Глава 9
В. И Ленин так обосновывал необходимость создания Советской милиции: «На вопрос о том, почему появилась надобность в особых, над обществом поставленных, отчуждающих себя от общества, отрядах вооружённых людей (полиция, постоянная армия), западноевропейский и русский филистёр склонен отвечать парой фраз, заимствованных у Спенсера или у Михайловского, ссылкой на усложнение общественной жизни, на дифференциацию функций и т. п. Такая ссылка кажется «научной» и прекрасно усыпляет обывателя, затемняя главное и основное: раскол общества на непримиримо враждебные классы».
Твёрдо ступают по мёртвому городу головотяпы в кожаных плащах и серо-коричневых шинелях, застёгнутые суровым временем на все пуговицы. Народная дружина, добровольцы - невольцы, свободный контроль. Зорко, как орлята, высматривают они классовых врагов. Вот прячется за углом купеческого дома трус и филистёр, бывший царский усач офицерик. К стенке его. Хлоп и порядок. А вот и подлетел вооружённый отряд партии, прыгают с бортов первых полуторатонных грузовиков, хлопают крыльями недовольные гуси, кто в чём. Шинели и тёртые кожанки, сапоги и валенки, прикладом по камням – непроизвольный выстрел. Побежали - унесли. Хлоп, хлоп…
В силу того, что формирования рабочей милиции не имели постоянного штата, они носили характер массовых самодеятельных организаций. Однако, реальное положение дел показало нежизнеспособность подобного подхода к организации жизнедеятельности ОВД.
Грозно вываливается из вонючей едальни уркаган в драном кафтане. Руки по локоть в крови, морда орёт, тальянка разорвана пополам. Он тащит за волосы, по заваленной мусором мостовой, избитую до полусмерти женщину. Этот козлиный мужичишко свой, классово близкий персонаж. Его нужно вразумить и отпустить. Потешить и примерно пожурить.
Яшка Кошельков, казалось бы, не чуждый революции класс – бывший каторжанин, человек с самого горьковского дна, Владимира свет Ильича не пожурил, не поприветствовал. Вместо этого, он вероломно отнял у вождя именной браунинг, сорвав со светлой головы понтярскую, модную кепку. Отгрыз, как волк попавшую в капкан лапу, рукав священного пальто. Отобрал пропуск в Кремль, даже не посмотрев, что там написано, положил его в карман. Как будто, около Смольного Института, студента – приготовишку, побил уличный мальчишка, сорви голова, за коробочку монпансье. Только у Яшки - чёрного сорванца, до сего знаменательного скока, не один десяток жмуров за плечами.
Странные поступки лихого налётчика – убийцы в канун христианского праздника Рождества. Пойманные Янькины кореша говаривали: « Да что вы, право слово, и не думайте, зохен вей? Для него человека уничтожить, как высморкаться».
Однажды, этот фиксатый лиходей, за одну ночь, напившись в хитровском кабаке алкоголя и нанюхавшись кокаина, разъезжая по Москве на угнанном ролс ройсе, с ватагой себе подобных отморозков, застрелил, как бешеных собак, двадцать два милиционера. Матёрый волчище и здесь соригинальничал. Для выманивания из тёплых, насиженных нор стражей социалистической законности, Яша использовал табельного милицейского помощника и друга – резвый свисток. Чем вызвал очередной эпилептический припадок у Феликса Эдмундовича Дзержинского. Какой же постовой, скажите, пожалуйста, заслышав знакомую тревожную трель, не вылезет поинтересоваться: «А что же там, за тёплой дверью, на самом деле происходит, кто его зовёт?» А звала милиционера сама смерть с наганом в лице Яшки Кошелька. И стрелял он в них и бомбы бросал из-за женщины. Да – да. Этот изверг умел любить и быть любимым.
Опять, как и в истории с майором Евсюковым, из-за горячей бабы летели невинные головы: «Детка, моя крошка, моя бедная козочка. Что за несчастный рок висит надо мною. Никак не везёт. Детка моя, дорогая моя, что, за что всё это? О, Боже мой, что они над тобой сделают. Я буду мстить, и мстить без конца. Я буду жить только для мести. Ведь ты – моё сердце, ты – моя радость, ты моё всё, всё для кого стоит жить. Детка, неужели всё кончено? О, кажется, я не в состоянии выдержать и пережить этого. Боже, как я себя плохо чувствую, и физически, и нравственно. Душа болит. Я готов сейчас всё бить и палить. Ой, как мне сейчас ненавистно, мне ненавистно счастье людей. За мной охотятся, как за зверем, никого не щадят. Что же они хотят от меня, я дал жизнь Ленину. Детка, милая крошка, крепись. Плюнь на всё, береги своё здоровье…» Это написал красавец Яшенька Кошельков.
А вот уже пасквиль друга крестьянских детей Володи Ульянова: «Представьте себе, что ваш автомобиль остановили вооружённые бандиты. Вы даёте им деньги, паспорт, револьвер, автомобиль. Вы получаете избавление от приятного соседства с бандитами. Компромисс налицо, несомненно. «Do ut des»( «даю» тебе деньги, оружие, автомобиль, «чтобы ты дал» мне возможность уйти подобру – поздорову). Но трудно найти не сошедшего с ума человека, который объявил бы подобный компромисс «принципиально недопустимым»… «Наш компромисс с бандитами германского империализма был подобен такому компромиссу…»
Эх, позёр Кошелёк, влюблённый вор, вытирающий притворные слёзы красным кашне, и сморкающийся в оксфордскую кепочку хитрющий лис. Ты, безо всяких обиняков и создал народную советскую милицию. Ты спас страну советов от неминуемой гибели. Тебе, отцу родному, не буйную головушку дырявить, не бабу твою пытать, а памятник гранитный рядом с ленинским вставить, у каждого советского вокзала. Тебе бы, тверёзому, засесть с Ильичом, за широким столом, к бочку бочок, да поговорить бы по душам. С расстановочкой. Стать бы после этого тебе Каином. Душить воровскую отступь, бывших корешей, своими же цепкими лапами. Давить их, как клопов, поставив вне человеческого закона.
Расшифровать эпические странности изувера – любовника, для продолжателей великого дела доктора Фрейда, оказалось не проще пареной репы.
Яша Кузнецов, не учился в университетах, читать полезные книжки не особо старался, да и времени было в обрез. С огоньком, с лихой выдумкой, умел нападать он, на мирно жующих сочную траву овец – граждан и их спящие госконторы. Твёрдо парень зазубрил, каким образом экспроприировать у них рыжьё, тугие бумажники, разноцветные камешки и другие ценные вещи.
Он любил деньги, и только деньги. И красивых баб. А чтобы выгуливать приличных работниц советских контор, серебряники ох как нужны. И бриллианты, и надёжные схроны. Не мочить же каждого извозчика или официанта встреченного в круговерти воровской беспутной жизни – карусели, в конце концов.
«Я Ленин, что вам нужно», - повторял как заведённый вождь пролетариата. «А мне по херу какой ты Левин, я – Янька Кошелёк, хозяин ночной Москвы. Вываливай из авто, кепку напялил, фраер дешёвый. Эй, братва, мордой в снег его, а ты – пучеглазая, сымай кулон сюда. Левин, Левин, чтож за фамилия такая чудная», - не застрелил сын каторжника, бесовое отродье, своего визави, вождя мирового пролетариата. О чём впоследствии неоднократно пожалел, хвастаясь на воровских малинах отнятым на работе браунингом.
Но свою роль в истории России он сыграл. Были в криминальном мире того времени изверги и похлеще. Банда Котова, например, от гнусного имени которого в милицейский обиход вошло понятие порубка. Он раскладывал свои жертвы на полу веером, ноги к ногам, лицом вниз: детей, стариков, всех кто был в доме, чтоб не видели смерть в лицо. И лично рубил, раскалывал головы, никому не доверяя фартовый топор. Лишал жизни с одного удара, никогда не промахивался. Были заплечных дел мастера и поумнее – Лёня Пантелеев. Бывший чекист, которому снесло голову от морей крови гражданской войны. Были головорезы начитаннее, интеллигентнее, красивее, отвязнее, щедрее, но только ему, этому криминальному льву удалось невозможное. А именно – дать толчок, нет, крепкий пинок к созданию советского уголовного розыска, социально правильного ордена. В моду входила беспроигрышная рокировка тех лет - чекисты превращались в бандитов и наоборот. В народную милицию стаями внедрялись заточенные на криминал элементы. По словам очевидцев тех событий: «То, что сейчас творится, это не красный террор, а сплошная уголовщина».
Бандитьё нужно было срочно укрощать, иначе разбилась бы сама вера в младое народное государство. Гражданская война подняла такую волну красной пены с российских губ, что дьяволу стало тошно. Кто только не брался за кистень, кто только не пытался схватить крупную рыбёшку в мутной воде и дать дёру за кордон. Бывшее царское офицерье, аника – воины первой мировой, голубая придворная кровь. Попы – расстриги, мещане – мясники, красноармейцы, бежавшие от красной короны войны, женщины лёгкого и тяжёлого поведения. Интеллигенты, и те, поджав полы длинных пальто, вприпрыжку неслись на Хитров рынок, планировать хитромудрые операции по отъему разного рода ценностей. «Эксы» становились неотъемлемой частью жизни всех слоёв тогдашнего российского общества. Экспроприация – это принудительное отчуждение имущества частных собственников.
«Эксы» активно практиковали эсеры, анархисты, большевики, последними кто включился в эту приятную и нервную работу – стали уголовники, как называл их Варлаам Шаламов – блатари. Недобитых Сабанов, Кошельков, Пантелеевых, и легион подобных им насосавшихся крови народной малярийных анофелесов, нужно было как-то определять в пространстве.
Владимир Ильич и здесь не промахнулся: «Необходимо организовать усиленную охрану из отборно – надёжных людей, провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов, интеллигенции, белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города».
Таким образом, в лагеря загнали всю страну. Поделили людей на первый второй. Первый уже был в лагере в качестве заключённого или охранял его, а второй всенепременно готовился пойти по этому пути. Набивал сосновый чемодан шерстяными рейтузами и боялся.
Уничтожение бандитствующего элемента фактически на местах преступлений, как говорится « не отходя от кассы», скорость, с которой выносились приговоры и приводились в исполнение, до основания потрясли криминальный мир страны советов. Волчара с фиксой и без неё, вдруг неотвратимо догнал, что с ним не шутят, что длинные руки власти дошли и до него, и при любой подвернувшейся возможности, его будут беспощадно уничтожать. Система, выстроенная лидерами советского государства, основанная на целесообразности, звериной жестокости и справедливой мести, неотвратимо давила выращенные собственными руками, полузрелые овощи.
Лидеры отвязных, беспредельных шаек, отцы и стратеги громких и не очень преступлений, сначала тонким ручейком, потом клокочущим потоком, толкаясь локтями, потекли за кордон.
Настоящий блатарь, должен уметь во время - сделать ноги в экстремальной ситуации, отступить, притворится мёртвым, исчезнуть, лечь на дно – чтобы сохранить свою драгоценную жизнь. Он уходит один, предварительно подставив под милицейские револьверы бывших подельников - корефанов. Он начинает новую жизнь. Перекрашивается в примерного семьянина, находит приличную женщину из среднего класса, без претензий и маруха - шика. Маруха, или мара, - подруга и любовница вора. Устаревшее: ведьма, кикимора, десять копеек. Его альтер эго.
Под белы рученьки, со своей новой пассией в ажурной чёрной шляпке, бывший вор, экспроприатор и убийца, степенно вышагивает по старинным улочкам Вен и Лозанн, Берлинов и Парижей. Идеи коммунизма его не трогают, он аполитичен по определению. В уголовном мире не существует рас и национальностей, и судят там не по цвету кожи. Судят блатари, как на страшном суде – по делам лихим. Чем больше совершил человек криминальных актов и, чем, дольше гуляя по метафизической Волге, не попался в лапы идейному врагу – МУРу или ЧК, или НКВД, тем выше в криминальной иерархии залетает соискатель, соловей – разбойник.
Далее, он как бы примеряет корону неповиновения системе, правит справедливо и достойно несёт бремя чести вора, авторитетствует на досуге, разводит спорщиков в разные углы житейского ринга. Присматривает щучьим глазом за тюрьмами, колониями, за основной серой массой лишённых свободы бродяг. Отсюда пошло выражение «поделом тебе» и «сделал дело – гуляй смело».
Как известно из школьной программы – государство это не «я», как говаривали императоры и великие смутьяны истории. Государство – это мы. Человеки.
А вот что по этому поводу утверждает Фридрих Энгельс: ««Государство никоим образом не представляет из себя силы, извне навязанной обществу. Государство не есть также «действительность нравственной идеи», «образ и действительность разума», как утверждает Гегель. Государство есть продукт общества на известной ступени развития; государство есть признание, что это общество запуталось в неразрешимом противоречии с самим собой, раскололось на непримиримые противоположности, избавиться от которых оно бессильно. А чтобы эти противоложности, классы с противоречивыми экономическими интересами, не пожрали друг друга и общество в бесплодной борьбе, для этого стала необходимой сила, стоящая, по-видимому, над обществом, сила, которая бы умеряла столкновение, держа его в границах «порядка». И эта сила, происшедшая из общества, но ставящая себя над ним, всё более и более отчуждающая себя от него, есть государство»».
Теперь послушаем Владимира Ильича Ленина: ««С одной стороны, буржуазные и особенно мелкобуржуазные идеологи, - вынужденные под давлением бесспорных исторических фактов признать, что государство есть только там, где есть классовые противоречия и классовая борьба, - «подправляют» Маркса таким образом, что государство выходит органом примирения классов. По Марксу, государство не могло бы ни возникнуть, ни держаться, если бы возможно было примирение классов. У мещанских и филистерских профессоров и публицистов выходит, - сплошь и рядом при благожелательных ссылках на Маркса! – что государство как раз примиряет классы. По Марксу, государство есть орган классового господства, орган угнетения одного класса другим, есть создание «порядка», который узаконяет и упрочивает это угнетение, умеряя столкновение классов. По мнению мелкобуржуазных политиков, порядок есть именно примирение классов, а не угнетение одного класса другим; умирять столкновение – значит примирять, а не отнимать у угнетённых классов определённые средства и способы борьбы за свержение угнетателей.
С другой стороны, «каутскианское» извращение марксизма гораздо тоньше. «Теоретически» не отрицается ни то, что государство есть орган классового господства, ни то, что классовые противоречия непримиримы. Но упускается из виду или затушевывается следующее: если государство есть продукт непримиримости классовых противоречий, если оно есть сила, стоящая над обществом, и «все более и более отчуждающая себя от общества», то явно, что освобождение угнетенного класса невозможно не только без насильственной революции, но и без уничтожения того аппарата государственной власти, который господствующим классом создан, и в котором это «отчуждение» воплощено. Этот вывод, теоретически ясный сам собою, Маркс сделал, как мы увидим ниже, с полнейшей определённостью на основании конкретно – исторического анализа задач революции. И именно этот вывод Каутский «забыл» и извратил»».
Ни блатари, ни анархисты, ни меньшевики, ни крестьянская Русь, никто из них не подходил на роль тотального экспериментатора. Для чистоты эксперимента надо было выбить опору из-под ног общественных не политических организаций, думских партий, профсоюзов, воюющей армии, надо было стравить народ и церковь, окомунистить и выжечь пока ещё сытые деревни.
Пролетариат – крестьянство. Два непреодолимо массовых столпа революционного порыва. Основные поставщики государственного биологического материала. Цитируем Владимира Ильича: «Крестьянство победит в буржуазно – демократической революции и этим исчерпает свою революционность как крестьянство окончательно. Пролетариат победит в буржуазно – демократической революции и этим только и развернёт настоящим образом свою истинную, социалистическую революционность. Движение крестьянства – есть движение другого класса; это борьба не против основ капитализма, а за очищение их от всех остатков крепостничества».
Государство есть орган, регулирующий отношения между людьми.
Но, извечный вопрос встаёт на пути мчащегося в пустую мглу колчаковско-николаевско-ленинского, опломбированного вагона: вот поймали мыша в обсморканом кашне и кепке, и что же с ним делать? А вот так на него отвечает ум, честь и совесть эпохи гробового сна Владимир Семёнович Высоцкий: ««Теперь очень интересно и важно вообще исследовать эту тему; как вообще нужно бороться с террором? Таким же точно способом, как в двадцатые годы, или всё-таки терпеть и находить какие-то гуманные способы борьбы с насилием? Никто на этот вопрос ответить не может. Я и согласился сниматься в картине (Место встречи…), чтобы поставить этот вопрос. От имени своего персонажа я утверждаю, что нужно так с ними поступать: давить от начала до конца, если ты уверен на сто процентов, что перед тобой преступник. Розовый герой, который призывает к милосердию, к тому, чтобы идти в сторону смягчения, а не ужесточения мер по борьбе с преступностью, он утверждает, что нужно действовать честно, даже с нечестными людьми. Это всё, вообщем-то, на словах. Но если сейчас кругом посмотреть, поглядеть, что делается в мире: терроризм и «красные бригады», стреляют по ногам детей, потом на их глазах убивают учителя, - начинаешь сомневаться, кто из двух героев прав»».
Нужна, всенепременно, срочно, жизненонеобходима была молодому государству Советов грозная, усмиряющая умы и тела уставших от тотального грабежа и массовых беспорядков людей, сила. И она родилась, появилась на свет в муках и проклятиях, в злобе и радости, в безверии, и в молельных домах. Сама история, в лице коллегии Народного Комиссариата Внутренних Дел, приняла решение 10 мая 1918 года: «Милиция существует как постоянный штат людей, исполняющий специальные функции». Через пять месяцев 12 октября того же года последовала очередная инструкция – вопль из НКВД и НКЮ: об организации советской рабоче-крестьянской милиции. Классовая направленность нового государственного образования бросалась из под колёс автозака в глаза советскому народу: « Советская милиция стоит на страже интересов рабочего класса и беднейшего крестьянства. Главной её обязанностью является охрана революционного порядка и гражданской безопасности».
И понеслось, покатилось, закружилось, завертелось колесо красного террора, разжалась пружина серого царского дня, полетела архикровожадная птица в райские куши всеобщего равенства и братства. Смахнув своим чёрным крылом сотни тысяч коровьих деревень и десятки тысяч самоварных городов. Вот как описывает этот исторический эксперимент над страной голубого ситца знаменитый англичанин Герберт Уэллс: « В конце 1917 года Россия пережила такой всеобъемлющий крах, какого не знала ни одна социальная система нашего времени. Когда правительство Керенского не заключило мира и британский военно-морской флот не облегчил положение на Балтике, развалившаяся русская армия сорвалась с линии фронта и хлынула обратно в Россию – лавина вооружённых крестьян, возвращавшихся домой без надежд, без продовольствия, без всякой дисциплины. Это было время разгрома, время полнейшего социального разложения. Это был распад общества. Во многих местах вспыхнули крестьянские восстания. Поджоги усадеб часто сопровождались жестокой расправой с помещиками. Это был вызванный отчаянием взрыв самых тёмных сил человеческой натуры, и в большинстве случаев коммунисты несут не большую ответственность за эти злодеяния, чем, скажем, правительство Австралии.
Среди белого дня на улицах Москвы и Петрограда людей грабили и раздевали, и никто не вмешивался. Тела убитых валялись в канавах, порой по целым суткам, и пешеходы проходили мимо, не обращая на них внимания. Вооружённые люди, часто выдававшие себя за красногвардейцев, врывались в квартиры, грабили и убивали. В начале 1918 года новому, большевистскому правительству приходилось вести жестокую борьбу не только с контрреволюцией, но и с ворами и бандитами всех мастей. И только к середине 1918 года, после того как были расстреляны тысячи грабителей и мародёров, восстановилось элементарное спокойствие на улицах больших русских городов. Некоторое время Россия была не цивилизованной страной, а бурным водоворотом беззакония и насилия, где слабое, неопытное правительство вело борьбу не только с неразумной иностранной интервенцией, но и с полнейшим внутренним разложением. И Россия всё ещё прилагает огромные усилия, чтобы выйти из этого хаоса».
Писатель – фантаст, коллективист, как он сам себя называл, утопист, да и просто хороший человек, в заключительной части сборника очерков «Россия во мгле», делает неутешительный вывод относительно будущего молодого государства советов: «Соединённые Штаты Америки – единственная держава, которая может взять на себя роль такого спасителя (России), являющегося в последнюю минуту. Вот почему дело, которое замыслил предприимчивый и не лишённый воображения г-н Вандерлип, представляется мне весьма знаменательным. Я сомневаюсь в положительных результатах его переговоров; возможно, они представляют собою лишь начальную стадию обсуждения русской проблемы на новой основе, которое может привести, наконец, к тому, что эта проблема будет решаться всеобъемлюще, в мировом масштабе. Так как мировые ресурсы истощены, если не считать США, другим державам придётся объединить свои усилия, чтобы иметь возможность оказать России эффективное содействие. У коммунистов нет отвращения от ведения дел в большом масштабе; наоборот, чем больше масштаб, тем больше и приближение к коллективизму. Это – высший путь к коллективизму для немногих, в отличии от низшего пути, которым идут массы. Я твёрдо убеждён, что без такой помощи извне в большевистской России произойдёт окончательное крушение всего, что ещё осталось от современной цивилизации на территории бывшей Российской империи. Это крушение вряд ли ограничится её пределами. Другие государства, к востоку и западу от России, одно за другим будут втянуты в образовавшуюся таким образом пропасть. Возможно, что эта участь постигнет всю современную цивилизацию».
продолжение следует. подписывайтесь