На работе как всегда завал. Начальник кричит, размахивая отчётом перед лицом, а глаза уже не видят. Мысленно он уже дома, перед порогом квартиры. Ему говорят переделывать, а он думает о компьютере и баночке пива. Сейчас отчёт как то не особо волнует мозг.
Уже почти полночь. Он смотрит на дверь и не решается войти. Даже отсюда слышен скрип кровати. Этого и следовало ожидать. В последнее время её ужин, только что разогретый в микроволновке, холодный как труп. Её скучный взгляд и холодное тело по ночам. Он засыпал, с мыслями о работе, а приходил с мыслями о сне.
Дверь скрывала картину, которую он уже давно видел перед глазами. Осталось только аккуратно отворить её и увидеть незнакомые ботинки в прихожей. Но почему на душе так легко? Будто к этому всё и шло и вот сейчас всё встало на свои места. И дома уже не ждёт холодный ужин. Морщинки вокруг глаз радостно заиграли. Теперь всё правильно.
Ноги несут по тротуару ночного города. Лёгкие наполняются ночной прохладой. И сквозь шум машин пробивается шелест прибоя.
Туфли задевают лёгкий песок и подкидывают его вверх. Песчинки засыпаются в ботинок и начинают неприятно колоть. Старая рана ноге вдруг защипала. В тот день он порезался о бритвенное лезвие на полу. Хотя всегда использовал электрическую. Но сейчас это уже не важно. Портфель падает в песок. Пиджак накрывает его сверху.
Ночной воздух продувает рубашку, а шелест волн уносит гул машин в даль. И сквозь всё это тихое протяжное пение русалок отчётливо доносится до уха мужчины. Он только удобно уселся на песке. Но это пение. Оно будоражит и зовёт. Тихо и нежно. В волны, в глубь. Туда. На дно.
Утром, в центре Москвы, обнаружили утонувшего посреди тротуара мужчину.