Снегирев Николай Григорьевич. 16 июня 2009 г.
История моего рода.
Село наше раскинулось в долине между гор, в бывшей Тифлисской губернии, недалеко от турецкой границы, в 20 км. От Памбакского хребта, протянувшегося с севера на юг вдоль турецкой границы, между Тбилиси и Ереваном, от Тбилиси 120 км. До Еревана 180 км. Как гласит молва ,название села ,яко бы принадлежит А.С.Пушкину ,когда он совершал поездку в Карс и Эрзрум.В его воспоминаниях есть место ,где упоминаются Волчьи Ворота ,это небольшой перевал по дороге из Грузии в Армению ,это была единственная дорога в тех местах, которая шла по ущелью недалеко от нашего села .Проезжая наше село ,А. С.якобы сказал, ,,Как здесь привольно”.Так это слово и прижилось в названии села.
История села такова. Из рассказов моей большой родни , со стороны отца 4 брата и сестра, соответственно 4 дяди и 4 тетушки ну и 9 двоюродных братьев и сестер, со стороны матушки — 2 брата и сестра ну и двоюродных 5 братьев и сестра, ну и бабушка, светлая ей память, которая сыграла в нашей жизни большую роль. И так после окончания войны на Кавказе и вхождения Грузии и Армении в состав России солдаты в Русской Армии служили 25 лет. В Закавказье было много свободных земель, и желающим осесть на новых землях давали вольную. Так более 250 лет назад стали возникать новые поселения. В нашем районе, примерно в радиусе 30 км появилось 7 поселений. Некоторые, как наше село и некоторые другие добровольно, в тех же местах были поселения высланных из России сектантов-молокан и духоборов, 2 поселения были выходцами из Украины. Как рассказывали мои родичи, на этом красивом месте, в долине между гор, на ровном пятачке, между двумя речками казна построила первых 12 домов, обнесли их частоколом, первым поселенцам выдали 12 берданок. В 18 км от села, в городке Джаллал –оглы стояли казаки, которые охраняли первых поселенцев. Городок Джалал-оглы описал А.С. Пушкин, когда путешествовал в Карс и Эрзерум. Недалеко от городка А.С. Пушкин встретился на перевале с обозом армян. На вопрос «кого везете?», ему ответили Грибоеда, т.е. Ему встретился гроб с останками Грибоедова, которого везли в Тифлис, где его захоронили. Этот перевал так и назвали — Пушкинским. Над родником, который бьет на самом перевале, на скале изображены герои той истории. Арба, на которой везут останки Грибоедова, несколько армян, и А.С. Пушкин на коне.
После революции городок переименовали в г. Степанован, т.к. Там родился Степан Шаумян, один из 26 Бакинских комиссаров. Городок небольшой, очень красивый, воздух и вода там очень хорошие, летом там любили отдыхать жители Еревана - курортное место. Места в окрестностях очень красивые, земля плодородная, чернозем. Но так как эти места расположены в горах, даже летом в ущельях кое-где лежит снег. Хорошо росли яблоки, груши, картошка.
В 14 километрах от нашего села — Привольное, было поселение молокан, село Воронцовка, принадлежащее графу Воронцову-Дашкову. После революции село переименовали в Калинино, это была «столица» молокан в том районе. Молокане очень хорошо делали сыры, хорошо солили капусту, вкусную хрустящую. Даже в 80-х годах, на рынках Тбилиси и Еревана, лучшей капусты, чем из Калинино не было. Продавали эту капусту молодые девушки и женщины, упитанные, красивые, как говорили в народе кровь с молоком, а сыры и мед продавали мужчины – высокие, бородатые. Говорили
2
они протяжно, вежливо, никогда не ругались, даже друг к другу обращались по имени отчеству, так их вера обязывала. Они не пили вина, не курили, у них в деревнях не было церквей и икон, Молились они общиной, по воскресеньям собирались в определенном доме, все чистые, мужчины в вышитых рубашках, подпоясанные самоткаными поясами с кистями. Женщины, чистые, в вышитых кофточках, пожилые женщины в вышитых фартуках. После молитвы во дворе уже были накрыты столы, на которых уже дымились самовары, и все садились пить чай. У молокан завтрак, обед и ужин – начинался с чая и заканчивался чаем.
Со стороны отца Снегиревы были выходцами из московской губернии. Со стороны матушки Федоровы из Воронежской губернии. Как рассказывали родичи, на поселение они шли больше полугода, с повозками и скарбом.
В тех местах, но почему-то на склонах гор, были поселения армян и татар, как их называют до сих пор, против набегов которых приходилось обороняться. Оборонялись успешно, жили и расширялись, строили новые дома. Исходя из того, что, к моменту моего рождения, 1935 г. село было большое, более 500 домов. Постараюсь описать географию того района, где расположено село. В распадке между гор, с севера на юг, в сторону Степанавана течет речка, западные горы немного ниже восточных. Вдоль речки с восточной стороны тянется высокий хребет, на склонах этого хребта два армянских села домов по 50. От Степанавана вдоль речки, с юга на север идет дорога через армянские села, до Привольного 18 км. И дальше на север, через горы в Грузию. Село тянется с востока на запад, вдоль речки, которая разрезает восточный хребет небольшим распадком. Восточный хребет поворачивает на север и закругляется на запад. И в этом распадке, в треугольнике между другой речкой, которая течет с севера и соединяется к западу с первой речкой и расположилось красивое село Привольное. С западной стороны села, сразу за речкой, возвышаются отроги хребта, упираясь в речку как- бы торцом. Хребет возвышается высоко над селом, его вершину венчает скальный выступ высотой метров 25. Эта скала уходит дальше на запад, теряясь где-то в дали.
На этом скальном выступе наши предки установили большой каменный крест, высотой метров 10, и шириной 5 метров, и с любого места села, он был виден, ну а с вершины этого выступа, село было видно, как на ладони. В середине села, наши предки возвели большую красивую церковь, с высокой звонницей и круглым куполом. Такой большой и красивой церкви не было в округе. Бабушка рассказывала,что раньше до революции, звон церковных колоколов был слышен верст за двадцать. Вокруг церкви разбили сквер, и была площадь размером с футбольное поле, целый квартал между первой и второй улицами. Примерно до 50 года на этой площади проходили гуляния молодежи. Девушки и парни одевались в лучшие наряды и прогуливались по площади, ребята кто с гармошкой, кто с гитарой или балалайкой , стайками по 5-6 человек, и каждая компания пела свои песни. А на праздники на площади устанавливали опоры, навешивали сани, и эти сани служили качелями. Так же вкапывали столб, на вершине которого было колесо, с колеса свешивались веревки, держась за эти веревки парни прыгали большими прыжками. А мы, пацаны, старались вечером обежать 3 раза церковь, по слухам , кому удастся обежать 3 раза церковь, тот увидит ведьму или колдуна и ни ведьма ни колдун не смогут ничего сделать со смельчаком, 3 раза обежавшим церковь.
3
Было жутко и страшно, но, преодолевая страх , мы с моим другом Федором, обежали церковь 3 раза. Но я не видел ни ведьмы, ни колдуна, а Федя говорил, что видел колдуна. С востока на запад, примерно на 2 км, тянется первая улица, вторая улица чуть короче первой, речка поджимает, третья улица, еще короче, вторая речка по течению с севера , дугой огибала село с севера на запад, и 4я и 5я улицы были еще короче первых трех, примерно по 800 метров в длину. Ну а поперечные улицы называли проулками, по ширине село было примерно 1 км. К северу от села в 3 км. был большой лес.
Дома строили крепкие, фундаменты были из бутового камня, горы кругом, камня было много, даже некоторые дома в деревне первые этажи которых были выложены из камня. На первых этажах располагались хозяйственные помещения, а жилые помещения были деревянными. Дома были большие крытые черепицей. Наши предки построили свой кирпичный завод, который работал даже во время войны, делал кирпичи. Вдоль передней части дома и торца, выходящего на улицу, обязательно тянулся балкон. Окна закрывались ставнями на ночь, деревянные стены были оштукатурены глиной и обязательно побелены белой глиной, снизу и сверху шел бордюр, окрашенный красной глиной. Ставни изнутри и снаружи были окрашены в синий или зеленый цвет, кому как нравилось, и расписаны цветами.
В доме было, в основном 2 комнаты, по 20-2 кв. метров. В одной основной стояла русская печь и жизнь текла в ней. Другая комната, передняя, предназначалась для гостей. Под одной крышей был амбар, конюшня, сарай. У некоторых конюшня и амбар стояли отдельно. Дома торцом, в основном, выходили на улицу, по торцу шли 3 окна, ну а по длине дома окна выходили во двор. Дворы были вымощены каменными плитами, толщиной в ладонь, плиты добывали недалеко в горах. Двор замыкали высокие ворота, тесаные, глухие, высокие , чтобы воз сена на повозке свободно въезжал во двор. Между домом и улицей располагался палисадник, где обычно росли яблони. Обычно планировка квартала состояла из 4-5 домов между улиц и проулков.
Наши предки жили большими семьями, жили хорошо, счастливо. Растили хлеб, рожали детей, берегли южные рубежи России. У моего деда Михаила и бабушки Варвары было 10 детей. К моменту моего рождения их осталось шестеро. Старший брат отца — Яков, у него было двое парней, Никита и Максим, и две дочери Вера и Надя. У второго брата Ивана было две дочери Соня и Оля, и сын Михаил. У сестры Насти был сын Никита и дочь Валя .У брата Сергея была дочь Нина. У четвертого брата Моисея был сын Виктор и две дочери Лена и Маша. Ну и мы, я и сестра Эльвира. В семье детей 15 человек. Со стороны матушки, у деда Антона и бабушки Маши было 8 детей, к моменту моего рождения осталось 4. Старший брат дядя Матвей, у него было 2 сына Федор и Миша и дочь Надя. У сестры тети Мани было три сына Федор, Миша и Жора. Нас двое. У младшего брата Ивана, уже после войны было 2 дочери и сын.
Со стороны матушки я помню своего прадеда Семена и прабабушку Матрену. Прадед был высокий с пышной бородой, ходил в полушубке. По рассказам бабушки прадед был знахарем и лекарем, лечил травами, выправлял кости. Был честен и справедлив, в селе к нему относились уважительно. Жили одной большой семьей 40 душ. У него было 6 сыновей и две дочки. Обедали в три очереди. Прадед руководил общими делами, каждому сыну выделял поле для обработки, прабабушка руководила
4
домашними делами, ключи от амбара были у нее. Она была невысокая кругленькая, ходила в расшитой кофточке и расшитом фартуке. По рассказам бабушки, если снохи затевали ссору, чего не бывает в большой семье, прадед брал кнут и быстро усмирял и правых и виноватых. Говорил, что пока он жив, в доме должна быть тишина и порядок. В 20-х годах, после революции, сыновья стали делиться. В семье было 8 коров 8 пар быков и 6 лошадей, не считая овец свиней и другой живности. Пятерым сыновьям выделили землю, построили дома, трое построили дома рядом с отчим домом, в то время прадед жил на краю деревни, двоим чуть подальше на другой улице. Дома строили всем миром, как говорила бабушка. Заранее заготовили лес и другие материалы, на стройку приходила вся родня и соседи. Прадеда я помню в году 37 или 38 мне было 2-3 года. Федоровы жили в нижней части села, а Снегиревы в верхней, верхней считалась западная часть села, откуда текла речка. После смерти прадеда Семена за старшего остался мой дед Антон.
Часто в село приезжали армяне и татары, вели торговлю. Дед хорошо знал армянский и татарский язык и часто в его доме оставались на ночь гости, армяне или татары. Его братья, как рассказывала бабушка, упрекали деда и предупреждали, что такие гости до добра не доведут. На что дед отвечал, что он старший в семье и знает, что делает, пусть ночуют, место не перележат, не объедят, не ночевать же им на улице. После революции Грузия, Армения и Азербайджан объединились в Закавказскую федерацию, после чего перессорились друг с другом и перешли к войне. Меньшевики в Грузии заключили союз с Германией, мусаватисты Азербайджана заключили союз с Англией, ну а Турция с удовольствием опять напала на Армению. В нашем селе был отряд самообороны, который отбивался от тех и других. Как рассказывала бабушка, однажды в селе побывали англичане и арапы - негры, черные как голенище сапога. Побыли в селе 2 дня, русских не трогали, после ушли. Наша дружина отбивалась далеко от села. Дед Антон был ранен и его раненого через фронт татары привезли домой в деревню за 40 км. Как говорила бабушка — добро не пропадает даром .Одним из первых поселенцев Снегиревых, тетушки рассказывали ,наш предок ,мой пра пра дед ,якобы .был офицер ,в больших чинах был горячего нрава ,любил вино и женщин ,из-за женщины дрался на дуэли с высоко поставленным человеком ,убил его ,за что был понижен в звании и отправлен на Кавказ ,тогда шла 40 летняя война с Шамилем. После пленении Шамиля и окончания войны вышел в отставку и из”явил желание остаться на Кавказе ,начать новую жизнь.
Со стороны отца
деда Михаила я не знал, он пропал в 20-х годах. После революции и междоусобных войн, село оказалось окруженным разного рода «армиями» и приходилось обороняться от всех «армий» и разных разбойников. Время было лихое. Как говорили, оборонялись успешно, на опасных направлениях разложили бороны зубьями вверх, от конницы. Оружия было много. После войны и революции солдаты возвращались домой с оружием, да и после развала турецкого фронта, это было недалеко от нашего села, оружия хватало.
5
кулачного бойца, за ним закрепилась слава силача. Так же на спор он останавливал мчащуюся тройку лошадей. Становился посреди дороги и строго смотрел на мчащуюся тройку. Говорят, что кони садились на круп в нескольких шагах от него, брызгая пеной. Когда пришла пора обзаводиться семьей, ни одна девушка из нашего села не соглашалась выйти за него замуж. После нескольких неудачных попыток сватовства, он нашел девушку в дальнем селе под стать себе, высокую, сильную и суровую. Бабушку Варвару я помню хорошо, умерла она в 1942 г. мне было 7 лет. Нас с сестрой она всегда жалела, мой отец был самым младшим сыном в семье. Из рассказа матушки поженились они в 1934 г. и в том же году его призвали в армию. Мама осталась жить в доме, где жил мой отец и его брат, Иван, там -же жила бабушка Варвара.
Бабушка Варвара вела хозяйство строго, говорят, что она голыми руками доставала чугуны из русской печки. Однажды, когда пригнали коров из стада, во дворе висело белье после стирки. Кто-то не доглядел, корова подошла и стала жевать белье. Бабушка это увидела, схватила попавшую под руку лопату и черенком так хватила корову по боку, что та отдала концы. Мама говорила, что за какую то провинность бабушка Варвара отвесила ей оплеуху, та не сдержалась, отвесила в ответ свекрови такую же оплеуху, взяла меня и ушла к своей сестре Мане, сказав, что ноги ее больше не будет в этом доме. И правда, сколько я помню, когда мы с отцом приезжали в отпуск, они никогда не останавливались в родительском доме, останавливались или у брата Сергея, его дом стоял напротив родительского или у маминой сестры Мани.
Старший брат отца дядя Яков был человек степенный, рассудительный, в 1941 году ему было уже далеко за 50. Второй брат Иван на 2 года младше Якова, старый партизан, также в 1941 г. был не призывного возраста. Потом была сестра Настя. Следующий сын- Моисей был 1904 г.р. Это отдельная история. По рассказам тетушек дед очень дружил с тамошним священником, однажды между ними произошла размолвка , дед набил морду святому отцу. Священник обиделся и сказал деду: ну ты меня еще попомнишь! Когда родился очередной сын, его понесли в церковь крестить и святой отец крестил младенца именем Моисей. Во всем районе, во всей округе это было единственное имя Моисей. Правда он гордо и честно пронес его через всю свою жизнь. Потом был брат Сергей и самым младшим был мой отец — Григорий 1912 г. рождения. По рассказам тетушки Насти, после окончания РУ в 1952 г. я жил у нее, наш прадед и три его брата жили зажиточно, но любили , однажды два брата проиграли в карты весь скот и одонки хлеба. Несколько раз начинали с «нуля» и вновь поднимались на ноги. В первую мировую войну дед Михаил служил в Карсе, Россия вела войну с Турцией. Дядя Моисей, с ним у меня сложились более тесные отношения чем с остальными дядьями, рассказывал, что дед Михаил несколько раз приезжал в отпуск, и бра его с собой в Карс. Дядя Яков служил в армии вместе с ним, я писал, что дед Михаил был отчаянным человеком. Однажды он с двумя братьями и еще с десятком таких же лихих бойцов, сделал набег на турок. Набег выдался удачным, они захватили большого турецкого начальника. Дед Михаил лично пленил Мухтара -пашу, который был командиром турецких войск в том районе и доставил его в полк. Генерал наградил его за это георгиевским крестом и личным оружием. После пленения Мухтара- паши, за дедом закрепилось прозвище — Мухтар. В селе было с десяток Снегиревых и когда хотели выяснить о ком из Снегиревых идет речь, объясняли Мухтаровы. Все становилось ясным, о ком идет речь. О храбрости деда Михаила и о
6
Пленении Мухтара -паши, я слышал еще раз, уже учась в РУ в Тбилиси в 1950-1952 г.г. От двоюродного брата деда Михаила ,деда Петьки, к которому мы с тетушкой Настей зашли как-то в гости. Во времена лихолетья, в начале 20-х годов, когда шла свара между республиками, в селе организовали отряд самообороны. Командовал этим отрядом дядя Иван. А когда стали устанавливать Советскую власть в селе, дядя Иван и дядя Моисей были на переднем крае этой борьбы. В мемуарах маршала Баграмяна есть упоминание, что в двадцатых годах он командовал войсками в тех местах и он хорошо помнит и очень доволен бойцами из русских сел, Пушкино, Воронцовка, Привольное. Я спросил у дяди Моисея, читал ли он мемуары Баграмяна о 20-х годах? Он спросил не упоминает ли Баграмян о пулеметной роте, которой командовал Моисей? И слово в слово повторил написанное Баграмяном. С установлением Советской власти в тех местах, есть еще один момент причастности братьев Снегиревых в тех делах. Я писал, что дядя Иван командовал отрядом в своем селе, а в 30-ти километрах западнее, где проходит железная дорога Тбилиси — Ереван, есть местечко Санаин. В том районе руководил отрядом тов. М. Он впоследствии стал видным партийным деятелем и входил в политбюро. Так вот, однажды днем тов. М. Появился в селе и просил чтобы дядя Иван дал ему пулеметную команду, чтобы отбиться от нападения дашнаков. В то время в доме дяди Ивана шел ремонт, как раз перекладывали печь. Не успели они как следует поговорить, как прискакал нарочный и сказал, что их атакует большой отряд дашнаков. Тов. М. Был ранен и не мог идти дальше. Бабушка Варвара, женщина решительная, сказала сыну, чтобы он со своим небольшим отрядом уходил в лес, а о тов. М. Она позаботится. Так и сделали, отряд дяди Ивана отстреливаясь отошел в лес. а тов. М. Бабушка Варвара замуровала в борове печи на чердаке. Дашнаки заняв село рыскали повсюду, обыскали весь дом, но ничего не нашли. А когда через три дня дашнаки покинули село бабушка разобрала боров и выпустила пленника. Также она вылечила его. Она была как говориться, на все руки мастер, лечила травами, молитвами, вправляла кости. Эти знания она передала своей дочери Насте, которая также лечила людей, вправляла кости, до старости помогала людям. Мне было 6 лет когда я как-то слетел с лестницы в подвал и вывихнул руку правую руку. Несколько старушек пытались мне помочь но безрезультатно. Через 2 дня слух о моей болезни дошел до бабушки Варвары, она жила на верхнем конце села. Она явилась, поохала, распорядилась истопить баню. Повела меня в баню, распарила, помолясь положила под мышку клубок ниток и что-то сделала. Мне сразу стало легко, но этот вывих до сих пор иногда дает о себе знать. После интенсивного труда, правая рука иногда ноет, особенно к перемене погоды.
Как известно закавказская федерация распалась, Грузя, Армения и Азербайджан сцепились между собой. Привольное переходило из рук в руки, зашли немцы-союзники грузин, но их быстро выбили англичане азербайджанские союзники, ну а Турция вела войну с Арменией, недалек был 1915 год. Когда турки устроили резню армянам. Бабушка рассказывала, что в их доме несколько дней стояли арапы-черные как голенище негры, которые были в английской армии. Но они с мирным населением вели себя миролюбиво, не грабили, а в армянских деревнях резали всех, включая детей.
В 20 км. От нашего села находиться женский монастырь Бабьи ворота, когда он был основан , не знаю, вероятно, во время заселения вольных земель. Монастырь очень красивый, стоит в красивом ущелье, в лесу. Умели наши предки выбирать места для
7
церквей и монастырей. Послушницы и монахини были в основном русские. Помню , во время войны в Привольном время от времени появлялись монашки, шили платья и одеяла. По рассказам дяди Ивана и тетушек, в 1915-17 гг. он с отцом работал плотником в монастыре. Там он приметил молодую монашку, а во время революции, еще до создания отряда, посоветовавшись с отцом, однажды с друзьями на 2-х бричках вечером отправились к монастырю. По их словам, они встречались несколько раз в определенном месте. По условленному свисту она перелезла по веревочной лестнице через стену и они укатили домой. Я видел эту стены, метра 4 высотой, каменные. Тетушка Соня, а она была женщина умная, добрая, веселая, с чувством юмора рассказывала как она в монашеском одеянии «штурмовала» стену монастыря, и как молодой красивый дядя Иван ухаживал за ней, как он краснел и смущался. Дома они венчались, счастливо прожили всю жизнь, родили двух дочерей Соню и Ольгу и сына Михаила. Старшая дочь Соня была в армии прошла всю войну медсестрой, была дважды ранена, но вернулась домой. По рассказам тетушек моя тетя Соня была родом с Кубани, из богатой семьи. Она была сосватана за молодого казака из их станицы, но он погиб. Она ушла в монастырь ,несмотря на то, что ее отец был против. Как она попала в этот монастырь, я не знаю, ее отец 2 года не давал о себе знать, а потом приехал и хотел увезти ее домой. Но она не вернулась, осталась в монастыре. Ее отец дважды в год отправлял в монастырь обозы с продуктами. Если посмотреть по карте где Кубань, а где монастырь в Армении — и как обоз добирался до места — просто руками разводишь.
В одном из боев с грузинскими меньшевиками отряд дяди Ивана понес большие потери и он сам будучи раненым попал в плен. В учебнике истории КПСС говорится, что когда власть в Грузии переходила к большевикам, меньшевики подожгли тюрьму в г. Кутаиси, где содержали политических заключенных. Как раз в это время дядя Иван находился в этой тюрьме. Большевики отбили тюрьму и выпустили заключенных. С установлением советской власти дядя Иван стал первым председателем колхоза. Дядя Моисей в это время был председателем сельсовета, начальником почты и киномехаником. В Ереване в музей революции были помещены буденовка и маузер дяди Моисея. В 80-х годах дядя Моисей сдал в музей свои награды за ВОВ, польский крест и американский крест, который ему вручил лично Эйзенхауэр. Но об этом позже.
Дядя Иван всю жизнь прожил в родном селе, председателем он проработал недолго. Был бригадиром, потом в 50-60 гг. работал сыроваром. В колхозе были свои отары овец, на лето их выгоняли в горы, на альпийские луга и все лето там жили пастухи и сыровары. Дядю Ивана несколько раз начиная с 1950г. Награждали как старого партизана орденами и подарками. В 1951 г. его наградили орденом красного знамени и подарили 3 ящика книг. Мне было к тому времени 16 лет, я учился в РУ в Тбилиси. В мой приезд в Привольное , когда я пришел к ним в дом, он показал мне орден и книги и подарил мне стопку книг. Помню две большие книги Эренбурга, толи знамя Парижа толи огни Парижа. Я увез их с собой в Тбилиси. Уже в 70-х годах, в очередной мой приезд в Привольное , он показал мне очередные награды, второй орден Красной Звезды и орден Знак Почета. Также ему выдали бесплатный билет в любой конец страны. Я спросил у него куда поедешь? Он пожал плечами и говорит, куда ехать — годы. Умер он в возрасте 83 лет, тетя Соня пережила его на 8 лет.
8
В 30-х годах дядя Моисей был председателем сельсовета в деревне. Время было лихое, в очередную чистку дядя Моисей попал в лагерь. Лагерь располагался в ущелье, недалеко от г. Кировакана. Как он рассказывал, однажды в лагере начали наводить порядок, ждали высоких гостей. Среди гостей был тов М., хотя с 20-х годов прошло много времени, проходя мимо построенных людей тов М. Пристально всмотрелся в дядю Моисея. Братья были очень похожи друг на друга, Снегиревская порода, как говорили в деревне. Вечером, когда гости уехали дядю Моисея с вещами вызвали к начальнику лагеря, он сказал — ты свободен, уходи из лагеря. Дело было вечером, наступала ночь, дядя Моисей стал просить начальника, чтобы тот разрешил ему остаться в лагере до утра, т.к. По ущелью ходить было небезопасно, там водились медведи и волки. Начальник ни в какую, уходи, говорит, а то вместо тебя посадят меня. Пришлось дяде Моисею выйти из лагеря и ночь провести возле ворот с наружной стороны, а когда рассвело он отправился домой.
Четвертый мой дядя Сергей, был весельчак. Лихо играл на гармошке, в молодости он застудил ноги и с тех пор хромал на одну ногу. Отец определил его учеником к сапожнику и всю жизнь он проработал сапожником в деревне. Сапожник он был отменный, в деревне были и другие сапожники, но лучше него никто не мог так шить сапоги со скрипом, по ноге. Сам мастерил колодки и никто на него никогда не жаловался. Даже из района к нему приезжали клиенты. Приходили и из армянских сел с просьбой починить или сшить сапоги или ботинки. Когда он сапожничал, то тихо напевал песни. От него я услышал песни «Шумел, гудел пожар Московский», «Зачем я шел к тебе Россия». В редкие праздники собирались братья, накрывали стол, гуляли. Обязательно пели песни. Пели складно с басами и подголосками. Голоса были чистые, ну а после песен начиналась пляска. Плясали лихо, с притопами и в присядку. Ну а когда начинались частушки, тут я поднимаю руки. И откуда что бралось. На другой день дядя Сергей опять брался за шило и молоток. Меня он учил сучить дратву и еще я любил колоть деревянные шпильки. Шпильки делались из бересклета. Резался ствол бересклета на чурочки 1,5 см. из чурочек резались планки толщиной 3-3.5мм. С одной стороны затачивался торец, и после сапожным ножом планка расщеплялась на шпильки. Кладешь планку на доску, приставляешь к концу планки нож, нажимаешь и шпилька готова. А как красиво смотрелась подошва с двумя рядами белых шпилек. Во время войны трудно было с обувью. Летом мы бегали босиком, а осенью и зимой — кто в чем мог. Несколько раз дядя Сергей шил для меня из старья сапоги. Я прыгал от счастья от такого подарка. Идешь по деревне и думаешь, все тебе завидуют, как взрослый в настоящих сапогах. Мы на лето делали себе из шкур чарухи, наподобие лаптей. Делалось это из шкуры коровы, или какой другой. Нос получался острый, загибалось с двух сторон, все это скреплялось веревкой, а пятка получалась закругленной. Бегать было легко но очень быстро протирались дыры. Мы искали барсучьи норы, барсуков было много по горам. Ставили капкан, когда попадался барсук, мясо съедали, а из шкуры делали чарухи, они были мохнатыми и носились дольше коровьих.
Сестра отца тетя Настя, в детстве я видел ее однажды, она вышла замуж и жила в Тбилиси. Кажется в 1940 г. отец был в отпуске, мы ехали в Ростов и заехали в Тбилиси, остановились у тети Насти. Это время я помню смутно. Во время войны тетя Настя жила в деревне. Она была хорошей портнихой, обшивала деревню. Мне она несколько раз
9
шила рубашки, а однажды она мне сшила пальто. Это я помню хорошо. А когда я поступил в 1950 г. в РУ, она жила в маленьком доме в Тбилиси, и я часто навещал их. И пока она была жива, а скончалась она, в начале 80-х, у нас всегда были хорошие отношения. Я очень благодарен ей и ее дочери Вале, моей двоюродной сестре, которая «вывела меня в люди». Она была старше меня и часто брала с собой в кино или театр. Она учила меня, как надо вести себя в той или иной обстановке, учила танцевать вальс и танго, что впоследствии мне очень пригодилось.
Дядя Моисей, с ним у меня сложились более тесные отношения. Когда я приезжал в Привольное, обязательно обходил всех родственников, все приглашали, усаживали за стол, расспрашивали о жизни, рассказывали свои новости. Я жил в Тбилиси 40 лет, работал на заводе. Полк , в котором служил дядя Моисей формировался в Тбилиси и часто на 23 февраля его приглашали, как ветерана, на праздник в полк. Недалеко от нашего дома, жила моя двоюродная сестра Лена, дочь дяди Моисея и навещая свою дочь, он всегда приходил к нам в гости. Как я писал, мой отец был последним ребенком в семье, он родился 12 сентября 1915г. В 1934 г. он был призван в армию, т.к он был грамотным и у него был красивый почерк, его послали на курсы красных командиров и он остался в армии. Помню в 1939г. Мы приехали в отпуск, отец в командирской форме, высокий, обтянут ремнями. Дядя Моисей тогда был председателем колхоза, у него в саду жила косуля-джейран, как там называли, он нашел ее в лесу маленькой, выпоил и она ходила за ним по пятам. Он шел на работу, она шла за ним. И пока он был на работе, она лежала под столом. Дядя Моисей говорил, что он закончил 2 класса ЦПШ, это так и было, кончил 2 класса церковно приходской школы. Всю жизнь не считая войны, он проработал в селе и районе, на разных должностях, начальником заготзерна, заготскота и др. Его забирали в Ереван, но через полгода он вернулся в деревню, говорил, что лучше нашего села нигде нет.
Мне было 6 лет, когда началась война, мы жили тогда в г. Сталинири, нынче это известный Цхинвал. 12 мая 1941 г. родилась моя сестра Эльвира, а 22 июня началась война. Отец был тогда нач.фином полка. Еще до войны он подал рапорт, чтобы перевестись в другую часть, а тут война. Его направили на формирование в г. Кутаиси, а оттуда маршевым батальоном на фронт. Мы получили от него одно письмо с дороги и все. Матушка переписывалась с женами сослуживцев мужа. Жена политрука, с которым служил отец, написала, что дивизия где они служили, под Ворошиловградом приняла бой с танками Гудериана и от дивизии осталось 12 человек.
Отец написал письмо в деревню, чтобы нас забрали. Приехала бабушка и двоюродная сестра Соня- дочь дяди Ивана и мы уехали в Привольное. Поселились мы у маминой сестры тети Мани. У нее было трое своих детей, Федя 1926 г. рождения, Миша 1928 и Жора 1941 г. на месяц младше моей сестры Лили. У дяди Моисея была бронь, он был председателем колхоза. Он несколько раз ездил в район и Ереван, чтобы его направили в действующую армию. Осенью 1941 его привали в армию, несколько раз приезжал в село за картошкой в форме командира, а потом прошел всю войну. Закончил войну он в Берлине.
Во время войны письма приходили редко, но когда кто-то получал письмо с фронта, весть сразу же облетала всю деревню, все родственники и не родственники спешили на
10
слушание письма. Читали вслух для всех каждое письмо по нескольку раз. Когда по деревне проходил почтальон все ждали и боялись, ждали весточки с фронта и боялись похоронки. Со стороны отца на фронте были пятеро, вернулись двое. Сын старшего брата отца Якова- Никита, сын тети Насти , тоже Никита и мой отец- на начало войны были в действующей армии. Они первые приняли бой, прикрыли страну и нас своими телами. В 1941 была призвана старшая дочь дяди Ивана — Соня. Она также прошла всю войну, была медсестрой, дважды была ранена. В 60-х годах она переехала в Минводы и переписка прервалась. Особенно мне запомнилось письмо дяди Моисея, в котором он описывал встречу с американцами на реке Эльбе. Вернулись с войны Соня и дядя Моисей в форме капитана, высокий красивый, вся грудь в орденах, ни у кого в селе не было столько наград, как у него. На протяжении многих лет он понемногу, от случая к случаю рассказывал о войне. Я знал многих вернувшихся с войны, которым война поломала жизнь, они так же неохотно рассказывали о войне, вероятно слишком тяжелые воспоминания. Вспоминая сейчас его рассказы, начнем с 41 года. Служил он при штабе фронта офицером связи. В мемуарах Г.К. Жукова есть воспоминания о боях у г. Наро-Фоминска, где была потеряна связь. С войсками. Лейтенанта Снегирева на самолете У-2 послали искать штаб дивизии. Как он рассказывал, летели они низко, была вторая половина дня. Пролетая над деревней, где должен быть штаб, заметили солдат. Сели за деревней на поле. Когда с опаской подошли к крайней избе, постучали, из дома вышел старик. Увидев своих обрадовался, рассказал, что в селе немцы, штаб. Солдат человек 30 и 5-6 офицеров. Летчик оказался не робкого десятка, решили попытаться проникнуть в штаб. Дождались ночи, подобрались к дому, дядя Моисей ножом снял часового у дома, летчик – часового у ворот. Заглянули в окно, в доме шло гулянье. Во главе стола сидел полковник и еще 4 офицера. Ворвались в избу, офицеров застрелили, полковника взяли живым. Приставив пистолет, вывели на крыльцо. Во дворе уже были солдаты. Заставили полковника отдать команду построиться. Полковник приказал, солдаты построились. Сказали полковнику, чтобы он приказал солдатам сложить оружие и сделать 3 шага вперед. Полковник приказал – солдаты выполнили приказ. Дядя Моисей всегда удивлялся, как солдаты безропотно выполняли команду, он всегда говорил –вот это дисциплина. На крыльце стоял пулемет, посадили полковника за пулемет и приказали стрелять. Чтобы полковник выполнил эту команду, ему отвесили пару оплеух. Полковник расстрелял солдат, и не один солдат не покинул строй. Собрав документы, связали полковника, затолкали его в кабину У-2 и улетели к своим. Дядя Моисей сидел на шее у полковника. За документы и языка они с летчиком были награждены лично Г.К. Жуковым орденами красной звезды. Это была его первая награда. Этот орден спас жизнь дяде Моисею. Пуля снайпера попала в левую сторону ордена и срикошетила. Так он и ходил с орденом красной звезды с отколотой эмалью, это был самый любимый орден, как он говорил. Побывал он и в польской армии. После того как сформированная 1я польская армия ушла через Иран к англичанам, была сформирована 2я польская армия, в которой пришлось повоевать дяде Моисею поручиком Снегиревским. Он рассказывал, как перед боем ксендз причащал солдат. Воин становился на колено, ксендз накрывал его мантией, тот молился и ксендз отпускал ему грехи. Когда подошел черед дяди Моисея ксендз накрыл его мантией и сказал - молись, дядя Моисей ответил не буду, ксендз нагнулся и спрашивает- почему? Моисей сказал я коммунист. Ксендз нагнулся поближе и на чистом русском языке сказал – молись твою мать я двадцать лет
11
коммунист. Пришлось выполнить приказ ксендза. В польской армии дядя Моисей провоевал около полугода. Был награжден польским крестом. От польских женщин был в восторге, говорил, что красивее полячек в Европе никого нет. С боями прошел всю войну. Где то в 80-х годах он получил письмо от следопытов из Тернопольской области. Пионеры писали на имя Тетушки Матрены – Ваш муж Снегирев Моисей Михайлович, старший лейтенант геройски погибший в боях с гитлеровцами при освобождении Украины похоронен на площади в нашем селе. При освобождении Тернопольской области, их дивизия шла в первых рядах. Укрепления немцев были в несколько эшелонов, места там гористые, Прикарпатье и западные склоны, где были немцы, были выше чем восточные и штурмовать приходилось в горку. В одном из боев он был тяжело ранен, его полк прорвал оборону немцев и пошел дальше. За первым эшелоном шел второй полк. Раненых вынесли из боя и его отправили сразу в госпиталь. Ну а когда в медсанбате их полка «считать мы стали раны, товарищей считать» его, не оказалось среди живых, его занесли в список погибших. В госпитале он пролежал 3 месяца, а потом опять в свой полк. Я помню, тетушка получила похоронку, а на другой день от него из госпиталя пришло письмо.
Изредка он рассказывал «под руку» какой-то эпизод из войны. Уже в 70-80 годы, он часто на 23 февраля приезжал в свой полк, как ветеран полка, во всех регалиях, заходил к нам и я просил его рассказать очередной эпизод. Он рассказал, как они освобождали Вену. Как известно Вену брали без артподготовки, чтобы не разрушать «священные камни Европы» и дворцы. Их бросили на парашютах в тыл немцев, приземлились они на территории Венского зоопарка. Освободившись от парашютов, огляделись. В каком то парке, стрельбы не слышно, и тут видят в их сторону бежит лейтенант армянин из их батальона, отстреливаясь из пистолета, а за ним бежит лев. Солдаты застрелили льва, все смеются, а лейтенант говорит- представляешь, что бы написали моим родителям в Тбилиси, что вашего Ашота при взятии Вены съел лев. Другие погибли от пуль фашистов, а меня мог съесть какой-то паршивый лев. Этот лейтенант прошел до конца войны, вернулся в Тбилиси и дядя Моисей бывая в Тбилиси всегда встречался с ним и другими боевыми товарищами.
Если кто помнит, в семидесятых годах в кинотеатрах показывали 10 серийный фильм Романа Кармена «Неизвестная война». В очередной серии «Союзники» показывали встречу с американцами на р. Эльба. Я знал, что он был там и очень внимательно смотрел этот фильм, а вдруг? И вот он проходит мимо оператора, всего несколько секунд, но это был он, капитан Снегирев М.М. Потом этот фильм показывали по телевидению, я спрашивал его видел ли он этот фильм и себя? Он сказал, что не смотрел, в деревне не у всех показывал этот канал, то ли горы мешали , или еще что-то. В разных концах деревни показывали разные каналы.
Закончил он войну в Берлине, как я писал, служил он в штабе Жукова. Как известно, после окончания войны, Эйзенхауэр пригласил Жукова в Париж. У дяди Моисея была фотография где Жуков, Эйзенхауэр и др. стоят на Эйфелевой башне. Там же на башне Эйзенхауэр наградил капитана Снегирева американским боевым крестом. Я попросил его подробнее рассказать об этом. Он рассказал, что Эйзенхауэр был высоким и худощавым и после награждения протянул руку для пожатия, ну а я так сжал ему руку,
12
что Эйзенхауэр поморщился. Я скосил глаз на Георгия Константиновича, а он мне показывает кулак и шепчет на ухо- я тебе покажу, как этикет нарушать.
Где-то в семидесятых годах он зашел к нам на новый год, мы сели за стол. По телевизору шла передача, где показывали, как где-то в Европе отыскался наш человек, которого считали погибшим. Я предложил выпить за моего отца, его брата. Я сказал, а вдруг и он где-то живой, живет и вспоминает нас. Он так хватил кулаком по столу, чуть стол не обломал. Он сказал, запомни, твой отец не мог предать Родину, он не мог остаться там.
В 1974 г. Дядя Моисей всех родственников пригласил на свой юбилей, семидесятилетие. Собралась вся родня человек 30, стол накрыли в саду. Посидели выпили, пожелали всем, что положено, кто-то попросил братьев спеть. Братья, старший Яков, Иван, Моисей и 2 двоюродных брата, встали и запели. Сколько лет прошло, такого пения я не слышал никогда- если бы тогда был магнитофон! Начали они «Красная гвоздика», «Там вдали за рекой», как они пели! Запевал дядя Иван, у него был красивый баритон, братья подхватывали, у дяди Якова и двоюродного дяди Миши были басы. От них я впервые услышал старую солдатскую песню времен 1904-1905 годов.
Над озером чаечка вьется
Ей негде бедняжечке сесть
Лети ты в край России
Неси ты печальную весть.
А там за лесом за лесочком
Наш полк окружен был врагом
А там под кустом, под кусточком
Боец молодой умирал
Патронов у нас не хватало
Снарядов совсем не было и т.д.
Я был потрясен, оглянулся, у многих на глазах были слезы, такого пения я больше не слышал никогда. Позже мне в руки попалась книга «Художник Коровин рассказывает». Коровин дружил с Шаляпиным и Горьким. У Коровина была деревня во Владимирской губернии. В очередной их приезд в деревню, после ужина, кто-то сказал Шаляпину, что здесь недалеко, живет мельник, который хорошо поет. Шаляпин загорелся познакомиться с этим мельником и они решили пойти на мельницу. Коровин пишет, что Шаляпин с мужиком пошли вперед, а Коровин с Горьким немного задержались. Была полная луна и когда они подошли к мельнице они были очарованы песней, которую дуэтом пели Шаляпин и мельник. У мельника был красивый бас. Как пишет Коровин, когда они подошли к певцам, у них на столе стояла початая четверть водки. Мельник -могучий высокий старик, заросший бородой, выговаривал Шаляпину, что он – Шаляпин неправильно поет, там-то и там-то фальшивит. Мельник никогда не слышал Шаляпина и не знал, кто он такой. Так и у нас в деревне пели слаженно, красиво, с душой, это словами не передать. Много позже я слушал хор послушников монастыря, пели очень
13
хорошо и красиво. Но это были профессионалы, а там пели люди без знания нотной грамоты.
В 1944 г. мама уехала из деревни в г. Степанован, это в 20 км. от села, устроилась работать в госпиталь. Как семье погибших ей дали комнату в доме возле военного городка, в доме жили офицеры части и семьи погибших. В начале 1946 года, зимой, в город в город пришел полк, который участвовал в штурме Берлина. Мы свободно ходили по территории полка, вместе с солдатами ходили в кино, клуб был не очень большой и фильмы крутили по 2-3 раза за вечер, чтобы все смогли посмотреть, вот мы и смотрели по 2-3 раза Чапаева, Ленин в октябре, и др. фильмы. Познакомившись с солдатами, иногда по их просьбе бегали на базар, меняли мыло на яблоки или другие фрукты. Отдельно от казармы стоял небольшой домик, где жили саперы. И мы пацаны , часто по вечерам гостили у саперов, сидя у печки слушали воспоминания о войне. Сейчас мы последнее поколение, которое из первых уст слушали правду о войне от участников этой войны. Сейчас когда мы уже постарели, слушая наших «расписных» Сванидзе, Доренко, Ганапольских и др. сколько грязи они льют на наших отцов и старших братьев, и воевали не так и Жуков воевал не так, солдат не жалел и пр. и пр. Еще в одиннадцатом веке Ш. Руставели писал –«Каждый мнит себя стратегом видя бой со стороны.»
Оглядываясь на прошлое, я остался самым старшим мужчиной в роду Снегиревых (Мухтаровых). Остались в деревне три мои двоюродные сестры, Вера и Надя - дочери старшего брата отца Якова и Нина – дочь дяди Сергея, но они гораздо старше меня. От Нины я получил два письма, она переслала их с жителями деревни, которые живут в Ярославской области. Я ответил ей, даже послал конверты но ответа не получил. По слухам, почта в Армении не доходит, а если и доходит то до районного центра Ташир бывший Калинино и лежит там, если случайно кто-то из деревни бывает в Ташире, зайдет на почту и заберет письма, то они попадают до адресата. В последнем письме Нина писала, что она плохо видит, строчки были кривые и налезали одна на другую. Она написала, что дочь Веры приехала в деревню навестить мать, она была замужем за греком, он уехал в Грецию и забрал их с собой. У дочери случился инфаркт и она скоропостижно умерла в деревне. У Нади семьи не было, у Нины был сын, но в конце 50-х годов его осудили и он пропал. Еще у дяди Якова были два сына, старший Никита и младший Максим, на два года старше меня, Никита не вернулся с войны, а Максим в 1942 г. умер. Род старшего Снегирева закончился.
Тетя Настя, у нее был сын – тоже Никита, тоже не вернулся с войны. Дочь Валя, у нее сын Валера – уже Купин.
У дяди Ивана старшая дочь Соня, прошла всю войну, вернулась. Ее сын Виктор- уже Яковлев. Сын Михаил тридцатого года рождения. У него было два сына Гриша и Валера, старший Гриша жил в Тбилиси, младший Валера закончил военное училище, дослужился до полковника, несколько лет назад скоропостижно скончался в Мурманске. Михаил заезжал проездом к дочери дяди Моисея Марии в Санкт – Петербург. Я просил ее дать ему мой адрес, адрес он взял, но я ничего не получал. По словам Марии - Миша выглядел плохо, после смерти сына стал пить. Остался один Гриша. У дяди Моисея был сын Виктор двадцать восьмого года рождения, после войны окончил мореходку, служил на подводной лодке замполитом. Несколько раз приезжал в деревню в отпуск, в морской форме. Вышел в отставку, обосновался в Ленинграде, у него были дочь и сын. Виктор
14
умер в конце 60-х годов. По слухам знаю, что его дети ни с кем из родственников связь не поддерживают. Ну а дочери дяди Моисея, старшая Лена, у нее две дочери уже – Ягурновы, у младшей Марии тоже две дочери – уже Скибицкие.
И наконец, мой отец – Снегирев Григорий. У меня один сын – Алексей, у него три сына Антон, Алексей и Даниил. У Антона уже сын – мой правнук – Володя. Все Снегиревы. У моей сестры Эльвиры сын Дима и дочь Илона – уже Яковенко.
Я после окончания 7 класса, в 1950 г. Поступил в РУ в г. Тбилиси. Хотя я учился в школе хорошо, не было ни одной тройки, но нас в семье было двое, а мама получала маленькую пенсию на нас, я решил, что ей с сестрой станет легше, сестра училась в музыкальной школе, если я уйду на «вольные хлеба». В 1952 г. Я закончил РУ, вышел из РУ слесарем сборщиком пятого разряда, поступил на завод, два года работы на заводе, потом армия, служил в частях ОсНаза. Служил честно, вернулся опять на завод, работа, вечерняя школа, заочный институт и до 1990 г. Работал сорок лет на одном заводе, были хорошие друзья, с которыми вместе учились, работали, занимались альпинизмом. Вместе в 1960 и 1984 г.г. поднимались на Казбек. Жили дружно, обзавелись семьями, пошли дети. Дети выросли, опять уже с детьми ходили в походы. Часто собирались за столом, где один – там все. Если у кого праздник – все там, у кого работа – все там. Если кого-то провожали в последний путь – опять все вместе.
И вот грянули тбилисские события 1988 г. Все сразу изменилось в отношении русских. Хотя отток русских из Грузии начался еще в 70-х годах, то после Тбилисских событий начали «выдавливать» русских. Заходишь в магазин купить хлеба, слышишь «Русским хлеба не давать». За спиной слышишь оскорбления, разговоры, даже среди соседей – вы нам мешаете, уезжайте в свою Россию. Кто мог, уезжал. Уехали и мы. У жены родственники были в Твери, так мы обосновались здесь. С трудом, за бесценок продали трехкомнатную квартиру, за эти деньги купили деревянный дом. Переезд дался трудно, особенно трудно надо было начинать новую жизнь в новых условиях, на новом месте. Все чужое, чужая жизнь, чужая обстановка, другой климат. Если вспомнить 91 год, когда все сразу рухнуло, все в шоке, весь народ в стрессовом состоянии, в транспорте мат-перемат. Друзья и родственники остались там, здесь один, было трудно. К 1991 году из всей большой родни Снегиревых, в деревне остался дядя Моисей с тетушкой Матреной и три его племянницы – Вера, Надя, Нина. Дочери дяди Моисея Лена и Маша, жили в Тбилиси, впоследствии Лена и Маша с трудом перебрались в С. Петербург.
В 1993 году я поехал за мамой, она с тетей Маней жили в Степанаване. После землетрясения 1988 г. Степанаван был частично разрушен, если кто помнит, вся страна взялась за восстановление Армении. Дома, где жили мама и тетя Маня были разрушены, мама около года жила у нас в Тбилиси, но всегда рвалась в Степанаван. Строители из Уренгоя построили несколько домов и маме с тетей Маней дали комнату в новом доме. Я поехал в деревню проститься со всеми родственниками, которые остались в деревне. Из деревни тоже кто как мог, старались перебраться в Россию, не только из нашей, но и из других деревень. По словам дяди Моисея, деревня тоже была в шоке. Дома армяне не покупали, ходили слухи, пусть русские уедут – дома нам даром достанутся. Так же, как и везде, на русских было большое давление, особенно отличалось молодое поколение, грабили, милиция бездействовала. По словам дяди Моисея больше восьмидесяти домов
15
было брошено, это был еще 1993 г. Дом дяди Моисея так же был брошен, старшая дочь Лена, перебралась в Петербург, а младшая Мария в Адыгею, в ст. Курганинскую. С трудом перевезли и стариков. Дядя Моисей умер в 1996 году в возрасте 92-х лет. Тетушка Матрена пережила мужа на 1 месяц, похоронены они в ст. Курганинской.
У меня сохранилась фотография 1952 года, где вся родня Снегиревых, четыре брата их дети и другие родственники запечатлены на этой фотографии. Мужчины - дубы, стройные, коренастые, все до самой кончины были на ногах, я не помню, чтобы кто-то чем-то болел, все они ушли из жизни далеко за 80 лет. Вечная им память.
Переходим к родне Федоровых.
Как я писал, прадед – Федоров Семен был знахарем в деревне, лечил травами и заговорами, был костоправом. Лечил также животных. В деревне был непререкаемым авторитетом, помню его с двухлетнего возраста, также помню и деда Антона. Прадед был высокого роста, ходил летом в шубе. Отец служил в 1936 году в г. Ленинакане, ныне г. Гюмри. Когда умер прадед мы получили телеграмму и с мамой ездили на похороны, это помню смутно. Дед Антон был арестован в 1938 г. И больше его не видели. Было одно письмо, откуда то с севера и все. По рассказам бабушки и мамы дело было так. Дед был смотрителем колхозного сада, весной 1938 г. ему сделали операцию аппендицита. Через 2-3 дня, после того как дед вернулся из госпиталя к ним зашел председатель колхоза, фамилию не помню, он был навеселе и сказал, чтобы дед завтра вышел на работу окапывать деревья. Дед ответил, что он только что из больницы и не может выполнять тяжелую работу, попросил чтобы ему выделили двух человек, а он будет следить за их работой. Председатель вспылил, как это он отказывается выполнять приказания председателя? Он сказал, что заставит его самого окапывать деревья. Дед поинтересовался как он будет заставлять его копать – плеткой? Отец председателя был старостой в деревне и всегда ходил с плеткой и часто пользовался ей. Председатель вспылил и прошипел – я тебе покажу. И показал, на другой день деда забрали и он сгинул. Когда началась война мы жили в г. Сталинири, ныне известный Цхинвал отец служил там, мама встретила нескольких односельчан, которые были призваны в армию и проходили обучение в части, где служил отец. Среди призванных был и председатель, по вине которого был арестован наш дед. Председатель был в звании лейтенанта. Перед самой отправкой на фронт, председатель, боясь попасть на фронт, застрелился, как трус в туалете. Младший мамин брат, дядя Ваня, 22 г. Рождения к началу войны был в действующей армии, прошел всю войну, перед самым концом войны был ранен в голову, потерял глаз, закончил войну в Кенигсберге, вернулся домой летом 1945 г. Работал в школе военруком, была и такая должность в школе. О войне рассказывать не любил, говорил, что на войне мало хорошего. Иногда по случаю, вспоминал кое-какие эпизоды, как голодали и холодали, как стояли неделями в окопах по пояс в воде, как зимой ползали на нейтралку, где валялись убитые лошади, и как они под пулями старались разжиться мороженой кониной. Всегда заканчивал: ничего хорошего в войне нет, дома лучше. Как у военрука в школе было боевое оружие, трехлинейные винтовки и мелкокалиберные – тоз 8. После войны много было волков, лис, зайцев. Зимой волки заходили в село и отлавливали собак. Дядя Ваня с боевой винтовкой ходил на охоту, стрелял он метко. Лису брал метров с трехсот. Иногда он брал меня с собой. Он с
16
трехлинейкой я с мелкокалиберной. Однажды я добыл зайца, был очень рад, чуть не прыгал от счастья. Помню его возвращение домой. Мы с ребятами недалеко от деревни пасли поросят на склоне горы. В то время машины были редкостью, и если в село заезжала машина, пацаны с криком бежали за ней. И вот мы видим, что по дороге из района к нашей деревне подъезжает студебеккер, мы стали гадать, к чьему двору он едет. И видим, машина едет по нашему переулку, поворачивает и подъезжает к дому, в котором жила наша бабушка. Я поручил поросят ребятам, а сам помчался домой. Машина у дома это событие, к тому времени уже несколько человек вернулись домой, неужели и к нам кто-то вернулся, дядя Матвей, старший мамин брат или дядя Ваня? Когда я прибежал домой, там уже были соседские бабушки, наша бабушка. У всех слезы радости, хлопоты домашние. Меня послали за мамой и тетей Маней, которые были на работе в поле. Как я летел туда – не помню. Помню, когда подбегал к тому месту, где работала бригада, это было километрах в трех от деревни, я орал во все горло, что дядя Ваня вернулся. По- моему вся бригада бросила работу и все побежали домой в деревню. Когда мы вернулись в деревню, столы были накрыты, радость переполняла всех, все плакали и смеялись. Это были первые родственники, которые возвращались с войны, раненые, но живые. Вскоре он женился на девушке, которая тоже была в армии. Нажили они трех детей, двух девочек и мальчика. Дети выросли и переехали в другой район, уже в Грузии. Дочери вышли замуж, старшая за азербайджанца, младшая за грузина. Володя отслужил в армии, моя сестра Лиля жила на Украине в г. Тернополе, как-то она приехала в отпуск, Володя сказал, что ему хочется посмотреть страну, он хотел бы работать проводником на железной дороге. Лиля обещала узнать, насчет курсов проводников. Узнала, написала ему письмо, он приехал в Тернополь, поступил на курсы, окончил их и лет десять работал проводником. Работа ему нравилась. В начале девяностых годов он простудился на работе, на шее появилась опухоль, во время не обратился к врачу, а когда обратился – было поздно. Похоронили его в Тернополе. А дядя Ваня в 76 году пришел с работы домой сказал, что устал. Присел на кровать, стал смотреть телевизор и уснул. Подошла жена, толкает его, Ваня встань, дай я постелю, а Ваня уже отошел, тихо и быстро.
Старший мамин брат, дядя Матвей, человек спокойный и рассудительный. В 1941 году его призвали в армию. Попал в плен. Как он рассказывал, их командир, молоденький лейтенант, в сыновья годился, в их взводе были возрастные бойцы призванные из запаса в начале войны. На привале лейтенант приказал поставить винтовки в «пирамиду», сели обедать, не выставив часовых, тут их всех и повязали. Это было на третий день, как они попали на фронт. Отвели их в лагерь, лагерь был большой, несколько сот человек под открытым небом. Своего лейтенанта они ночью придушили, он очень старался понравиться немцам, знал немецкий язык, старался переводить, приказы немцев. Несколько дней их не кормили, на дне балки, где был разбит лагерь, протекал ручеек, вода была. Немцы бросали в толпу кильку, а когда пленные бросались за рыбой, с вышки их поливали из пулемета, а немцы хохотали. Дядя Матвей и еще несколько человек решили бежать, это было под Ростовом. На третий день их поймали, сначала травили собаками, он показывал шрамы на руках и ногах, потом привезли в лагерь и при всех пороли шомполами. Потом их отправили в концлагерь. Пока были на нашей территории дядя Матвей трижды пытался бежать. Его ловили и снова пороли. Прошел он пять концлагерей. В 1943 году его вывезли в Германию, на границу с
17
Польшей. В одном из лагерей , не помню названия, его и еще несколько пленных забрал гауптман, как говорил дядя Матвей он выжил в лагере благодаря тому, что не курил, менял табак на еду, ну и благодаря своему здоровью, был высок и строен и как крестьянин был плотен. Гауптман хорошо говорил по русски когда их построили в лагере, гауптман спросил, кто из них из деревни и может ухаживать за лошадьми и свиньями? Вышло пять человек, гауптман выбрал двоих. Привез их к себе в усадьбу, большой кирпичный дом, кирпичные постройки, все обнесено кирпичной стеной, везде чистота и порядок, конюшня, где были лошади в чистоте. Сразу заставил почистить лошадей, сам смотрел, проверял, как выполняется работа. Чистотой лошадей остался доволен, велел оседлать лошадь и подвести к дому. Второй раб был отправлен работать в огороде и ухаживать за садом. Как – то гауптман увидел, что раб сорвал грушу и ест ее. Тут же он был жестоко избит в кровь и отправлен в лагерь. Дядя Матвей около семи месяцев жил в усадьбе, ухаживал за лошадьми и свиньями. Кормил свиней и сам столовался с ними, вареной картошкой, свеклой. Гауптман изредка появлялся в усадьбе, спрашивал жену, как работает русский. Она была довольна его работой. В начале сорок четвертого года, наши войска заняли этот район, дядя Матвей после небольшой проверки опять оказался в армии. Когда его проверяли , он снял рубашку и показал спину, исполосованную шомполами и шрамы от укусов собак. Дошел с войсками до конца войны, а после войны опять попал в лагерь, теперь наш, за то, что был в плену и работал на немцев. В 1946 году, летом он приехал в отпуск, работал в шахте в г. Туле, мы знали, что он живой, но где он тогда был мы не знали. Когда он приехал в деревню, конечно слезы, слезы радости, расспросы, все как положено. Истопили баню, первыми в баню шли мужчины, их было не много. Дядя Матвей, дядя Ваня, сын дяди Матвея Миша, сын тети Мани тоже Миша, тридцатого года рождения. Старшие братья, сын дяди Матвея и сын тети Мани, оба Федоры двадцать шестого года рождения были в армии, их призвали в 1944 году, но на фронт они не попали, пока проходили курс обучения, война окончилась, ну и я мне было двенадцать лет. Когда он разделся и вошел в баню, мы все обомлели, увидев его спину. Спина была исполосована, вся в шрамах, на руках и ногах шрамы от укусов собак. Там он и рассказал нам, где заработал эти шрамы. А когда он над каменкой стал обжаривать свое белье, в бане стоял треск. Я никогда не видел столько вшей, хотя этого добра – вшей, мы видели не мало. Вскоре он уехал и вернулся в 1947 году. Работал в колхозе бригадиром, бабушка жила с ним до конца. Когда он был на фронте, в 1942 году умерла его жена, тетя Параня и его трое детей, Федя, Миша и Надя оказались на попечении бабушки. Ребята были уже большие, работали в колхозе, а я моя сестра Лиля, Надя и Жора, были под присмотром бабушки. Когда дядя Матвей по возрасту, перестал работать в колхозе, он завел пчел, держал 6 ульев. В редкие мои приезды в деревню в отпуск, или чаще всего провожать в последний путь кого-нибудь из нашей большой родни, надо было обойти, навестить всех родственников, иначе была обида, вот к тому зашел, а к нам не зашел. Дядя Матвей всегда с радостью встречал меня, тут же накрывался стол, мимоходом шли расспросы, как я, что нового в моей жизни. На столе появлялась медовуха, он сам ее делал, очень вкусная, особенно с солеными огурцами. Умер он в начале восьмидесятых годов. Старший его сын – Федя, служил в Германии демобилизовался в 1948 году, поступил на сверхсрочную службу. В 1952 году он погиб, попал в аварию, возвращаясь в часть, что-то случилось с машиной, врезались в скалу. Из шести человек сидевших в машине погиб только Федор, он сидел рядом с
18
водителем, остальные пять человек отделались легкими ушибами. Второй сын Миша, тридцатого года рождения, после армии, всю жизнь проработал в колхозе, после развала союза, остался в деревне, как он там и жив ли не знаю. Он был замкнут и неразговорчив, не жаловал родственников. Даже с родной сестрой Надей, разругался и не разговаривал. Если мы случайно встречались на улице, в очередной мой приезд в деревню, он проходя мимо лишь кивнет головой и пошел дальше. Никогда не подойдет , не поговорит. Это наш единственный родственник, с которым мы не очень знались. Но не по моей вине. Его дети, дочь и сын, я их видел маленькими года в три-четыре. Дочь вышла замуж, уехала в Ленинград. Его сын, после службы в армии, тоже жил в Ленинграде. После развала союза, по слухам, сначала дочь, а потом сын уехали в америку. Дочь дяди Матвея – Надя на три года моложе меня, человек добрый, веселый с юмором всегда рада родственникам, сейчас живет в Ростовской области. Ее дети – сын Николай и дочь Вера живут там же.
Тетя Маня, мамина сестра, 1909 г. Рождения, родилась она девятого апреля, а мама десятого апреля. Свои дни рождения они естественно отмечали вместе, до конца жизни жили они вместе. После развала союза, в 1993 году, я перевез их в Тверь. Тетя Маня была очень доброй, до конца своих дней она старалась помочь нам в меру своих сил. Я писал, что после размолвки матушки с бабушкой Варварой, мама жила у тети Мани. Когда родители приезжали в деревню в отпуск, то останавливались или у тети Мани, или у брата отца, дяди Сергея. Наш прадед Семен, в первую мировую войну был в действующей армии, был «отделенным». Как говорила бабушка, сражался храбро, имел несколько ранений и награжден двумя георгиевскими крестами. Кресты эти хранились в доме тайно, изредка, по праздникам, дядя Матвей приносил их и показывал нам, своим двум сыновьям, двум сыновьям тети Мани и мне, и говорил, чтобы мы были достойны наших предков. В каждом доме, по стенкам висели фотографии, прадеды и деды, в армейской форме, с шашками, усатые бородатые, рядом стоят их жены, почти у каждого грудь в крестах. Особенно были выразительны глаза. Не знаю почему, но этот взгляд всегда притягивал, было что-то такое, что я долго не мог объяснить. Лишь много позже, уже взрослым я понял этот взгляд. Это было достоинство на лице, достоинство честного человека, хозяина жизни. Они ни перед кем не преклонялись, жили достойными людьми, честными перед богом и людьми. Если кто бывает в музее, обратите внимание на старые фотографии. После первой мировой войны, во времена смутные, в деревню стали возвращаться мужики с оружием. Дорога домой оказалась долгой и трудной, свирепствовали тиф и другие болезни. Прадед подобрал парнишку, который оказался в их теплушке. Тот болел тифом, прадед выходил его и взял в свою большую семью. Бабушка говорила, что Павел, так звали парнишку, был из поляков. Парень оказался смышленым, правда, откуда он был, никто не знал. Прадед научил его своему ремеслу, лечить людей и животных, лечить травами и заговорами, молитвами, вправлять кости. Когда пришло время, прадед выдал за него свою внучку, Марию. Они отделились, построили дом, все как положено. Жили дружно, народили трех детей, все парни. Старший Федя- двадцать шестого года рождения, Миша- двадцать восьмого года рождения и младший Жора- сорок первого года рождения. У старшего – Федора были «золотые руки», все, за что он бы не брался, у него получалось. Еще в десятилетнем возрасте он построил самолет и приколотил его на ворота, вместе с братом Мишей, залезали в него и часами сидели в нем, изображая летчиков. У него был отличный слух,
19
по слуху научился играть на балалайке, потом на гитаре. В начале войны в деревне было четыре гармониста, дядя Сергей, один парень с верхнего конца деревни, не помню его имени, его призвали в армию и он не вернулся с войны. Во время войны в нашем селе было несколько человек раненых, из госпиталей, они жили по домам, долечивали раны. С гармошкой был раненый танкист, он всегда ходил в танкистском шлеме. Играл он очень хорошо, Федор с ним подружился, учился у него играть и ремонтировать гармошку. Часто они приходили к нам домой, играли вдвоем. Ну а когда их приглашали играть на редких праздниках или просто на посиделках, тут они показывали свое мастерство, играли вместе и порознь. Под такую игру плясали все и стар и млад, невозможно было устоять. В начале войны ему было уже пятнадцать лет, почти мужчина, наравне со взрослыми работал в колхозе, а по вечерам ходили на посиделки. То в одном то в другом доме собирались девушки и молодые женщины, все нарядные, рассаживались по лавкам, кто вязал носки, кто вышивал, пели песни. Тут появлялись парни, кто с гитарой, кто гармошкой. Тут начинались танцы, далеко за полночь. Потом парни шли провожать девчат по домам, опять пели песни на улице. Тетя Маня часто выходила на балкон, послушать, в каком конце села играет гармошка, а утром опять всем на работу. Солнце всходило, бригада собиралась у подвод и все уезжали в поле на работу. Время было трудное – война, но на работу и с работы ехали и возвращались с песнями. И как пели. В селе были беженцы с Украины, девушки и женщины. И они были запевалами , до сих пор помню эти песни, «посеяла огирочки», «близко над водою», «ничь яка мисячна», «ой да, ой да там на горе, там жинци жнуть», «скакал казак через долину» и др.
В 1944 г. Всех ребят двадцать шестого года рождения призвали в армию, но на фронт они не попали и все вернулись домой в свое время. Дядю Матвея и дядю Павла забрали в армию в один день, осенью 1941 года. Помню мы, дядя Павел, его сын Миша и я поехали на быках за сеном. В нескольких километрах от села стояли стога сена. Мы уже возвращались домой, когда на лошади прискакал нарочный с повесткой, сказал чтобы утром в десять часов с вещами быть у сельсовета. Мы вернулись домой, дома слезы, сушили сухари, шили ватные брюки, была осень, где-то ноябрь месяц. Утром у сельсовета собрались все, кого призвали в армию, в основном уже взрослых мужчин, запасных. Провожало все село, говорили речи, пели песни, плакали близкие. Вещмешки грузили на повозки, сопровождающий военный дал команду, построились и направились в район за четырнадцать километров. Все шли провожать уходящих, сначала старшие старики и старушки оставались на околице села, дальше оставались взрослые родственники, а мы, пацаны провожали уходящих на пол дороги до района, дорога уходила вниз, к району. Ну а мы долго стояли на горке и провожали взглядом уходящих на войну. Поздно вечером дядя Павел и дядя Матвей вернули домой, а рано утром ушли в район. От дяди Павла пришло письмо из- под Армавира и все. Уже после войны, когда вернулись те с кем уходил дядя Павел, вернулся наш дальний родственник Морозов. Они служили в одной части и по рассказам Морозова дело было так. Батальон, в котором они служили пошел в атаку, дядя Павел был ездовым, они везли в тыл на подводах раненых, Морозов отдал ему свою шинель и пошел дальше. Атака не удалась, сейчас мы знаем, что за Армавир шли тяжелые бои, город несколько раз переходил из рук в руки. Когда они через несколько дней они вернулись в эту станицу, где они расстались, учительница, которая видела все. Немцы обошли станицу, ездовые решили отсидеться и
20
загнали подводы с ранеными в сарай. Тут по улице станице проезжали немцы. Кто-то не выдержал и выстрелил по немцам. Немцы развернулись, забросали сарай гранатами и подожгли. Так погибли все и ездовые и раненые. Где-то в семидесятых годах, младший сын тети Мани, Жора собирался поехать в ту станицу, написал письмо в школу, но было уже поздно. Пришло письмо, что учительница умерла. Учительница с учениками ухаживали за могилами павших бойцов. В то время ученики школ ухаживали за могилами, искали родственников тех, кто похоронены в их станице. Ну а кто ездил по дорогам предкавказья, то в каждом населенном пункте стоят памятники, на взгорках, воинам, которые покоятся в тех местах. И как много таких памятников. Цена победы была огромна, миллионы наших близких, отцов, дедов, братьев сестер да и просто мирных жителей были захоронены на просторах нашей страны, на дорогах Европы, по дорогам по которым шагали наши близкие. Не многие вернулись здоровыми , многие вернулись израненными, и в нашей деревне было несколько человек, которые недолго прожили после войны. Как сказал поэт «мы не от старости умрем, от старых ран умрем».
Бабушка Маша, или Машурка, как звали ее в селе, мир праху ее, доброты неописуемой. Невысокая, худощавая, немного прихрамывала. Всегда ходила чисто одетая, в вышитом фартуке. Жила она отдельно в маленьком доме, который стоял рядом с домом дяди Матвея. В доме был земляной пол, но всегда были чистые вышитые занавески на окнах, вышитая белая скатерть на столе, ну и большая русская печь, в которой бабушка пекла вкусные пироги и пряники. Окна выходили в сад, яблоки росли так близко, что когда начинался небольшой ветерок, яблоки стучали по стеклам окон. В доме было чисто и уютно, по стенам висели пучки трав, которые бабушка собирала в горах. Большую часть времени, младшие внуки, я, сестры Надя и Лиля, Жора, находились под присмотром бабушки. Мама, тетя Маня, старшие братья – два Федора и два Михаила вместе со старшими работали в колхозе, хотя им было в то время двенадцать и пятнадцать лет. Ну а мы с бабушкой оставались на домашнем хозяйстве, ухаживали за огородом, собирали в горах лечебные травы, а какие запахи были на огороде! Запах укропа, огуречной травы, а какая была вкусная редиска или брюква! Бабушка разговаривала с нами как равная, никогда не повышала голос. Если что-то случалось, порезал ногу или еще что, мы с ревом бежали к ней. Она всегда нас жалела, прижмет к себе, скажет что-нибудь ласковое – боль сразу утихала. Травами она лечила женщин, они приходили к ней со своими бедами, она выслушает их, наберет трав, запахи этих трав до сих пор сидят во мне. Расскажет, как заваривать, как пить. Глядишь и хворь прошла. Она была неграмотная крестьянка, но она учила нас быть добрыми, никогда не разносить сплетни – это стыдно, говорила она. Если ты что-то плохое о человеке слышал – забудь об этом и никому ничего об этом не говори. Если же кто-то сделал хорошее тебе , поднес ведро воды, помог соседу, помни об этом всегда. Или, если ты что-то сделал хорошее человеку, забудь об этом. Если же тебе человек сделал хорошее помни об этом всегда, так говорил дед, наставляла она нас. Когда мы что-то натворим, а это случалось часто, дети все же шалили. Она подзовет нас и говорит – фу как не стыдно. И все. Мы готовы были сквозь землю провалиться, чтобы только не слышать этого фу как не стыдно. Она всегда нам в пример ставила деда Антона. Она говорила, что дед Антон всегда говорил своим детям: «если можешь помочь – помоги. Никогда не обещай никому того, что ты не сможешь сделать. Лучше сделай не обещав, чем обещав не сделаешь». Мама рассказала такую быль. Когда она была еще девчонкой, возвращаясь в деревню,
21
возле тока, это на окраине деревни, она нашла цветастый полушалок, который был очень красив и очень ей понравился. Увидел дед Антон ее в этом платке, подозвал и спросил ее откуда у нее этот платок? Она ответила, что нашла его около тока. Дед спросил – нравиться тебе этот платок? Она сказала да нравиться, дед сказал завтра поедем в район и я куплю тебе точно такой же, а этот платок кто-то потерял, будет огорчен если не найдет его. Так что, сейчас же пойди на то место и положи платок туда, где ты его взяла.
Прошло много лет с тех пор, как я услышал этот рассказ, но для меня этот рассказ стал нравственной вехой. Уже взрослым, когда я приезжал в деревню, первым делом я шел навестить бабушку. Она всегда была рада видеть нас, усадит за стол, всегда у нее найдется что то вкусное, а какие пироги она пекла в русской печке, какие калачи и жаворонки, а пирожки с укропом и зеленым луком! Какие пампушки! Запахи любистока, конопли – чего только не росло у нее на огороде. Прожила она долгую жизнь, никогда ни с кем не ссорилась, никто никогда не слышал от нее громких слов. Умерла она в возрасте девяноста пяти лет. Когда несли ее на кладбище, которое находилось на склоне горы в верхней части села, место очень красивое, оттуда видно все село, всех, кого хоронили несли через все село на руках, с остановками и молитвами возле домов, где жили родственники усопших. Возле одного из домов, вышел родной дядя нашей бабушки, высокий седой старик, которому в то время было сто пять лет, все зубы у него были целые, только глаза видели плохо. Вышел, подошел к гробу, встал на колени помолился, попросил прощения. Старое кладбище, с деревянными крестами, обнесенное каменной стеной, чтобы скотина не заходила. Возле могил сажали сирень, грушу. Много позже, уже в семидесятых годах стали ставить дорогие памятники, огораживать могилы решеткой, но очарование старым кладбищем пропало. До этого все могилы были как бы равны, деревянный крест, дерево, а тут, кто кого перещеголяет, чей памятник дороже. Очень жалею, что в последний мой приезд в деревню, не успел сходить на кладбище и не взял горсть земли с могилы бабушки, и эту землю не высыпал на могилу матушки уже здесь в Твери.
На кладбище лежали в основном женщины, бабушки, тетушки, сестры. Мужчин было мало, это ясно, война четырнадцатого года, революция, тридцатые годы, ну и последняя самая страшная война. Из нашей деревни не вернулись с войны девяносто два человека. При въезде в село поставили высокую стелу с именами всех не вернувшихся с войны. Там есть и мой отец Снегирев Григорий Михайлович 1912-1941 г.
Сейчас мне семьдесят четыре года, наверное , из мужчин рода Снегиревых, я остался старшим и только сейчас, когда ушла мама, в возрасте восьмидесяти семи лет, ушла тетя Маня в возрасте девяносто четырех лет, последние десять лет она жила с нами, старший ее сын Федя умер в шестидесятых годах, младший Жора, умер в восемьдесят седьмом году, полез на липу за липовым цветом, ветка обломилась, он упал, ударился головой и умер. Средний сын Миша, жил в городе Дубна, но его жена не разрешала ему привезти мать к себе. Умер он в две тысячи втором году, через две недели после похорон моей мамы. Оглядываясь назад я понимаю , как тяжело было нашим родителям. Мама в возрасте двадцати шести лет осталась одна с двумя детьми, надо было растить детей, одевать и обувать, учить, хотя мы за отца получали пенсию – пятьсот двадцать рублей, так было почти в каждой семье. После окончания семи классов, в 1950 году, я оставил школу, хотя учился хорошо, уехал в Тбилиси, поступил в РУ №6. В 1952 году окончил
22
РУ поступил на завод слесарем пятого разряда, 1954 – 1956 служил в армии в частях ОсНаза. Служил честно, после армии опять завод. Были хорошие друзья, да и время нашей молодости было хорошее, честное, все старались помочь друг другу, никто ни кого не оскорблял, да и не принято было это, никто ни на кого не давил. Походы в горы занятия альпинизмом, горным туризмом. Часто с друзьями собирались за столом, вино, шашлыки.. наш девиз был, как у мушкетеров – один за всех, все за одного. У одного день рождения – все пятеро там, если кому чем-то помочь – все пятеро там. Если кому-то помочь проводить родственника в последний путь – все пятеро там. Но наступили иные времена, времена Горбачева, Гамсахурдия, Ельцина. Всех нас разбросало по стране, кто-то остался в Тбилиси, Гриша Старчик, наш вожачек, Саша Гоциридзе –моряк. Валера Сухиненко – на Кубани, Вольнов Виктор – в Чувашии, Газин Володя – в С. Петербурге. Я оказался в Твери, живем, жизнь продолжается.
Детство наше было беспечным, как у всех детей в таком возрасте, юность наша прошла почти незаметно, но мы жили, как могли, учеба в РУ, редкие вылазки в цирк, в наше время выступал в цирке Карандаш, так же в цирке выступали боксеры, борцы, тяжелоатлеты. Видел я выступление таких тяжелоатлетов как Григорий Новак, Навасардов, видел бои боксеров Шоцикаса, Королева. Сейчас эти имена давно забыты, но это были первые номера в советском спорте. Григорий Новак в 1950 году стал чемпионом мира, подняв в троеборье четыреста двадцать килограмм. Королев и Шоцинас - первые номера в боксе в то время. Будучи инструктором в горах, уже в семидесятые годы, у костра, сидели за одним столом и за одним костром с Ю. Визбором, на съемках фильмов «Белый взрыв» и «Вертикаль» для нас пел сам В.С. Высоцкий. Время летит безвозвратно, многое ушло и не у кого спросить, молодость, мы все стремимся жить быстрее, быстрее , только когда приходит зрелый возраст, думаешь, почему я не перенял у тети Мани знания лекаря, почему мало расспрашивал старших о прошлой жизни. Говорят, что на востоке люди помнят о семи поколениях своих ушедших родственников и передают эти знания своим детям и внукам. Наши деды жили компактно, в одной деревне, поддерживали друг друга, и в радости и в беде – были рядом плечом к плечу, потому и род был большой и сплоченный, жили они на земле, растили хлеб, рожали детей, были хозяевами земли – крестьянами. Старшие ушли в вечный мир, дети, кто мог , разлетелись по стране, и живут на отшибе, живем сами, не на кого опереться в беде и не с кем поделиться радостью. Потому мы становимся людьми не помнящими родства, разучились радоваться вместе с родными, и вместе с родными провожать ушедших в мир иной. Малые народы Кавказа всегда сплоченные, горой стоят друг за друга. В беде, драке, собираются все кавказцы, армяне, грузины, азербайджанцы, стоят стеной против русских, потому всегда побеждают в драке. А мы русские, разобщены, каждый сам за себя, потому и живем так.