетическим победобесием? На удивление мало фильмов о побегах из концлагерей, хотя в реале было немало прецедентов. «Собибор«? Ну, это просто нелепый ремейк британского же фильма, причем Хабенскому как актеру никогда с Хауэром не сравниться. Смешно же, иностранцы сняли кино про Собибор раньше, чем это сделали мы сами, в 1987 году. И злые украинцы-коллаборанты там показаны во всей красе, что даже привело к международному скандалу, обрубившему планы на сиквел. То есть, британцы смогли показать и подвиг советского офицера, и зверства карателей-хохлов, в то время как кремлевская пропаганда лажает по всем фронтам. Идиотизм.
В принципе, нашим критериям соответствует «Судьба человека» по рассказу Шолохова. И то, до тех пор, пока мы не придираемся к сцене побега, которая больше выглядит счастливой случайностью. Хладнокровный советский шофер обманывает доверчивого немчика. Ладно, фокус там не на побеге, да и в лагере Соколов вел себя достойно. Однако куда его выводит побег? Дом сгорел, родные погибли, а на воле он никому не нужен. К вашему сведению, существует и фильм с обратным сюжетом: «Побег из гулага«, но уже про немца. Представляю, какой вой бы поднялся, если бы он сейчас вышел.
«Т-34″… киношка наша, кинуля… Помимо того, что это говно и фентезийный ремейк частично той же «Судьбы человека», частично «Жаворонка«? Больше сказать-то и нечего.
Вообще культ героев, сбежавших из концлага, у нас как-то не сложился. Возможно, начальство никакого особого подвига в том не видело. Еще вероятнее, относилось к этому с великим подозрением, поскольку рядовой советский человек, вообще-то, и в плен попадать не должен. Какая-то аномалия. Поэтому большинство из тех, кому посчастливилось вырваться из лагерей смерти, потом долго рассказывали особистам о том, какие они классные сбегатели. Некоторые попадали из концлага в гулаг. Причем с особым ожесточением бывших фронтовиков принялись отправлять в гулаг уже после войны, когда вдруг чекисты массово обзавелись секретными документиками о том, как пленные сотрудничали с нацистами. И нельзя сказать, что в большинстве случаев это было неправдой.
Раз уж вообще об этом заговорили, давайте я приведу цифры, представляющиеся достоверными. Всего в ходе войны (особенно в первый провальный год) немцы взяли в плен около 4,5 млн советских граждан. 1,8 миллионов спасенных прошли через фильтрационные лагеря особистов. Из них 1 млн вернули на фронт, 500К отправили на предприятия в тыл, а 233К проверку не прошли и были расфасованы по трудовым лагерям и штрафбатам. Будем честны, от Союза можно было ожидать и худшего.
А вот с Колымой и гулагами совсем грустно. На моей памяти только коротенький рассказик «Последний бой майора Пугачева» Шаламова посвящен этой теме, да несколько блатных песенок, авторами которых — вот незадача — чаще всего оказываются кабинетные барды, которые лагерей никогда не видели. Шаламов уникальный автор для отечественной культуры. Пожалуй всего два с половиной автора у нас так ценили свободу и волю: он и Лермонтов (и половинка Леонида Андреева). «Мцыри» Лермонтова — как раз вписывается в архетип. А его «Песнь о купце Калашникове»? Что это, если не моральное оправдание бунтовщика, маленького человека, двинувшего в ухо боярина, отстаивая какую-то честь, которой у него, маленького человечка, отродясь и не было? Остальные так или иначе обустраивались, козлили, искали способы подлизаться к блатным или администрации, а то и, подобно Толстому, возводили для нас новые, еще более изощренные тюрьмы. Солженицын, антипод Шаламова, красочно расписывал, как здорово тихонько скрестись по бараку в обнимку с ложкой (в школе этим «Иваном Денисовичем» долбили без продыху, а в памяти только ложка осталась. Не ложка, а надгробие над всем человеческим в человеке).
У Шаламова Пугачев как раз честный офицер, не прошедший проверку особистов и отъехавший на Колыму. От чужих бежать можно, от своих нельзя. Он понимает, что скрыться нереально, да и некуда, но решает дать последний бой за право умереть свободным и вольным. Греза о захвате самолета — самообман с самого начала, но нельзя делать коллективный побег откровенно бессмысленным и суицидальным. Что до современной экранизации, то, оставим в стороне затянутое художественное исполнение, суть сводится, скорее к критике сталинизма (пусть и у либералов будет немного праздника к годовщине 9 мая, да и снят он был в далеком от нынешних реалий 2005 году), вместо жажды свободы.
Мне кажется, у нас существует особая культурная сложность, отсутствующая в западном сознании. Опыт жизни в авторитарной России, будь она царской, советской или путинской, сам по себе травмирующий и тюремный. Это такая стигма, которую не залечишь. Сбежать можно только за рубеж, но в этом всегда присутствует нотка предательства и малодушия. Поэтому у нас побег, если уж до него дойдет, надо совместить либо с бунтом, как у майора Пугачева, либо с местью, как у Монте-Кристо. Просто взять и свалить к морю, подобно Дюфрейну, не удастся, потому что это будет побегом только на физическом уровне.
Самым новаторским и элегантным произведением о побеге в русской литературе я вынуждена признать рассказ Веллера «Легенда о заблудшем патриоте«. Герой по пьяни теряется в лесу во время похода за грибами и случайно переходит границу с Финляндией. Вместо того, чтобы радостно пополнить ряды советских невозвращенцев, благо все условия позволяли, инженер Маркычев начинает рваться на родину. Родина, в шоке и панике, начинается рваться подальше от него. В историю ввязываются чиновники, консулы, послы, контрразведчики, не понимающие, считать Маркычева шпионом или дурачком. За время отсутствия его успели уволить с завода, выписать из квартиры и вообще вычеркнуть изо всех сфер жизни. Но Маркычев не только успешно возвращается, но и поднимает волну, рассылая письма, жалобы, а заодно накатав доносы вообще на всех своих бывших коллег и начальников.
А потом он опять сбежал. Той же лесной тропкой в Финляндию, только по-настоящему. В первый раз он маршрут проверял, а вернулся чтобы покуражится и поглумиться. Вот такой побег под стать советскому человеку, только так можно родине отплатить за всю заботу.
Попробуйте поработать в этом направлении. Материал интересный, тропы нехоженные. Размывая тему тюрьмы и побега, можно прийти к любым умозаключениям. Тюрьмой может стать работа (вся офисная проза), брак («Замыслил я побег» Полякова), сложившаяся судьба («Штиллер» Фриша), творчество («Мизери» Кинга), весь мир целиком («Посторонний» Камю). Хотя это хорошие варианты, я все-таки настаиваю на том, что в каноничном исполнении побег должен быть буквальным, а тюрьма — наказанием, назначенным индивиду обществом. Сами видите, таких произведений у нас очень мало. А так, чтобы побег еще и завершился успехом, привел героя к чему-то оптимистичному, — у одного лишь Веллера на моей памяти так вышло.
Помните, что есть искусство, а есть реальность. Тот же Навальный. С одной стороны, он конфликтует с администрацией, требует соблюдения прав, объявляет голодовку. С другой стороны, он не оспаривает правила — он лишь принуждает власть играть по этим правилам, которые она же сама и установила до того, как окончательно ушла в отрыв. Вся его война, на самом деле, остается в рамках дозволенного законом. Не ставя под сомнение закон и систему в целом. В швейцарской тюрьме Навальный был бы самым милым и добропорядочным заключенным. А вот Кропоткин, например, и впрямь бежал от конвоя. Диссидент Анатолий Марченко указывал на изначальную несправедливость своего приговора и свыше 100 дней держал голодовку с требованием освободить вообще всех политзаключенных. А не до тех пор, пока ему не дадут ибупрофенку. Не знаю…
В этом мире «склонный к побегу» — величайший комплимент доступный экзистенциалистам. А вы пытаетесь от этого ярлыка избавиться, чтобы угодить вертухаям.