Маленькая девочка, одетая в серое ситцевое платье, стояла в полутемном каменном коридоре. Её каштановые волосы лежали на тонких плечах. Поочередно играя носками легких летних туфель, она извиняюще улыбалась, искоса посматривая на меня. В руках у малышки, небрежно растопырив лапы, лежал плюшевый потрепанный медвежонок. Один глаз-пуговица отсутствовал, второй, единственно сохранившийся, пялился в обшарпанный потолок.
Напротив неё, на стене с ободранными обоями висела большая картина с морским пейзажем. Стоит отметить, что живая картина (это я помню ясно) –голубое море с вспенившимися гребнями волн шумело и тяжело вздыхало. Посреди бурунов, мерно гребя веслами, двигались понурые рыбаки в оборванных одеждах. С плеском ударяясь о позолоченную раму картины, волны перехлестывали её, и на пол то и дело падали брызги.
Вероятно, по этой причине в коридоре пахло пылью и солёным морем. Капли воды сбивались в комочки пыли на коричневом облупившемся местами полу и замирали в грязной смеси вероятного, настоящего и не случившегося.
Девочка громко засмеялась, подняла руку и указала пальцем вдоль коридора, я оглянулся. Пустая темнота наступала из дальнего конца тоннеля.
Малышка, пристроив одноглазого мишку к косяку, взялась за огромную коричневую пуговицу, пришитую толстыми нитками к стене, как к штурвалу корабля, и стала крутить её против часовой стрелки, одновременно, насвистывая незамысловатую мелодию и раскачивая в ее такт своей маленькой головкой. Поочередно в темноте коридора вспыхивали один за другим тройные канделябры. Их мягкий свет жадно облизывал стены.
Я поклонился девочке-капитану, в ответ она ободряюще подмигнула мне, подняла на руки игрушечного медвежонка, взяла его лапку в свою тонкую ладонь и приветливо помахала ей, любовно прижавшись щёчкой к его оттопыренным ушам.
– Хорошей прогулки, мистер, – негромко хихикнув, девочка развернулась, и пошла.
Зябь
Свет от горящих свечей однотонно двигался вдоль коридора, гипнотизируя и успокаивая меня одновременно.
Сделав шаг по деревянному полу, я ощутил, как мой правый ботинок стал увязать, словно в зыбучем песке. Я сделал второй шаг – то же самое, ботинок проткнул половицу, и нога медленно проваливалась в никуда.
Обернулся, девочка уходила все дальше по коридору. Она шла, убаюкивая своего медвежонка и негромко напевая какую-то детскую песенку. Видимо, ей наскучило моё общество, свою роль в этом театрализованном представлении она выполнила и теперь покидала сцену тихо, спокойно, без бурных оваций.
Стараясь вытянуть ноги из ловушки, я дергался, хватался обеими руками то за одну ногу, то за другую, пытаясь поочередно вытащить их, но тщетно. Вот уже по пояс мое тело увязло и продолжало погружаться дальше. Я было хотел позвать на помощь, но из открытого рта вырвался один лишь беззвучный хрип.
Разверзаясь, коричневый пол с вздувшейся и лопающейся краской поглощал мое тело. Вот он дошел уже до носа, я набрал воздуха и закрыл рот. Глаза безумно искали спасения, шаря по пустому коридору – минута, исчез и он...
Абсолютная темнота, абсолютная темнота и полная тишина – безумная смесь, порождающая чудовищ в сознании человека. И в этой черной пустоте, вдруг возникли две пары немигающих фосфоресцирующих глаз размером с горошину, затем появились еще одни и еще.
«Этого еще не хватало», – произнес я полушепотом. Они окружали меня и уже отличались друг от друга размерами и цветом, появились два огромных зеленовато-мутных величиною с мою голову. Что-то мохнатое пробежало по руке, я инстинктивно отдернул её. Всё вокруг ожило и задвигалось, кто-то коснулся моей спины, что-то мягкое упало на голову и скатилось, плюхнувшись на пол.
Два дьявольских зеленых глаза, пристально уставившись на меня, приближались. Они гипнотизировали, невозможно было отвести взгляд или повернуть голову. Все чаще и чаще кто-то или что-то набегало на меня, падало, тыкало и уже слегка покусывало, вероятно, пробуя меня на вкус. Всё моё тело судорожно тряслось от страха, я дико замахал руками и закричал...
В ответ раздался негромкий смешок, за ним второй, всё больше и больше нарастали волны смеха. Смеялись все вокруг, это были мужские и женские, детские и старческие закашливающиеся смешки, их было сотни, тысячи. Мой крик отчаяния растворился в этой армаде гогочущих.
Но, видимо, и этого было мало, смех не утихал, наоборот, он всё более и более разрастался, он превратился уже в неугомонный истерический гул. Мне стало дико неудобно и стыдно за себя. Я закрыл уши ладонями так сильно, насколько мог, чтобы не слышать этого обезумевшего восторга.
Неожиданно для всех, а больше всего для меня, рядом со мной открылась дверь. Не задумываясь (потому как позора такого вынести уже было невозможно), я шагнул в неё и провалился...
Я летел, дико размахивая руками и ногами, вокруг мелькали звёзды, мириады звёзд, меня крутило со страшной силой. Безумный мой полёт остановил жуткий треск, штанами я зацепился за что-то и повис. Это был… кончик месяца. Луна с материнской любовью смотрела на меня, а вверху над ней зияла распахнутая черная дверь, из которой я вывалился.
Ощупав себя руками, я понял, что вроде цел и вишу в пустоте космоса, зацепившись штанами за кончик Луны. Меня потихоньку крутило сначала в одну, затем в другую сторону. Отдышавшись, я осмотрелся и увидел Землю, но не круглую, как видят её обычно космонавты, а будто я парю над потолком своей квартиры – моим маленьким обособленным миром. Всё было рядом – казалось, что рукой можно дотянуться до стола и налить себе в кружку чаю.
– Лёшка, ну-ка немедленно прекрати безобразия!! – завопила жена, глядя на меня, в ярости затопала ногами в мягких тапочках на месте, угрожающе при этом сотрясая в мою сторону маленьким кулачком.
– Говорила я тебе, Танюша, что змей он! Неприятностей не оберешься с ним! Вона куда забрался, в квартире ремонт два года не делано, а он висит на Луне, болтается, штаны новые порвал, сволочь... – забормотала тёща и привстала на диване в своей расписной ночнушке, давно и неприлично трещавшей уже по швам.
– Папа, папа, возьми нас к себе! – радостно закричали дети и забегали по квартире с криками: «Ура, папа на Луну залез! Наш папа – космонавт!!!».
Висеть было неудобно и больно, штаны впивались в промежность, чувствовался определенный дискомфорт. Но будто и этого было снова мало, откуда-то сзади раздалось:
– Вот он, гадёныш! Посмотрите на него! – воинственно орал некто со знакомым голосом. – Ты когда уже отчет сдашь, мерзавец!?
Одновременно с этим высказыванием кто-то больно ударил меня по спине, я обернулся и увидел, как из распахнутой двери помещения с толпой смеющихся людей выглядывает Изольда Павловна, моя руководительница. Она злостно размахивала шваброй, пытаясь дотянуться до меня и с силой ударить, иногда это ей удавалось.
Положение мое было ужасным, я завизжал, и, сильно раскачиваясь на кончике месяца, попытался прыгнуть, но к радости моей, а, может быть, и печали, кусок месяца не выдержал и откололся...
– Куда!? – завопила Изольда Павловна. Промахнувшись деревянной шваброй, она потеряла равновесие и вывалилась из дверного проема, падая прямо за мной в комнату.
Завидев, как неизбежно приближается пол квартиры, я зажмурился и с криком: «Помогите!..» прикрыл лицо руками, приготовившись к жесткой посадке... Я пролетел сквозь пол, этаж, еще и еще этаж, аккуратно приземлившись на ноги у подъезда. Изольда Павловна с невероятным шумом, сопровождаемым трехэтажным матом вписалась в интерьер нашей небольшой, но по-своему уютной квартиры.
– Посмотри, что гад делает! – вновь залилась праведным гневом тёща, накидывая халат и надевая тапочки... – Уж я ему сейчас покажу, – кричала она.
Я бежал в порванных штанах и истертых ботинках по знакомой улице, за мной бежали мои родственники и другие случайные люди, заметившие погоню. Все они кричали и грозно размахивали руками, делая при этом гневные кривляния.
А я бежал всё дальше, мне было легко и приятно, легко – потому как всё кончилось, не было больше проваливающихся полов, зеленых глаз и Изольды Павловны, приятно – потому что Солнце снова грело меня, я купался в его лучах. Сердце мое наполнилось теплотой и любовью, я бежал и улыбался, улыбался, как может улыбаться человек, полюбивший только что весь мир и всех его обитателей...
...
Разбуженная моим марафонским забегом, сидя на краю кровати и еле сдерживая смех, за мной наблюдала жена. Я же находясь во сне, быстро дрыгал ногами и улыбался, улыбался всё шире и шире, ускоряя свой бег. Наконец, не выдержав, она захохотала и, толкнув меня в плечо, заливаясь звонким смехом, сказала: «Какой же ты всё-таки чудной…».
Проснувшись, я огляделся и, осознав где нахожусь, лениво зевая, ответил: «Скучный муж – горе в семье». Затем повернулся на бок, натянул на себя легкое одеяло и посмотрел в распахнутое окно.
За окном начинался рассвет, просыпалось летнее утро, долетало щебетанье птиц и шелест листвы, пахло цветами и росистой травой. На желтых выцветших обоях забавно преломлялись тени деревьев, а высоко в расцветающем небе висел месяц с обломанным кончиком...