В первой части мы этой истории мы по возможности подробно познакомились с непростой ситуацией, которая сложилась в семье великого князя Московского Ивана III к зиме 1490 года, когда сын и наследник Иван Молодой неожиданно занемог.
Занемог – надо звать лекаря. И такой нашелся – венецианский врач-еврей, прибывший в Москву незадолго до этого или вовсе во время болезни по приглашению родственников Софьи Фоминичны, а значит, по мнению некоторых, «ее человек»:
«В 1490 г. Мануиловы дети (брат Софии Палеолог Андрей и племянники) приведоша с собою к Великому князю лекаря мастера Леона Жидовина из Венеции и иных мастеров…»
Осмотрев наследника, лекарь взялся его лечить, причем в успехе не сомневался, потому что за благополучный исход поручился жизнью, не больше не меньше.
Но, несмотря на усилия «мистро Леона», 7 марта 1490 года пациент скончался:
«И нача его лекарь лечити зелие пити даде ему, нача жизнь стеклянными по телу, вливая воду горячую, и от того ему тягчае бысть и умре».
Грелки и снадобья не помогли, а может, и усугубили болезнь. Врача взяли под стражу, а по истечении 40 дней после смерти княжича казнили в Москве на Болвановке.
Далее в дитературе любят писать о том, как по Москве поползли слухи, мол, грекиня царевича извела – ее рук дело. Понятно, кто распускал эти слухи – кружок Елены Волошанки, в котором не только интересы престолонаследия, но всё та же «ересь жидовствующих» объединила самых разных людей, в том числе лиц духовного звания, клириков, имевших немалую аудиторию, если можно так сказать. Конечно, с амвона такое не скажешь, но слух распустить по приходу вполне реально. Однако все же большого хождения таких сплетен по Москве источники того времени не засвидетельствовали. Разговор между Максимом Греком и Иваном Берсень-Беклемишевым (см. 1-ю часть статьи) происходил уже через 30 лет после описываемых событий, и сам Берсень за то поплатился головой.
«Черная легенда» о Софье Палеолог в письменных источниках возникает лишь спустя десятки лет в посланиях Андрея Курбского Ивану Грозному.
«Первый русский диссидент» попросту использует созданную им же «историческую реальность» в качестве публицистического приёма для обличения Ивана IV как прирожденного, потомственного душегуба. Сам придумал – сам поверил. Или не поверил. Тут ведь лишь бы уязвить соперника побольней и повелеречивей, а доказательства необязательны. «Правда - то, что полезно мне». Обычная практика диссидентов во все времена, между прочим. Курбский Грозному:
«Точно так и дед твой, с бабкой твоей гречанкой, отрекшись и забывши любовь и родство, убил своего замечательного сына Ивана, мужественного и прославленного в геройских предприятиях, рожденного от его первой жены святой Марии, княжны тверской, а также родившегося от него своего боговенчанного внука царя Димитрия вместе с матерью, святой Еленой, - первого смертоносным ядом, а второго многолетним заключением в темнице, а потом удушением».
Вот так: Софья-то, оказывается, с сговоре с мужем Иваном III пасынка извела. А потом и все его «святое семейство». При очевидной дикости такого обвинения исторический факт: великий князь никогда не допускал виновности жены в отравлении наследника. В том же 1490 в дар ей возвел палаты (спустя несколько лет они сгорели, но пожары на Москве дело, увы, обычное).
Жене до памятного 1497 года разборок не чинил не потому, что сам был сыноубийцей. Как вы полагаете, за 40 дней, что Леон Жидовин ждал решения своей участи, его никто ни о чем не спрашивал, не допытывался о причинах и связях? Может, конечно, и так, но не верится. Скорее всего, у Ивана Васильевича были основания верить в невиновность Софьи, и прежде всего на основании показаний злосчастного доктора.
Довольно странно всерьез обсуждать вопрос о «вредительстве» венецианского врача, хотя я встречала и такое. Не потому, что попахивает 1952 годом. Просто это неразумно, а Леон, судя по всему, дураком не был. Как и всякий иностранец, пусть и прибывший не так давно, лекарь вращался в среде таких же, как он, иностранных специалистов и просто не мог не слышать нашумевшей истории про лейб-медика великого князя — Антона Немчина.
Тот не смог вылечить касимовского наследника Каракача и за то поплатился жизнью. Причем сам Аристотель Фиораванти, архитектор новой Москвы, прознав о гневе государевом, собрал среди иностранцев крупную сумму денег на выкуп жизни бедного лекаря, и касимовские согласились принять «виру» и обиды не держать: на всё воля Всевышнего, лекарь же не злым умышлением Даниярова сына погубил. Но Иван деньги отобрал, касимовским велел Немчина зарезать «аки овчу», а заступника Фиораванти в доме казненного лейб-медика держал под замком, чтоб не сбежал из «дикой Московии», чем довел бедолагу до нервного срыва, сам же потом не рад был. История памятная, без малого четыре года, как случилась. Стал бы после такого Леон грех на душу брать и «вписываться» за интересы какой-то гречанки, пусть даже великой княгини? (Это если не учитывать, что лекарь мог быть в принципе человеком высоконравственным и верным заповедям Гиппократа.)
А вот версия врачебной ошибки разумна. Дифференциальная диагностика была в зачаточном состоянии. «Ломота в ногах», которую часто трактуют как название подагры, выглядит скорее как симптом, характерный для многих заболеваний: инфекционный артрит, ревматизм, паразитарная инвазия, тромбоз вены в области коленного сустава, даже проблемы в поясничном отделе позвоночника, при которых больной чувствует тянущую боль в ноге («ломоту»), как вариант отдающую сильнее в колени. Да мало ли что! Иван Иванович почувствовал острое недомогание на охоте в зимнее время. Мог как застудиться, так и травмироваться. А могло и обостриться давнее хроническое, на что Иван по молодости лет не обращал внимания, пока не приперло.
Почему лекарь мог с уверенностью сделать выбор в пользу подагры? По опыту. В Европе, где рацион состоятельного человека включал обилие красного мяса и красного вина, а беспокойная эпоха рыцарства с ее «героическим фитнесом» и «военным туризмом» сменилась более обильным, спокойным и сытым Новым временем, «болезнь королей» была делом нередким даже у мужчин, которые едва перешагнули тридцатилетний рубеж (женщины этим недугом страдали заметно реже). И лечение обострения было скорее симптоматическим: покой, при необходимости жаропонижающие снадобья (отвар ивовой коры, содержащей природный аспирин), сухое тепло для снятия боли (стеклянные сосуды с горячей водой), примочки. Нетрудно представить, к чему это могло привести в случае неверно поставленного диагноза. Оно и случилось.
Так что же, версию отравления можно отбросить? Нет. И прежде всего потому, что в природе есть вещество, хорошо известное с античных времен, симптомом отравления которым, в частности, бывают боли в коленном суставе. Это свинец. Отравление им носит название сатурнизм. При отравлении свинцом поражаются части костей, составляющих коленный сустав. Человек изжелта-бледен, испытывает слабость, боли в области коленей, а кроме того, множество других малоприятных симптомов.
Беда только в том, что о вреде свинца долго не догадывались. Достаточно сказать, что много позже описываемых событий трубы первого русского водопровода в Москве, как некогда в Древнем Риме, были свинцовыми. И в царских палатах десятками лет употребляли воду, которая подавалась по свинцовым трубам, видимо, не обращая внимания на характерные признаки отравления свинцом, в том числе сатурническую полоску на деснах, костно-суставные боли, общее недомогание, раннюю смертность, некоторый процент слабых, нежизнеспособных и даже умственно неполноценных детей, рождавшихся у цариц, прошедших строгий отбор. Свинец веками входил в составы лекарственных средств, красок, притираний, а позже и консервных банок, служа причиной массовых смертельных отравлений. Примочки, содержащие свинец, использовали повсеместно на протяжении веков в качестве универсального противовоспалительного, вяжущего, противогеморроидального средства, врачевали открытые раны и сводили синяки. Как предполагает австрийский судебный врач и патолог Кристиан Рейтер, исследовавший останки композитора Бетховена в 2007 году, свинцовые примочки, а точнее отравление свинцом, ускорило кончину гениального музыканта. Да что там примочки — в Древнем Риме соединение свинца использовали как подсластитель. В пищу употребляли с удовольствием и травились вусмерть!
Могли ли Ивана Ивановича пользовать препаратами, содержащими свинец? Могли. В этом случае, несмотря на явное отравление, речь идет о побочном эффекте, накопительном по сути, а не о чьем-то злом умысле. Но это всего лишь мое предположение. Трудно сказать, какими снадобьями вполне легально и с уверенностью в их целительной пользе могли потчевать семью Ивана Великого покойный Антон Немчин и его преемники.
Могла ли Софья подослать убийцу с ядом или подсыпать яд сама в снадобье, которое Леон готовил собственноручно тут же, поблизости от больного? Едва ли, хотя соблазн, наверное, был велик. После смерти Ивана Молодого, в отличие от смерти Марии Борисовны, великий князь розыска не учинил, а вот лекаря, скорее всего, пытали (хотелось бы думать, добром, т.е. опрашивали, а не с пристрастием). Надо полагать, у великой княгини было убедительное алиби: не могла она проникнуть в покои больного незамеченной, заглянуть по пути, без повода (таков был бытовой уклад великокняжеского двора), а посвящать в свои замыслы третьих лиц — неразумный риск.
Я склоняюсь к версии о врачебной ошибке либо о неспособности врача того времени вылечить наследника в силу недостатка накопленных медициной знаний, умений и средств. Так помянем же беднягу Леона, павшего жертвой своего профессионального апломба и великокняжеской принципиальности.
Исследование останков княжича могло бы пролить свет на причины его смерти, но не на обстоятельства, при которых отравляющее вещество, если это был яд, могло проникнуть в организм. Эпоха, в которую нередко травили и лечили одним и тем же, по принципу Парацельса: «Всё яд и всё — лекарство. То и другое определяет доза», — оставляет большой простор для версий. Особенно если учесть, что многие «лекарства» имели обыкновение накапливаться, превышая смертельную дозу.
В этой истории я далека от того, чтобы курить фимиам Софье Фоминичне, как делают создатели сериала «София» (2016), или Елене Стефановне, как часто принято у тех, кто видят в ней идеал светской львицы, эмиссара «культурной Европы» и старательно передирают друг у друга довольно спорную, притянутую за уши версию некоторых историков, будто сказка про Ивана-царевича, Жар-птицу и Серого волка (уж не Иван ли Курицын-Волк?)) — это вот прям про те события народ сочинил.
.
Для последних у меня есть несколько вопросов:
- Что это за народ такой странный, если, имея на памяти Василия Косого и Дмитрия Шемяку, немало смуты сеявших в том же XV веке, на роль злых братьев-убийц 31-летнего Ивана он выбрал детей Софьи — Василия неполных 11 лет и 8-летнего Дмитрия Жилку? Атанесян со своими «Сволочами» скромно курит в сторонке: такую «народную фантазию» не переплюнешь.
- Почему в волшебных сказках, независимо от времени их создания и исторического контекста (не во всех, но в очень-очень многих), главного героя зовут именно Иван, и что будет, если всем сказочным Иванам мы начнем искать прямые аналогии в истории государства Российского?
- Когда через Византию на Русь пришел во всем его смысловом и вариативном многообразии древнегреческий миф о Елене Прекрасной и как был переосмыслен с течением веков в фольклоре? (Тема для приличной диссертации, понимаю, но явно Волошанка тут не при делах.)
- И, наконец, коли так обстоят дела с прочтением сказки №168 из сборника Афанасьева, то как вы прочтете в историческом контексте, например, сказку № 314? С удовольствием почитаю ваши версии.
А у меня всё.