Глава 11
Какая же великая радость, когда на пороге вашего холостяцкого дома, появляется долгожданный, родной человек. На этот случай, у русского народа, припасено меткое определение: «сердце радуется». Или - «как же душа поёт, а сердце стонет». Человеку, который никогда ничего в своей жизни не ждал, можно только посочувствовать. Дети ждут чуда, малыши верят в чудеса. Люди репродуктивного возраста ждут зарплаты, старики ждут неминуемой смерти. Настоящая женщина ждёт момента зачатия. А настоящий мужчина ждёт великого мига соития, ради не сиюминутного удовольствия, а продолжения рода. Для этого он соблюдает определённые правила поведения. Очищает организм от шлаков, холестерина, всяческих застоев, пьёт настой шиповника, ягодные морсы. Делает зарядку. Не нервничает по пустякам. Настоящий, уверенный в себе мужчина – всегда в ответе за способность к воспроизведению потомства, и естественно, за выбранную методом проб и ошибок, женщину, инкубатор его будущих детей.
Елена летала по квартире, как стрекоза на шёлковой ниточке у смекалистого школьника. Да, она обзавелась своим собственным, пусть маленьким, невзрачненьким, но жильём. Волшебное советское слово – рассрочка. Часть средств выделил любящий отец, остальные – девушка добудет сама. Со временем, потихонечку. Шаг за шагом, копеечка к копеечке. Заработает, заслужит. Москва слезам не верит. Сегодня приедет Мишка Васильев, её прошлое, но в тоже время и светлое настоящее. Ох, как же она соскучилась, сколько слёз выплакала долгими зимними вечерами. Всё-таки муж, родная кровиночка. Надо обстоятельно подготовиться, привести себя в порядок, сделать новую причёску.
Светлая радость, как ласковая длань судьбы, обвила новый день. Она раскрасила его цветами утренней радуги, наполнила запахом яблочного пирога, смела на своём пути все ночные страхи и незаслуженные обиды. Мишка, Мишка. Как волнительно свидание двух любящих душ после долгой разлуки. Все покровы сорваны, не надо слов. Только мимика и жесты. Эти великие проводники человеческого тела, к общению без звуков, к полёту наяву. Когда два сердца сливаются в одно и бьются в такт, как пойманная лисица в капкане опытного охотника. Когда четыре глаза наливаются светом любви, проникая в небесную глубь, до самой сути человеческих отношений. Елена звала, ждала, всеми силами стараясь приблизить волшебную минуту встречи. И вот – награда. Миша приехал.
Московский вечер, и ночь близка. Тяжёлый воздух, как грязные бока колхозного быка – производителя, блестит на плечах городских жителей, переливается всеми немыслимыми красками судьбы. Он въедается в кожу, левитирует в мысли и чувства урбанистических адептов, любителей кирпича и бетона. Эти друзья, с упрямством, достойным более существенного применения, постоянно пытаются влезть кверху задом на дачные грядки, и вечно бурчат в спину провинциалов, нечаянно заплутавших на московских изогнутых улицах: «понаехали тут, спасу нет»…
Степень загрязнения дыхательной смеси - напрямую влияет на их поступки, она наполняет дачную жизнь смыслом и заставляет улыбаться. Деревенские Есенины не такие. Приезжие колхозники – что с них взять? Стальной конь на четырёх чугунных лапах никогда не заменит голубого дуралея, жеребёнка, смешно взбрыкивающего резвыми копытцами по нескошенной ржи. Гнедой малыш высасывает из крепкой коричневой кобылы-матери соки русской земли. Единообразно, методично, непререкаемо, и серый, от тракторного шума колхозник, вытягивает из жирной кормилицы жизненную энергию, необходимую ему самому, чтобы трудиться в поте лица, его детям – чтобы учиться, его жене – чтобы продолжать колхозный род. О городских он не думает – только в нечастые минуты отдыха, сядет на завалинку, пыхнёт дерзким табачком-самосадом, вспомнит, что на его земле есть не только сочная зелёная трава, но и серые, стальные коробочки-исполины, для компактного размещения строителей коммунизма и их семей. Колхозник не хочет кормить незнакомых горожан, ему самому бывает мало. Как накормить всех людей на земле – для него праздный вопрос. Это знал только Николай Иванович Вавилов, истинный землелюб. Неугомонный ребёнок земного шара. Да и тот - погиб от голода, злодейских наветов, слабоумия сильных мира сего. Пал жертвой интриг шарлатанов, злодеев от генетики. Вот и всплыл, после срубленного сука, на котором сидели, знакомый до печёнок лозунг неудачников экспериментаторов: заграница нам поможет – последнее средство набить пролетарские желудки. Продать свою землю, её богатство и красоту, а взамен получить готовые биоресурсы, выращенные на чужбине, чужими руками, с неизвестными намерениями. Ешьте, дорогие, все мы люди, все мы братья.
С прибытием мужа, в Ленину жизнь прочно въелось чувство голода. Всепожирающая страсть к насыщению человеческой живой души. Она говорила, говорила – и не могла наговориться, несла всякую чушь, рассказывала про суровые будни милицейской службы. Про несправедливость, грязь и мерзость существования на подземной станции, в царстве Аида. Про яйцеголовых командиров, во главу угла поставивших пьянство, разврат, кумовство и собственное обогащение за счёт ряженых, подчинённых тел, любой ценой. Чтобы навести порядок в отделе, по её мнению, нужно, во что бы то ни стало, прорваться в офицерство, встать на должность, занять достойное, уважаемое коллективом и самим соискателем, место. Оттуда проще, как ей казалось, добраться до генерала, батюшки царя и всё, всё ему рассказать, честно, по-мужски, не опасаясь за свою дальнейшую карьеру, за благосостояние своей семьи, за то – что добрый дедушка, главный обезьяний командир, не подойдёт к тебе нетвёрдой походкой и не оторвёт погон вдруг отвердевшей рукой.
Как стать командиром самой. Самостоятельно, простой девушке, без связей, без денег, ни прибегая к половой идентификации. Елена не первый день думала об этом. Мечта о погонах со звёздочками, пусть маленькими, но такими желанными, не покидала девушку ни на минуту. Каким образом, это великое действо осуществляется? Что же происходит на самом деле с человеком, но, прежде всего командиром, когда он получает офицерское звание и должность. Неужели офицерство можно купить. Или выпросить, или добыть любым другим нечестным путём? А как же долг и честь. Правда и благородство. Офицер – не отшельник, не мальчик и не институтка, а взрослый и полноправный человек. Значит, следует только знать границу. Так, если он пьёт, то не должен пить до неприличия; если играет в карты, то не должен зарываться в игру настолько, чтобы это могло вредно отзываться на его здоровье и бюджете, в виде долгов. Офицер обязан, до самого своего ухода в отставку, быть пригодным и морально, и физически исполнять своё назначение. Поэтому он не имеет право предаваться страстям, фрейдистской ереси, в большинстве случаев действующей пагубно. Становые хребты офицерства: вера, царь и отечество. А так как царя уже давно нет с нами, соответственно, и офицер существует без царя в голове. Идея милицейского братства только и может осуществляться в том обществе, где начальники не рискуют натолкнуться на бестактность подчинённых, а подчинённые на резкость со стороны начальников. Истинная дисциплина именно к этому и ведёт, её девиз: отдай начальнику весь положенный долг и умей при этом держать себя с гордым сознанием своего офицерского достоинства. Ведёт себя достойно перед гражданами и врагами, только тот, кто ведёт себя достойно перед начальником. Понятие «честь» в офицерской среде считается такая черта, как умение держать своё слово. Верность слову, всегда отличала офицера. Измена слову – недостойно званию его. В царской России офицера нельзя было пороть прилюдно, наказывать – пожалуйста. По уставу, по правде. Суд офицерской чести. В более тяжких случаях – трибунал. Это воспитывало в офицере соучастие, сопереживание, добросердие. «Чем больше со стороны офицера будет теплоты, участия, терпения, тем легче он найдёт доступ к сердцу и сознанию молодого солдата. В таком случае пойдёт его воспитание и образование. Солдаты не безмолвные бараны, а беспощадные судьи, прошедшие из разных концов беспредельной России, уносящие туда же, обратно, всё пережитое на службе: благодарность и озлобленность; любовь и ненависть; уважение и презрение. Офицер должен уважать права своего собрата – нижнего чина».
«Мишка, рассказывай мне всё. Как же я по всем нашим соскучилась. Мой сон превратился в однообразный медленный океан воспоминаний. Лишь только, после тяжёлых суток, а не одно дежурство на посту не бывает лёгким по определению, закрыть глаза и провалиться в бездну, как откуда ни возьмись, выбегает сивка-бурка, и начинается пшеничный концерт. Всё кружится, вертится и пускается колесом: мамины зелёные помидоры на подоконнике, доходящие до засолочной кондиции, краснеющие с непременным упрямством. Отцовские, начищенные до дьявольского блеска сапоги, скрипучая портупея и вороной, магнитом притягивающий взгляд ребёнка, пистолет, табельное оружие стража порядка. Отец всегда прятал патроны, мало ли чего, но брат всё равно находил, рассыпал жирные острые пули на полу, ставил их в строй, как суворовских «богатырей», называл по именам, самолично присваивал звания и щедро сорил должностями. Мальчик-солдат оживлял холодную стальную смерть, дающую жизнь новым поколениям и временам. Мне всё время хотелось подойти к братцу и ущипнуть, или как-то ещё подурачиться. Он вызывал во мне дурное чувство превосходства, несоответствия наших душ, как будто мы не брат и сестра, а совершенно чужие люди, встретившиеся по дорожной необходимости в купе облезлого поезда, и ждущие, с нетерпением конечного пункта следования вынужденного соседа. Мишка, как там наш пёс? Всё также нализывает солёную цепь и гоняется за курами, опрокидывая грязную миску. Какой же он бывает смешной с репейником в косматой шерсти. Вытаскиваешь из бобика эти колючие шарики, а псу неприятно, суетливо - проклятые колючки. Он щербит морду, шевелит усами, высовывает длинный красный язык и роняет пену из адовой пасти, прямо вам на рукав. Милый, милый пёс, жив ли он? Не отравил ли его злой сосед. Миша, а что с нашим садом? Печален и пуст колхозный заброшенный яблоневый сад, когда тёплые человеческие руки не касаются сочных плодов. Когда острые ножницы проворного садовника не орудуют в весенней шевелюре дерева. Когда лопата не втыкается в жирную землю около кряжистых корней, когда всюду – сломанные под тяжестью никому не нужных яблок ветки, и запустенье одно. Каждый год, железные плоды сваливали в кучу трактора, и они гнили, гнили, гнили. А сад потихоньку вырождался, дичал, уменьшался в размерах. Меня всегда беспокоил вопрос: почему люди, соседи, горожане, соотечественники, всегда равнодушно относились к гниению сада. Только загулялые пацанчики с развязными дамами, частенько ныряли в сад - пить портвейн и закусывать сочными плодами, срывая их прямо над головами, - только не поленись, подними вверх руку, и вот оно, красное чудо природы. Да, совсем какие-то странные личности, бродили как призраки, осенью, меж синих стволов, смотря, почему-то в землю. Что они искали в жирной подмосковной почве – неизвестно, только после самостийной археологии, на местах выемки, неизменно оставались аккуратные ямки, окурки папирос, сломанные черенки лопат. Сейчас я понимаю, какого чёрта они там потеряли. Помнишь, Миш? Среди городских всезнаек, ходили слухи, что на месте нонешнего сада, когда-то живал богатей – купчина. Высилась, как кувшинка среди чёрных журавлей, прекрасная розовая усадьба с колонами, смиренными гипсовыми львами-стражами. Сработанный на совесть господский дом блестел тёсанной треугольной крышей, в долгую русскую зиму напоминая уснувшего исполина, в царстве чёрных лилипутских крестьянских изб - кораблей. Помимо дома, присутствовали также и «службы» (конюшни, сараи, помещения для прислуги), и, как венец тогдашней моды – небольшой садик в английском стиле. Вот из этого скромняги, северного империалиста, получился со временем безалаберный, размахайский, косматый колхозный сад. Когда пришли комиссары в кожаных куртках, а за их чёрными спинами - местные крестьяне с вилами, в лаптях, в бородах, в треухах – с твёрдым намерением: начисто ограбить барский дом, а затем - подбросить ему под крышу красного петуха. Хорошо, что гигантский костёр отменили пламенные коммунары, справедливо рассудив, что целый дом пригодится им, под городской совет рабочих депутатов и безземельных крестьян. Смекалистый купец, естественно, загодя сделал ноги, прихватив все бриллианты, золото в слитках и в ювелирных изделиях, глиняную крынку николаевских червонцев. Его след простыл в Париже, но похожий на бывшего российского барина человек, объявился в Нью-Йорке. Заокеанские газеты напечатали фотографию самого крупного бутлегера Америки, в огромных зелёных сапогах, широкополой парусиновой шляпе и безразмерной плащ-палатке. Сей маскарад, по мнению американских журналистов, непреодолимо намекал на преступные наклонности бывшего купца. В голенищах сапог, по их мнению, можно было спрятать две литровые бутылки контрабандного виски, а в необъятных складках, карманах, колпаках верхней одежды и того больше. Чтож.… Пройдёт время и этот толстый, жеманный дядя, скроив, как ловкая швея, с ухватистыми итальяшками, липовый банк и контору, по экспорту из России дубовых банных веников, финансировал военную машину третьего рейха и лично, пороки и пристрастия Германа Геринга, внося посильную лепту в уничтожение русского народа. Не ведали американские борзописаки, что в хороших, добрых валенках, можно уместить не только два литра огненной воды, но и закуску на десять здоровенных гуляк. А дом стоит, ладно скроенный, и по сей день, немного пообтрепался, но, как всегда не унывает. Ждёт его реставрация, райком партии решил разместить в просторных комнатах свои архивы. У чёрных копателей принято вокруг обычных, по-сути, рядовых событий, нагнетать атмосферу, напускать на закладку «чего буржуй не успел увезти» - ядовитого дыма легенд, преданий и сказок. Тысячи любовных историй утонуло, зачахло, разбилось об невозможность найти клад. Пошли парень с девушкой, ну прям, как мы с тобой, Миш, после свадьбы. Ночью, в сад с фонарём. Разожгли костёр, нашли огромный дуб, с ветвями корабельными верёвками, повёрнутыми на север, гигантской силой проведения. Мальчик стал копать, честно, твёрдо втыкая штык лопаты в вязкую землю, как римский бык, основатель чувственной республики, вонзает бешеные рога в безмолвную почву, удар чёрной молнии – содрогнётся вся планета. Именно в этом месте парень и ищет правильный клад. Но он не понимает, да и не может понять в силу отсутствия жизненного опыта, что самое глубокое различие между любовной жизнью древнего мира и нашей состоит, в том, что античный мир ставил ударение на самом влечении, а мы переносим его на объект влечения. Древние уважали влечение и готовы были облагородить им и малоценный объект, между тем как мы низко оцениваем проявление влечения самого по себе и оправдываем его достоинствами объекта. Михаил, я хочу как древний, пещерный человечище предаться греховным порокам своего племени. Я хочу продолжить наш с тобой род и остаться служить. Постовой спит, а служба продолжается. Солдат забеременел, а заботу о нём и его будущих детях берёт на себя государство, сон которого, он твёрдо охраняет. Здесь всё логично, и не я это придумала. Переезжай, голубчик ко мне, заживём, закукуем. Город, эта выгребная яма для всех перелётных птиц. Здесь выживают только сильнейшие. Слабые поддаются на провокации, превращаются в неврастеников, и устраивают на отвоёванных у городов, потом и кровью, жилых территориях порядки, аналогичные порядкам тех мест, откуда они прибыли. Но я помогу тебе адаптироваться на новой территории, ассимилироваться, влиться в городскую, безликую толпу. Работу тебе подберём подходящую, денежную. А где в наше время можно неплохо заработать – только на стройке. Строят много, строят все и всегда. Каждый человек в душе – строитель, даже если в процессе жизнедеятельности, он ни забил и проворного гвоздя в бетонную стену. Созидание свойственно человеку, оно так же естественно, как разрушение. «Пушки вместо масла» - лозунг времён холодной войны исчерпал свою актуальность сразу после Карибского кризиса. Общипанные ястребы пентагона, чтобы показать всему миру «кто в доме хозяин», комфортно распластали ядерного дракона в Турции, подбив на мокрое дело легко возбудимых янычар. Поманив их сладким пряником НАТО. Подло настроив против доброго соседа, посулив вечную дружбу, защиту от коммунистов и вечное владение босфорским проливом. Святые кремлёвские вожди, посчитав беспрецедентный, расчётливо-убийственный экшн янки, личным оскорблением, уговорили Фиделя Кастро на аналогичную выходку. Обиженный одноклассниками бородатый отличник, призвал на помощь старшего брата, самого кровожадного и справедливого хулигана в округе. И вот уже советские ракеты тайно переправлены на остров свободы, проворно смонтированы пусковые установки, всё готово к бою. Взамен глобальной разборки с неизвестными слагаемыми, любвеобильные кубинцы получали возможность вечно подслащивать чай и пироги русскому народу, а самое главное - немедленно состояться как социалистическое государство под жирным брюхом у США. Эта ситуация актуальна и сегодня, сейчас. Она актуальна всегда. Она, как молитва Троцкого, непроходящая рана на теле планеты. Гимн безрассудной войны на всех фронтах. А прошло ведь, без малого, двадцать с лишним лет. Молодёжи хочется жить отдельно от родителей, создавать свои собственные порядки, на своей территории. Ты же комсомолец Миша. Молодёжный Жилой Комплекс – как раз для тебя. МЖК – волшебная аббревиатура благополучия и советского рая. Центр сплочения, неутомимых чаяний студенческих общин: «радостный строй гитар, яростный стройотряд. Словно степной пожар, песен костры горят». Иллюзия строительства для себя, как говорят украинцы, нещадно насилуя русские слова - «для себе», неопровержимая движущая сила рабочего процесса. За три – четыре года, на пустыре с болотами, вырастет многоэтажный красавец дом, и одна из просторных квартир в нём будет принадлежать нам, Мишка. Это ли не праздник? Наши детишки станут полноправными хозяевами своей страны, они выучатся, окрепнут, оперяться, и полетят вершить судьбу планеты всей. Мишаня, золотой, как же я рада, что ты приехал. Завтра будет новый день, новые радости, новейшие песни. Завтра, мы закружимся с тобой в белом танце всепоглощающей любви. Рука в руке, голубые лебединые шеи, обовьют наши светлые души, суровыми нитями продолжения рода, сладкими верёвками верховного соития. Чтобы не замкнуло в головах у базедовых политиканов, как бы они не провоцировали друг друга на окончательное решение проблемы совместного, мирного проживания на земле. Мы выживем, несмотря ни на что. Мы не повторим судьбу красной планеты, Марса. Туда не нужно летать, там нет жизни в нашем понимании. Там – царство теней, академический театр мельчайших изотопов урана. Давайте повнимательнее рассмотрим фотографии поверхности Марса, возьмём пробы грунта, обнюхаем атмосферу, и поймём, наконец, что ждёт всех нас в ближайшем будущем, без любви. Миша, я хочу любить и быть любимой. Сиди тихо, смотри на меня. Смотри, не отрываясь, прямо мне в глаза. Я открываю счёт: раз, два, три… Я считаю до ста, если ты не сможешь уйти из тела, я повторю счёт еще раз. И так, до тех пор, пока твоя отсутствующая наяву плоть, не соединится в космическом пространстве, с моей невзвешенной душой. Плотный городской смрад отступит, освободив место для весеннего ветра и животворящего дождя. Святой дух, вселится в твою структурную оболочку, он будет править твёрдой рукой до тех пор, пока не совершится таинство первородного греха. Богоборческое семя, щелочная копилка благородных металлов и низкомолекулярных органических соединений, оплодотворит мою истосковавшуюся землю. Запомни, ты не самец, Мишка, а это значит, что проводимая моей природой, политика бестелесного зачатия, верна. Как противны мне, эти обезьяноподобные парапитеки, скверно пахнущие, мелко мыслящие, истекающие жёлтыми слюнями вожделения, горящие страстными кострами безумия. Они, по всему миру развязывают войны, неудовлетворённые животные, вымещают, лютую злобу на территориях правды, благоденствия и любви. Удовлетворить негодяев можно одним способом – заткнуть им пасть ядерной колотушкой, окончательной триадой справедливого возмездия. Напрямую и косвенную угрозу отвечать придётся адекватно. Или поляжем все, или вы, цари и принцы всемирного капитала, укротители доллара, юаня, рубля, будете считаться с нашими интересами. Неспешный, продуктивный, взаимовыгодный разговор с партнёрами по совместному проживанию на планете. Мирные инициативы на фоне множества развязанных во всех уголках планеты, капиталистами всех мастей, мелких войнушек. Они, Михаил, попляшут у нас. Пусть только попробуют напасть. Вот мы с тобой, в данный момент времени, занимаемся вселенским, бесконтактным зачатием, а в это время, просторы мирового океана бороздит невидимая врагам субмарина, под Андреевским флагом. Ощетинившаяся чёрными, бешеными огурцами ракет. Один такой огуречик, полети на тот конечик, способен высыпать тучу своих отошедших от тяжёлого сна, семян, сразу на десяток вражеских городов. Ну, куда же прут эти мерзкие лоббисты всемирной военщины? На свою погибель, а заодно, козлообразные монстры утащат, разложат в радиоактивную пыль и зомбированных телевизионными наймитами - медиумами, жителей порабощённых ими же стран и континентов. Да какие они «свои»? Они - граждане земного шара. А то, бери и выше – граждане вселенной. Абсолютно свободные кометы с зелёными хвостами, которые никто никогда не видел. Такое ощущение, что цепной сдачи придётся давать, какому-то ватообразному, не изученному академической наукой, слизи подобному существу. Они начхали на мир во всём мире, они нагадили на вселенскую любовь, на право человечества к выживанию. Они взяли на себя, не по праву, функцию количественного регулирования человеческого материала на земле. Непосильную ношу, просеивания жизни через сито летального вооружения, и искусственно созданных, разбросанных в густонаселённых местах, эпидемий. Демоны тотальной ночи, обязательно должны быть вытащены на свет божий, рассмотрены, как личинки колорадского жука, под ооновским микроскопом, и отправлены в банку с керосином, для последующего определения в справедливый костёр всеочищения. Миша, я чувствую – у нас всё получится, в нашей любви нет сквозных дыр, тёмных пятен на обратной стороне луны. Я взлетаю над коробочками домов, над останкинской башней, над кронами самых высоких деревьев. Я парю в пространстве и времени, я теряю своё «я», не контролируя больше ничего. Я растворяюсь в жидком кислороде, делай со мной, что хочешь»».
продолжение следует. подписывайтесь