Она перебирала петли на спицах — торопливо, но безошибочно нанизывая узоры, рисуя в пространстве то, чего секунду назад еще не существовало ни в какой, даже самой отдаленной точке Вселенной. Больше не потому, что любила творить, а потому, что не могла — органически не умела быть без движения, без порыва, без жизни. Также быстро метались в голове стрижами ее мысли — вытаскивая кусочки фантазий — ярких картинок, искристыми бусинами нанизывая их друг на друга. Она рисовала будущее. Вкусное и сладкое, или грустное и тягостное — это зависело от настроения.
Как шаманка древних племен, как пророчица, как «Видящая Сны» — она каждую секунду творила из небытия свое будущее.
Иногда ее просто забавляла эта игра воображения. Иногда ей хотелось заглянуть вперед и угадать, каков сюжет тех сказок, которые разворачивала перед ней жизнь. Она словно примеряла эти сюжеты, пробуя их на зубок, заранее расстраиваясь или радуясь тому, что ей грезилось.
И так получалось, что она жила уже где-то на шаг впереди самой себя. Прыгая без оглядки в то, что ей открывалось. С полным доверием и невинностью ребенка. И хотя миллион раз парашют не раскрывался и страховка не срабатывала — куда же ей деваться от своей Силы? Бароном ли Мюнхгаузеном — себя за волосы, птицей ли Феникс — сжигая все дотла и возрождаясь заново, — она снова вставала на ноги и продолжала нанизывать: петли, фантазии, слова…
Иногда казалось — отними у нее все — все, что она накопила, имела, чем владела, отними даже сам этот мир — глаза, уши, голос — а она будет как слепая Парка продолжать прясть нить своих фантазий… Нить своей жизни.
Кульбиты, которые совершала ее мысль были стремительны, но не постоянны. Она спешила туда, где еще не была с любопытством маленького ребенка.
Вот и сейчас она уже позволила себе быть всему. Она уже в мыслях была с ним. А почему бы и нет? Жизнь так коротка. И если бы кто-то спросил ее — серьезно ли она настроена, она была бы удивлена. Потому что в жизни нет trial — версий, и если делать что-то, идти куда-то, то отдавая себя и погружаясь полностью. Но то, куда она так рвалась, совсем не обязательно было стабильным: она сама не могла дать никаких гарантий, что будет так, а не иначе, и вряд ли знала точно наверняка, как именно оно будет. Скорее она спешила пробовать и пытаться, но если ничего не получалось, также стремительно и быстро могла перевернуть эту страницу и начать писать новую главу своей жизни.
В своем порыве дотянуться до него она была избыточна и изобильна: в словах, эмоциях, ощущениях. И, казалось, дай ей волю, она подобно Зевсу приняла бы обличье какого-нибудь могучего животного и украла его ото всех и навсегда. Как верховный бог — громовержец — свою Европу. Чтобы окутать его собой и раствориться в нем без остатка.
Она пригласила его на танец. Она хотела танцевать танец жизни, радости и любви. С непостижимым мужеством и отвагой, не имея страхов, сомнений и сожалений, в своем инстинктивном движении, будучи самой природой, самой глубинной сутью жизни, она вела в этом непостижимом танце.
***************************************************************************
…Он бы логичен. И это было правильно. А главное — безопасно. Рельсы были выстроены на много лет вперед. Поезд — запущен. Мир — упорядочен и понятен. Его можно было исследовать и постигать дальше, укладывая новые кусочки опыта в сложившуюся схему, подрисовывая новые квадратики и выстраивая причинно-следственную связь. И совершенно не важно, что это была созданная им с таким трудом крепость, что она была лишь формой, щитом, скрывавшим его внутренний хаос. Там, в самом центре, неведомые никому, гуляли ветра страхов и бесконечных сомнений. Там — оголенные нервы вздрагивали от каждого прикосновения мира, слишком жесткого, слишком жестокого. Там — принадлежать кому-то, отдать себя кому-то — было бесконечно желанно и также бесконечно опасно. Мир вообще был слишком опасным местом, чтобы поглощать его слепо, бездумно и страстно. Однако часовые на крепости были всегда настороже и при оружии, а деньги служили тем цементом, который слеплял один кирпичик с другим и позволял спать спокойно.
Иногда ночью, во сне, он падал на самое дно, забирался в тщательно оберегаемые подвалы своей крепости, и перелистывал книжки, где на страницах искристыми бусинами, нанизанными друг на друга, жили его фантазии…
…Она взяла его за руки. Так. Просто. Сидела и держала его за руки. Его тонкие пальцы скользили между ее пальцами, изучая их рельеф. На ощупь.
— Ты читал Гёте? — спросила она.
Он покачал головой.
— Он пишет, что в каждом человеке есть две души.
— Как у Юнга — Анимус и Анима?
— Наверное… Или как Инь и Ян… Как Белое и Черное… Свет и Тьма…
— Сила и Слабость? — он потянулся медленно и кончиками пальцев провел по ее волосам, любуясь их тонкими переливами в лучах вечернего солнца.
— Наверное… так правильнее… Так понятнее для мира, для общества, для… да, для всех…
— Только для тех, кто не привык смотреть внутрь. — Он утонул в ее волосах уже всей ладонью и смотрел, как она, чуть склонив голову на бок, игриво трется о его руку своей головой.
— Ты думаешь в наше время есть люди, которые смотрят внутрь?. — Она пожала плечами. — Мне кажется они не выживают.
Она сидела позади него, обхватив его руками, словно окутав пледом, или убаюкивая в колыбели. Вряд ли она понимала, что ее руки были для него сейчас спасительной гаванью, островком мира и спокойствия. Чем-то незыблемым от сотворения самого мира. Чем-то, куда от века падают изможденным, уставшим, израненным.
Он продолжал накручивать на свои тонкие пальцы ее волосы, упершись головой ей в грудь, откинувшись чуть назад, заглядывая снизу ей в лицо. Чуть морщась от того, что волосы щекотали ему лоб, когда она наклонялась ниже. Гамлетовский шут был прав: «Чудесная мысль — сидеть у ног женщины».
— Знаешь, мне достаточно того, что ты выжила. — Он засмеялся.
Он смотрел, как ее глаза становятся все ближе к нему и, наконец, не выдержал и сладко зажмурился, когда ее волосы тугой волной хлынули ему на лицо.
И это был плен — как бы затерто не звучало это слово, потому что все, что он мог, — это чувствовать, как его тело становится пластилиново — податливым и послушным. Ведомым туда, куда вели его ее руки, ее губы, ее прикосновения. Неотвратимо, как гроза, которая вот-вот разразится, и вокруг уже пахнет озоном, но это бесконечное мгновение все еще длилось, длилось, длилось… И он, казалось, испарялся в своем безумном накале страстного напряжения, испарялся по капле, выпиваемый ею, впитываемый ею, чтобы снова обрести себя в ней, став ее частью…
Они лежали и смотрели в небо. Совсем не важно, что это был потолок ее квартиры. Потому что, когда двое обнаженных людей, лежат так близко, что чувствуют жар тела друг друга, и глаза их направлены вверх — над ними всегда — только небо.
— Переезжай ко мне, — тихо и буднично сказала она.
Он молча встал и направился в душ. Как будто не слышал вопроса. Или вопрос был глуп. Или не уместен.
Она вздрогнула. Незаметно. Не выдав себя ни единым мускулом. Вздрогнула — внутри. Потому что она знала — началась игра. Неправильная и не понятная ей игра под названием: «Догони меня».
Теперь он будет стремительно ускользать, как только она будет пытаться сократить дистанцию. Ее жажда обладать им будет от этого расти все больше и больше. И чем быстрее она будет бежать за ним, тем быстрее будет его терять.
За многие миллионы лет она научилась играть в эту игру. Терпеливо выжидать, прикармливая эту ускользающую Слабость, словно дикого пугливого зверька из своих щедрых рук. Давая ему свою Силу, мудрость и опору. Ничего не ожидая и не прося взамен. Но каждый раз она снова и снова понимала, что это маска, всего лишь умелая маска. Что она не может перестать быть Силой, перестать жаждать, перестать стремиться, завоевывать, догонять и охотиться, словно инстинкт Дикой Амазонки превращал ее кровь в кипучую смесь. И даже обернувшись покрывалом безразличия и притворившись Слабостью, она всего лишь на время снова пыталась стать тем, кем она не была.
Читать другие мои книги и рассказы можно тут: https://ridero.ru/author/kutuzova_svetlana_0ruh5/
Подписывайтесь также на мой канал Youtube: https://www.youtube.com/channel/UCkqMEh4SK1xE4AMr-Oy_LDQ