Ранее: А впереди зима.
Получилось просто случайно на остановке возле Бумажной фабрики познакомиться с женщиной, и она сказала, что сейчас требуется человек для работы на ЭВМ, но никто не хочет туда идти, потому как там два месяца обучаться надо, я сказала, что готова два месяца посидеть ученицей, а с любой работой справлюсь.
Два месяца я сидела на ученических на этом ЭВМ, хотя для обучения на нём мне хватило и недели, остальное время просто работала наравне с другой женщиной, начальницей у нас тоже была женщина.
Тогда ЭВМ (Электронная вычислительная машина) занимала половину комнаты, в которой мы сидели и начисляли зарплату работникам бумажной фабрики, а при выдаче зарплаты им выдавали эти квиточки, где было указаны размер зарплаты, рабочие дни, вычеты по налогам, вычеты задолженностей, оплата платежей по ссуде, кредитам и еще всякого, что связано с расчетами по зарплате.
По окончанию двух месяцев мне сказали, что руководство не пожелало оформлять меня на полную ставку, а потому я не смогу дальше работать с ними. Я снова осталась без работы, а они приняли новую ученицу. Разница в зарплате основной работницы и ученицы была значительной.
Я не могла оспорить это решение никак, так как официально меня не оформили ученицей на ЭВМ изначально, хотя и обещали, и я не раз интересовалась, но начальница только обещала, а когда уже отказали, то уже бесполезно что-то доказывать.
Моя Полиночка уже выздоровела, и я снова отправила её в ясли. Я приносила её в ясли, сажала на шкафчик для одежды и высвобождала её из комбинезончика и из него ко мне в руки вываливался маленький теплый комочек с розовыми щечками, который воспитательница брала на руки, а Полиночка махала мне одной рукой, а второй уже обнимала свою воспитательницу за шею.
Никогда она не плакала при расставании и не капризничала, воспитатели к ней относились по-особенному, совсем не напоказ. Я видела, как Полина к ним ластится, а они платят ей тем же, я всегда за неё спокойная была.
Я снова занялась поисками работы, но всё безрезультатно и тогда моим трудоустройством занялась Раиса Николаевна, соседка, которая сама вызвалась помочь с уколами Полине, она договорилась с кем-то в ЦРБ и меня приняли там на работу машинисткой диктофонного центра. Фактически диктофона не было, надо было просто заполнять эпикризы вылечившихся в стационаре. Это было одновременно тяжело, смешно и легко.
Печатать легко, тяжело расшифровывать записи докторов, кто не знает хоть один анекдот про то, как пишут доктора, тот вообще не в советском союзе жил. Пока расшифруешь какую-нибудь запись, нахохочешься до коликов в животе, потому, как выходят такие словосочетания, которые нарочно не придумаешь.
В кабинете нас четыре женщины, я немного старше остальных, помогаем друг другу в расшифровке. Какие-то диагнозы и анализы уже на память печатаются, а при новой головоломке у нас в кабинете хохот стоит.
Мне нравится новый коллектив, и не только те, что сидят со мной в одном кабинете, но и те, что время от времени заходят к нам по служебным делам или на минутку поделиться какой-нибудь новостью. Постепенно знакомлюсь со многими сотрудниками ЦРБ, среди них одна из Узбекистана, которая давно живет в Белоруссии и все-равно скучает по нашим краям.
Теперь нам было немного легче, хоть и небольшая зарплата, но зарплата. Небольшим бременем на наш бюджет ложились траты на обед. Дом был далеко от школы и работы моей и Онеги. А потому сначала мы готовили еду для обеда дома, но там такое было не принято, все обедали только в столовых и надо сказать, что еда в столовых была дешевой и сытной, хорошего качества, но нам ежедневно надо было иметь деньги каждому на обед, кроме меня и Ланы.
За Ланину продленку я платила ежемесячно, и она там обедала, кроме того она так освоилась с кухонными работниками, что могла просто прийти к ним и сказать, что есть хочет и её кормили. Я, когда об этом узнала, то возмутилась и поругала Лану, но она сказала, что у них все-равно много остается еды, что же выкидывать всё?
Так и не смогла убедить её, что напрашиваться на еду нехорошо, она считала себя тоже кухонной работницей, уже не только убирала со столов, но и помогала накрывать столы и все бегом.
Тане и Онеге выдавалось по сорок копеек на обед, и они покупали на эти деньги первое, второе и третье, иногда обеды выходили и дешевле. Онега иногда не наедалась и тогда брала дополнительно вторую порцию гарнира, но этим гарниром всегда были макароны за что её там прозвали итальянкой. Не признавала никакой другой гарнир.
Всю осень и часть зимы девочки с собой в школу брали яблоки – падалицу. Но падалица падалице рознь бывает, каждое утро можно было собрать десятка два свежих яблок и девочки брали с собой в школу и на работу. Хозяева не разрешали собирать яблоки с дерева, но и сами так ни разу не пришли их собрать. Так они и погнили. А смородину девочки ели прямо с кустов, а потом немного засахарили, много сахара купить не смогли, всё-таки экономили сильно.
На Полину стала получать пособие в четыре рубля, положенные на четвертого ребенка, они шли на оплату яслей для неё. Жизнь у нас наладилась, но я не могла жить в этом доме, меня мучил кошмар в сарае. Я вроде не суеверная, можно и не заходить в сарай, ( про это здесь) но всю зиму белье вешать надо и собирать его, дрова рубить, всегда боялась, а вдруг девочкам он тоже покажется, выдержат ли они…
Далее: Мои дети дома и в школе.
А это для разнообразия: Саша, Сашенька!
К сведению: Это одно из моих воспоминаний на моем канале "Азиатка" , начиная со статьи "История знакомства моих родителей". Не обещаю, что понравится, но писала о том, что было на самом деле.