В самой главной луже на подходе к нашему лесу стоит огромный белоснежный внедорожник, увязнув всеми четырьмя полноприводными колёсами в коварной чаче, я рискую увязнуть рядом обеими ногами, обходя это чудо, но мне нельзя - я несу подмышкой Варю, периодически напоминая ей, чтобы она не теряла сапоги.
Варя болтает ногами в воздухе, резиновые сапоги слетают и исчезают в зарослях черничника, я иду за ними и вспоминаю, как в детстве, повиснув на сильной отцовской руке, точно так же раскидывала свою обувь по окрестным болотам. Сколько тропинок и дорог было с ним исхожено - не перечесть, отец не любил битком набитые дачные автобусы, а у нас было два участка в разных местах, и "прогулки" длиной в 10-15 километров для меня были не редкостью.
Варя говорит - "Давай поможем вытолкать машину!", но на мой взгляд, это так себе идея, там впору бежать за трактором, трактора у меня нет, да и куда мне тягаться с четырьмя молодцами, спасающими свой драккар. Молодцы вызывают подмогу, а мы идём дальше по краю разъезженной дороги, по проложенным через жижу брёвнам, по кромке рассыпчатого песка у рыжей речной воды, сквозь черничник и морошку, шуршим иголками, хрустим шишками и ягелем, и выходим в сухой и тёплый сосновый бор.
Мы оставляем на пеньке хлеб и печенье, над землёй стелется горьковато-медовый аромат - цветёт вереск.
Красиво - не передать словами, вокруг хороводят крошечные бабочки и солнечные блики, и это завораживающее зрелище мигом отвлекает от надоедливых комаров.
Заросли таволги по берегам Ширшемы уже давно отпустили в воду последние лепестки, теперь в тени лесные ягоды светятся крошечными самоцветами.
По этим тропинкам мы ходили с отцом: чуть подальше - за грибами и ягодами, чуть поближе - за берёзовыми листьями и хвоёй для теплицы, грузили на телегу по восемь мешков, я садилась сверху и так и ехала на дачу - тёплые детские воспоминания каждый раз сопровождают меня в моих лесных походах.
И с бабушкой мы ходили в этот лес, помню, как варили суп из дождевиков и собирали мухоморы, чтобы сделать ей настойку для больных суставов. Бабушка подбирала по пути сорванные кем-то кувшинки и лилии, надламывала мелко-мелко стебельки и делала мне из них бусы, чтоб не пропадать им зазря на берегу. Мухоморы эти и лилии помню очень хорошо, как и взгляды прохожих, когда мы возвращались из леса: красивая, видная женщина с белоснежно-седой косой и пятилетняя девчушка... в ожерелье из речных цветов и с корзиной мухоморов.
Теперь я хожу с Варей теми же самыми тропинками, и в этом есть что-то необъяснимо важное для меня. "Мам, а ты дорогу знаешь?" - да как не знать то, когда здесь каждое дерево, каждая кочка с детства родные.
Варя удивляется и охает, а я знаю, что после выходных здесь скорее всего ничего уже не будет, или будет, но не то. Дикие люди выкосят грабилками до голых стволов и без того небогатый черничник, выберут подчистую всё съедобное, попинают и раздавят несъедобное, и оставят после себя горы мусора.
Намоют в Ширшеме свои машины. Пока я здесь, я лью в реку молоко, ей в благодарность, я оставляю лесу хлеб, когда я уйду - среди кувшинок поплывут пятна бензина и масла. А пока это мой лес, я иду и злюсь, потому что не в силах это всё уберечь, сохранить, потому что моё время здесь ограничено, потому что моя привычная тропа перепахана вырубками, и в местах, где раньше росли грибы, вырастают ЛЭП.
Я иду и радуюсь простой возможности быть здесь, радуюсь маленькому миру, что вижу под ногами, где даже в одной крошечной сосновой шишке - целая жизнь...
...я радуюсь золотому предосеннему свету, радуюсь окружающей красоте, и снова злюсь, потому что не могу всё это объять, запечатлеть, сохранить - всё то, что вижу, слышу, чувствую...
Меня носит по этим волнам уже неделю, я собираю последнюю морошку вперемешку с первой черникой, радуюсь...и всё ещё немного злюсь.