Склонившись к дороге, погрузившись в свои думы, Тан не заметил, как наступили сумерки. Померкло солнце и взгляд Настырного стал рассеянным и перестал беспокоить Тана. Но его голубые глаза, плотно сжатые губы, коротко остриженные торчащие волосы время от времени всплывали в воображении Тана. А всплыв, зависали над привычным вопросом: "Что ему от меня надо?"
Тан все чаще вспоминал старика. Дневной ход, замедляющийся и застывающий в воздухе, отпускал сосредоточенное внимание и давал время думать о постороннем.
"Откуда взялся этот старик? Как легко ему в этой дороге без тележки. Руки свободны, Почему он не как все? Без тележки?"
- Я свое откатал давным-давно, - услышал Тан голос старика справа и различил в сгустившихся сумерках знакомый силуэт.
- Но как же совсем безо всего? Мало ли что в дороге может понадобиться? Или ты на чужую помощь рассчитываешь? Думаешь - дадут?
- Мне ничего не надо. И то, что в мешке за плечами - не для себя... Ты можешь отдохнуть.
- Прямо здесь? Мне отсюда не выбраться... - осмотрелся Тан и с удивлением заметил небывалую тишину. - Где все?
- Отдыхают.
- Но где они отдыхают? Никого не видно.
- Каждый там, где ему хорошо. Но все - далеко отсюда. И ты отдыхай. - Сказал старик, собираясь уходить.
- Не уходи, - попросил Тан, - ...если можешь.
Старик откуда-то из ночи извлек охапку соломы. Сверху положил кривой толстый сук и поджег. Солома вспыхнула заревом, перечеркнутым зигзагом силуэта кривого сучка. Понемногу и сучок пропитался пламенем и стал медленно растворяться.
- А могу и я стать таким, как ты? Свободно двигаться, куда хочу, не таская за собой этой колымаги?
- Не только можешь, но обязательно станешь. Но прежде, чем освободиться от повозки, освободи голову - перестань думать о ней.
- Но как? Ты же видел, что было, когда я на миг выпустил ее из вида. А ты говоришь - освободись.
- Говорю... И скажу еще раз. Не замечай ее.
- Попробую... А помнишь того, которого я перевернул? Зачем ему те разноцветные тряпки?
- Надеется найти праздник... Но не найдет. Зря таскает с собой этот груз.
- Почему не найдет?
- Потому, что праздника без тряпок не представляет.
- Зачем же ты положил их обратно в повозку? Почему ничего ему не объяснил?
- Пусть все узнает сам.
- А у меня тоже есть заветный платок: ярко-синий с белыми точками, как звездное небо. Мать дала... Отец дал инструменты. Дед - толстую старую книгу. Я еще не читал. Но, думаю, когда-нибудь, когда не надо будет идти с утра до вечера с этой поклажей - я сяду и прочту ее.
- Тогда она уже тебе не понадобится.
- Почему?
- Ты сам узнаешь все, о чем в ней говорится.
- Значит она не нужна?
- Как знать...
- Бабушка дала мне горсть каких-то семян... А еще я нашел красивый, добротный костюм. Когда-нибудь я надену его, и люди увидят меня другим. Что из всего этого самое важное, по-твоему?
- Подарок матери. С него все начинается.
- А инструменты, подаренные отцом?
- Если он обучил тебя ремеслу - ты добудешь и инструменты. А если нет - инструменты лишь обуза.
- А книга деда?
- Это книга его жизни. Ты напишешь свою.
- А семена, которые дала бабушка?
- Была бы земля, а семена и ветер принесет.
- Что же - все это не нужное?
- Каждый, кто дал тебе что-то - дал вместе с этим и свою Любовь. Она спасет тебя от множества бед.
- Днем я видел в одной повозке распятие. Скажи мне...
- Это не распятие. Это кинжал. Распятие не кладут напоказ.
- Зачем ему кинжал?
- Он и сам не знает. Просто нашел где-то, как ты - костюм.
Разговаривая, Тан присел у костра, привалившись к тележке. Глаза его постепенно перестали различать отдельные языки пламени. Все скручивалось и рассыпалось, собиралось в один огромный глаз и снова ширилось и становилось необъятным. Напрягаясь, чтобы различить лицо старика, Тан спросил:
- Чего... хочет... от меня… Настырный?..
- Он брат твой. И платок принадлежит вам обоим... Он брат твой… Он брат... Брат...
Подпишитесь на канал, чтобы ничего не пропустить