Марина Вейзи
Номер журнала: №2 2016 (51)
Сторонник традиций в искусстве и вместе с тем импульсивный импровизатор, дисциплинированный — если можно так выразиться — анархист, не стремящийся успеть за модой, безразличный и в то же время ненасытный, готовый на риск и забавно приверженный рутине... Жизнь Люсьена Фрейда (1922—2011) была полна созданных им самим же противоречий. Между тем, его искусство почти исключительно сосредоточено на напряженной и беспрестанной работе, подстегиваемой столь свойственной ему постоянной одержимостью. Он никогда, начиная с ранних галлюцинаторных рисунков, гравюр и холстов относительно небольшого формата и до внушительных живописных полотен последних десятилетий с их мощным пастозным мазком, нередко представляющих собой многофигурные композиции, не выходил за границы своего и только своего мира. Да, он был не просто одержим окружающим его миром, пристальным наблюдателем коего, безусловно, являлся, — он был одержим именно своим миром. Выставка «Портреты Люсьена Фрейда» в Национальной портретной галерее в Лондоне будет открыта до мая 2012 года. Она объединила более 100 работ из музеев и частных коллекций. Это первая большая выставка после кончины художника, случившейся 20 июля 2011 года. До последних своих дней Люсьен Фрейд принимал участие в ее подготовке. Представленные на выставке портреты можно в определенном смысле считать кульминацией всей жизненной карьеры мастера: наряду с публичными лицами в неизвестных местах на ней представлены неизвестные лица в публичных местах, ведь многие изображенные им персонажи так и остались неопознанными.
Искусство Фрейда завораживающе автобиографично: он писал свое окружение, своих знакомых, а также великое множество натурщиков, которые позировали за гроши или вовсе бесплатно, но зато становились частью его неизменного жизненного уклада с непременной прогулкой с собакой и ежедневным ужином в одном из любимых роскошных лондонских ресторанов. Однако практически все время художник отдавал работе.
В лондонском свете вошла в обиход своеобразная игра в «угадайку»: каков сейчас его круг моделей и меняющихся привязанностей. В последние годы жизни Люсьен завел в своей мастерской прилежных помощников — среди них преданный ему Дэвид Доусон, художник и фотограф (он изображен на одной из работ — «Эли и Дэвид» (2005—2006) вместе с уиппетом — любимой собакой художника). С 1970-х годов работы Фрейда регулярно выставлялись на больших международных выставках, ему посвящались многочисленные монографии. Среди арт-критиков и арт-историков, подробно проанализировавших творчество художника, были Роберт Хьюз — возможно, лучший среди англоязычных критиков своего времени, профессор сэр Лоуренс Гоуинг, Кэтрин Ламперт, лауреат Пулитцеровской премии Себастиан Сми, Брюс Бернард, Мартин Гейфорд.
Фрейд был человеком привычки. Большую часть жизни он прожил в одной и той же части западного Лондона — в Паддингтоне, Кенсингтоне и Холланд-парке. Но при всех переездах истинным его домом оставалась мастерская.
Обладатель такой фамилии поневоле привлекал к себе внимание — иногда по причинам, далеким от искусства. Говорят, в юности он был очень хорош собой: его стройная фигура и наигранно-меланхоличный взгляд сразу притягивали внимание («Человек с пером (автопортрет)», 1943). Вел он себя как истинный анархист — неизменно глумился над властями и никогда не играл по правилам. Животные, похоже, интересовали его как художника ничуть не меньше людей: он очень любил своих собак, которых часто изображал на картинах рядом с людьми, и даже домашняя крыса удостоилась увековечения на одном из живописных полотен. Особенно он любил лошадей, с юности ездил верхом и долго увлекался игрой на скачках. (Фрейд обожал азартные игры — до тех пор, пока не заработал столько денег, что риск стал для него существенно меньшим: а привлекала его прежде всего возможная перспектива потерять все и сразу.)
Однако наиболее очевидное своеобразие Фрейда заключалось в том, что всю свою жизнь он работал с натурой — рисуя и создавая гравюры, он оставался фигуративным художником в эпоху, когда все как один авангардисты обращались к абстракции, инсталляции и даже такому эфемерному жанру, как перформанс. А вот Фрейд прошел мимо дюшановских традиций и остался привержен кисти, карандашу, гравировальной игле и масляным краскам.
А ведь далеко не каждый ловелас и азартный игрок удостаивается чести стать членом Ордена заслуг, в котором могут состоять одновременно лишь 24 человека и членом которого можно стать только по личному решению королевы. Через свои многочисленные любовные и дружеские связи, имея огромный круг знакомств — от пикаперов-соблазнителей, игроков, букмекеров и мелких жуликов вплоть до высшей аристократии, — он постепенно продвинулся в центр внимания, где занял свою особую нишу среди тех, кого можно назвать верхушкой артократии.
Отец Фрейда — Эрнст, младший сын Зигмунда Фрейда, — был преуспевающим архитектором в Берлине. У семьи оказалось достаточно средств... и дальновидности, чтобы перебраться в 1933 году в Лондон. Люсьену тогда было уже 11 лет — достаточно, чтобы у него навсегда сохранился легкий акцент. Временами он был сама вежливость, подлинным джентльменом с буквально рыцарскими манерами, а временами — невероятным грубияном. Мог любезно поздороваться, а мог сделать вид, что не заметил. Многим из его дружеских связей суждено было продлиться всю жизнь; при этом в них всегда присутствовал элемент неопределенности, внутренняя дрожь, чувство хождения по тонкому льду. Так, после месяцев или даже лет позирования работа завершалась, картина была написана — и прости-прощай... Те, кому довелось испытать такой разрыв отношений на собственной шкуре, иной раз говорили, что это было своего рода изгнанием из райского сада. Однако никому не доводилось скучать во время долгого общения с Фрейдом — не только из-за интересных бесед, но и из-за возможности приобщиться к его творчеству. Он особо ценил уединение, добавляя тем самым новые штрихи к своей легенде. Если вы слишком много болтали о чем попало без его молчаливого согласия, вас вышвыривали наружу — прямо-таки в темноту. По не ясным до конца причинам прекращалось иной раз сотрудничество с авторами, работавшими над публикациями о Фрейде. Всегдашняя непредсказуемость художника создавала поистине «веселую» жизнь его окружению.
К позированию для портретов Фрейд относился с непреклонной серьезностью, а легкомысленное отношение со стороны модели к этой необходимости приводило его в бешенство: приходить на сеанс надо было вовремя — без каких-либо отговорок — и быть готовым стоять или сидеть в перепачканной красками мастерской месяцами, а то и годами. Вряд ли кому-то был известен номер его телефона — звонил он всегда сам. С моделями он мог расплачиваться по-своему — потрясающими ужинами в ресторане. Фрейд работал днем и ночью, как одержимый, и получал от этого истинное удовольствие. Одновременно он регулярно ужинал со всей своей компанией в светском обществе. Стиль его поведения — не столь важно, сознательно или бессознательно он был создан — как нельзя лучше способствовал формированию мифа о Люсьене Фрейде.
Круг его общения был широк, имя любовницам — легион. Некоторые из них оставались с разбитым сердцем, однако правила были известны всем — хотя некоторые, возможно, надеялись, что станут исключением. Среди женщин Фрейда встречались и молодые, и старые, замужние, разведенные или незамужние, немало было и студенток — в общем, все варианты... В художественном мире Лондона привычной забавой стало гадать, сколько у Фрейда детей и скольких из них он признает. У него было две дочери от первой жены, очаровательной Китти Гарман, дочери удивительно талантливого и очень шумного скульптора Джейкоба Эпстайна. Вообще же число детей, признаваемых самим Люсьеном Фрейдом, постоянно колебалось, многим из них он оказывал поддержку лишь под настроение или вообще никак. Говорили, будто он — по его собственным словам — признавал больше четырех десятков детей; если это действительно так, то решение вопроса, кого из них приглашать в музеи на вернисажи Фрейда, оказывается непростым.
