Она очнулась от сна-забытья. Все ее кости болели от жесткого ложа, было холодно. Сначала ей показалось, что она проснулась, и бред окончился, но, оглянувшись вокруг, с унынием констатировала, что страшный сон продолжается. Толстая заплывшая свечка, стоявшая на грубом металлическом держателе, уже погасла. Но в готическое узкое окно пробивался свет — на улице рассветало.
Ленка бросилась к окну, но ничего не увидела, так как оно выходило на стену одной из башенок. Тут она неожиданно осознала, что одета отнюдь не в джинсы и блузку, а в довольно затейливое и неудобное платье. Что было у нее с волосами, без зеркала она понять не могла. Встав и оглядев себя, она даже почувствовала странное удовольствие: платье оказалось невероятно красивым, из вышитого вручную атласа, и украшенное, как она подозревала, драгоценными камнями.
(начало - глава 1, глава 2, глава 3)
Похоже, эту Анну не держат здесь в черном теле. Постойте-ка, причем тут Анна? Как и в какой момент это платье оказалось на Ленке? Причем обуви на ней не было, и она только сейчас поняла, как у нее замерзли ноги. Ага, вот и обувка, стоит возле каменного ложа. Ленка засунула ноги в золоченые туфли и поморщилась, до чего тяжелыми, грубыми и неудобными они ей показались.
Вчера она не помнила даже, как разувалась. Сознания она не теряла, но, как только осталась одна, кажется, сразу упала на каменную кровать и моментально заснула. Наверное, организм сам себя защитил от ужаса одиночной камеры, не давая осознать происшедшее в полной мере.
Тут заскрипел засов, и тяжелая дверь распахнулась. Все та же монахиня! Теперь Ленка смогла получше ее разглядеть. Высокая, прямая, с крупным носом и тяжелым подбородком, она почти упиралась в потолок темницы. Лена помнила, какой силы у нее хватка. Но глаза смотрели незлобиво, можно даже сказать, кротко и немного отрешенно. Ленке она напомнила собственную тетку — не внешне, а каким-то несоответствием между внешней грубостью и искренней набожностью.
— Прочтем утреннюю молитву, дитя мое. Тебе необходимо благодарить Господа за то, что твой брат вовремя уберег тебя от ужасной опасности, — голос у сестры Йоанны был под стать внешности, хриплым и низким.
Она начала читать молитву на латыни. Лена не слушала, она думала про Ромаса. Она забыла, что когда-то сердилась на него. Это было в другой жизни… Дорогой, единственно нужный ей сейчас человек, один, неизвестно где, в этом жутком пятнадцатом (кажется) веке! Сможет ли он ее спасти? И кто спасет его самого? И… жив ли он еще?
От этой мысли у нее похолодело сердце. Нет, Ромас жив, про другое она и думать не сможет.
Но что будет с нею самой? Паника, должна быть паника... Вот сейчас она начнется, сейчас… Но паника почему-то не начиналась. Ни психика, ни организм никак не реагировали на происходящее, испытывая лишь чувство глубокого погружения в нечто нереальное. Ленка думала о своем под монотонное бормотание монахини, но слишком громкое «аминь» заставило ее вздрогнуть. Она решилась задать вопрос:
— Скажите, сестра, что станет с тем человеком, с которым меня поймали ночью?
Монахиня укоризненно посмотрела на Ленку.
— Ах, дитя мое, неужели ты не понимаешь, что тебя не должна интересовать судьба этого подлого обманщица, нечестивца, решившего воспользоваться твоей наивностью и твоим несчастным положением… — тут она ахнула, поняв, что сказала что-то не то, и зачастила:
— Он сумел настроить тебя против твоего спасителя — нашего любимого князя Юхана, который так тебя любит… Молись, молись, чтобы снова не впасть в искушение. Тебе надо искренне покаяться перед Господом и твоим братом и назвать имя злодея, который решился освободить… то есть выкрасть тебя из замка. Кто он, есть ли у него титулы, откуда он? Никто не узнал его, и только ты можешь сказать его имя.
— Его зовут Ромас, разве это имя что-то тебе говорит? — ответила Ленка, незаметно для себя входя в роль Анны.
Или она все-таки и была этой Анной — какой-то частью души? Вот так бред…
Как ни странно, ей показалось, что названное имя что-то значило для монахини. Тогда Ленка продолжила:
— Скажи мне, сестра, не долг ли твой служить только Богу и истине? Для чего ты здесь? Почему служишь моему брату и восхваляешь его? Разве богатство и род — сами по себе добродетели? Разве не может быть, что моя попытка сбежать — куда меньший грех, чем жестокость и тирания князя?
Ленка вошла в роль и даже получила удовольствие от своей речи. Она вдруг почувствовала, что не все еще потеряно. Все-таки пять столетий разницы должны были чем-то вооружить ее — интеллектуальным оружием, что ли? Она догадывалась, что монахиня сочувствует ей, то есть Анне. Может, удастся уговорить ее передать весточку Ромасу?
Однако сестра Йоанна была поражена. Вероятно, настоящая Анна никогда не произносила столь дерзких речей, к тому же, совесть монашки действительно была не на месте.
— Разве ты не знаешь, дитя мое, настоятель прислал меня сюда исполнять послушание. Он, а не я, знает, зачем я здесь и что должна делать. Послушание не обсуждается, иначе это не послушание. Я должна жить при тебе, и это на мне лежит вина за прошедшую ночь. Не вовремя я заснула, утомленная вчерашним трудом… Ох, прости меня, Господи, негодную, я еще и жаловаться умудряюсь… Помолимся вместе о нашем благодетеле, князе Юхане!
— Подожди, я не понимаю. А если приказ твоего настоятеля будет противоречить воле Бога? Кому ты должна подчиняться?
Но тут, видимо, Лена переборщила. Монахиня вскочила:
— Как может приказ Божьего слуги противоречить воле Господа? Молись, сестра моя, я вижу, нечистый поселился вчера в твое сердце, озлобив его, отнял твою кротость. Я должна проводить тебя к князю Юхану, но сначала тебе следует переодеться. Я отведу тебя в опочивальню. Отныне велено, чтобы я была при тебе днем и ночью.
Она снова схватила Ленку за локоть почти так же крепко, как и вчера, и они отправились в другую часть замка. Пройдя по коридорам, они поднялись по винтовой лестнице на второй этаж.
Ленка пыталась припомнить, видела ли она эту комнату раньше, когда они ходили на экскурсию с Ромасом. Ей показалось, что да. Кажется, в этом большом светлом зале на витринах стояли древние кубки и лежали монеты, найденные при раскопках.
Сейчас здесь находилась очень красивая деревянная резная кровать с тяжелым пологом и столик вроде будуарного, только «будуар» — это уже из другого, более позднего века, — а один из роскошных стульев Лена даже узнала — видела в первый день в музее где-то внизу. Кроме того, в комнате стоял огромный кованый сундук, а на столике — необыкновенной красоты драгоценные шкатулки. Сравнив все это с местом своей ночевки, Ленка осознала, что брат подверг Анну по-настоящему жестокому наказанию.
Йоанна сняла с полки в углу кувшинчик и теперь выжидающе глядела на Ленку. Та подошла к богато инкрустированному металлическому сосуду, по форме напоминающему современный тазик. Началось умывание, причем монахиня прислуживала Ленке, как царице. Это удивляло.
— А у меня есть… То есть, где моя служанка? — спросила Ленка.
— Дануте больше не сможет приходить к тебе. Он думает, именно она помогала твоему бегству.
— И что с ней теперь?
— Ее накажут, она уже в колодках с самой ночи.
Ленка живо представила колодки, которые видела во дворе замка в самом начале экспозиции: деревянный брусок, три выемки для головы и рук закрывались сверху другим бруском на запор, так что человек в согбенном состоянии не мог и пошевелиться.
— И такую жестокость ты тоже оправдываешь? — в ужасе спросила она. — Ведь эта Дануте ни в чем не повинна!
Монахиня снова удивленно посмотрела на нее.
— Князь накажет бренное тело служанки, дабы она раскаялась, и спасла свою душу. Если же греха на ней нет, напрасное страдание принесет ей награду на небесах.
Очевидно, Ромас был прав, рассуждая о влиянии века. Жестокость не казалась жестокостью, была естественной и невинной. Причиняя зло, думали о добре. Или — переворачивали добро с ног на голову?
Неловко, но надо попроситься в туалет. И вдруг она поняла, что не может это сказать на нынешнем своем языке. «Туалет», «сортир» и «дамская комната» — эти слова в нем отсутствовали. Каким-то образом она сформулировала свою нужду. Даже не переменив выражения лица, Йоанна достала из-под полога серебряный сосуд. «Ночная ваза», — в ужасе догадалась Ленка. Когда с неприятными моментами было покончено, Йоанна предложила ей переодеться. На это Ленка ответила отказом — ей нравилось это платье и не хотелось заниматься застежками.
— Я только хочу причесаться. Где здесь зеркало? — и Ленка посмотрела в сторону столика.
— Садись, дитя, я помогу тебе, — и Йоанна дотронулась до ее головы, легким движением доставая из волос драгоценную булавку.
Волосы рассыпались по плечам, и Ленка с удивлением поняла, что они стали длиннее сантиметров на тридцать. Она рванулась к зеркалу, глянула в него и… впервые в жизни чуть не упала в обморок. Жесткие руки Йоанны подхватили ее. Из зеркала на Ленку смотрела совсем молоденькая бледная рыжеволосая девушка. У нее были карие печальные глаза, высокий белый лоб, точеный нос и маленькие губы. Девушка была по-своему красива, но…это была не Ленка.
***
Что же произошло? Ноги и руки, закованные в цепи, не так мучили его, как этот вопрос. Все его мысли остались там, наверху, с Леной… Сосредоточиться в этой мерзкой вонючей яме было трудно, но надо постараться. Итак, девушке угрожала опасность. О характере опасности как будто предупредила книга. Но Ромас и представить не мог, что эта опасность связана с присутствием Лены в замке, что история втянет ее, чтобы… убить? Ведь он, напротив, рассчитывал, с помощью замка и его истории обнаружить, что угрожает девушке в реальной жизни.
Впрочем, то, что сейчас происходило, тоже было не понарошку. В какой же момент они оказались в прошлом? Ромас напряженно вспоминал. Вот, Лена сказала, что не видит «окна», что-то несправедливое и нечестное. Когда они начали спускаться, лампочка уже не горела. А когда помещение осветили, и на них обоих, он сейчас это точно вспомнил, уже была чужая старинная одежда.
Дальше. Девушку принимают за Анну. Вряд ли это объясняется внешним сходством, да и вероятность такого сходства ничтожна. Значит, все эти люди действительно видят не Лену, а Анну. Но он сам продолжает воспринимать ее как Лену. А кто же тогда он сам и какая у него роль? Пришелец из будущего или историческое лицо из средневековья?
Если бы он был пришельцем, одежда его осталась бы прежней, из двадцатого века. Но и здесь его никто не признал. Правда, допроса по всем правилам, слава Богу, пока не было, но надо думать, ждать осталось недолго. Какие там были пытки? Ромас вспомнил собственную экскурсию по замку. Кажется, сначала испанский сапог. Вряд ли после этого он будет способен помочь кому-то еще. Бедная Лена…
***
Кажется, Йоанна поднесла ей нюхательные соли… Ленка очнулась и снова повернулась к зеркалу, готовая ко всему. Да и надо же было рассмотреть свой новый облик повнимательнее! Но сначала она зажмурилась, несколько секунд внушая себе, что весь этот кошмар все равно не по-настоящему, потом открыла глаза и, к собственному удивлению и облегчению, увидела не чужое лицо, а саму себя. Все в той же средневековой одежде, с теми же увесистыми заколками в пышных каштановых волосах, но лицо было ее, родное, столько раз исследованное в зеркале до миллиметра.
Наверное, тогда на долю секунды ей удалось увидеть себя глазами обитателей замка. «Надеюсь, — подумала Ленка, — хоть Ромас меня узнает».
Монахиня, как будто не придав значения Ленкиному обмороку, продолжала деловито сооружать ей прическу. Интересно, этому учат в монастырях, или Йоанна имеет опыт прошлой светской жизни? Спрашивать она не рискнула.
После наведения марафета Ленка под конвоем монахини вернулась в главную часть замка. На этот раз она не узнала места, хотя шли они недолго. Князь сидел у окна на высоком кресле. Вокруг было много народу, но, увидев ее, он сделал знак, и все куда-то исчезли. Только монахиня задержалась, но Юхан отослал ее нетерпеливым движением руки.
Затем он встал и подошел к Ленке. Взяв ее за руку, подвел к углублению возле окна, усадил на покрытый бурыми шкурами каменный выступ, а сам уселся рядом, чуть наклоняясь к ней и не выпуская ее руки.
— Здравствуй, дорогая сестра… Мне очень жаль, что пришлось причинить тебе страдания. Наверное, тебе было холодно и одиноко в этой келье. Всю ночь я думал о тебе и страдал. Но я знаю, когда-нибудь ты поймешь, что я только исполнял свой долг, и возблагодаришь меня за наказание, — голос его был таким же задушевным, как и в первую встречу, однако Ленка уже не обманывалась, отлично помня, чем это закончилось.
— Я еще не допросил этого… бесчестного человека. Сначала я хотел бы узнать ответы на мои вчерашние вопросы, чтобы наказание полностью соответствовало проступку, и было справедливо в глазах Божьих. Он не назвал своего имени, назови его ты, — продолжал Юхан, внимательно глядя ей в глаза.
Лена подумала, а почему это «братец», столь скорый на расправу со служанкой, чья вина тоже не была установлена, так богобоязнен с незнакомцем? Возможно, он опасается, что за этим «бесчестным человеком» стоит высокое положение и коронованные покровители? Значит, чтобы спасти Ромаса, надо давить на эту струнку души хозяина замка.
Лена даже не знала, боится она этого Юхана или нет. Если он ее брат, то она, современная женщина, найдет способ поставить его на место. Но что-то древнее в ней, то, что она сама назвала про себя «призрак Анны», боялся. Смертельно боялся этих голубых пристальных глаз и чего-то еще, совсем непонятного, глубинного, то, чему Ленка, не имея в своей голове памяти и опыта Анны, не могла найти объяснение.
— Дорогой брат, — начала отвечать она, импровизируя на ходу. Ей пришлось сделать усилие над собой, чтобы вытащить на поверхность сознания Ленку Крылову. — Я ни в чем не провинилась ни перед тобой, ни перед Богом. Этот человек не причинил мне никакого зла. Да, он действительно назначил мне вчера встречу — впервые, но только для того, чтобы узнать мое отношение к нему. Благородный рыцарь, он не пожелал поставить меня в неловкое положение, явившись к тебе с просьбой о моей руке без моего на то согласия. Верь же лишь мне, твоей любимой сестре, а не лживым доносам.
— И ты называешь лживым доносом слова чистого ангела — моей невесты? — впервые за все время в голосе Юхана послышалось негодование. — Она знала о ваших встречах в башне, но я имел глупость не верить этой святой женщине.
— Что ты, брат, — Ленке пришлось пойти на попятную, — я имела в виду только то, что она заблуждалась, или ее ввели в заблуждение… И почему ты веришь ее словам, а не моим? Я думала, что ты любишь свою сестру…
В голосе Ленки прозвучала искренняя обида, а на глаза навернулись настоящие, горькие слезы. Наверное, потому, что, услышав про «святую невесту», она с раздражением вспомнила невинные глазки Настены. Забавно, что слезы подействовали, и Юхан порывисто сжал ее руку. В его глазах на секунду мелькнуло нечто похожее на вину, однако, он, очевидно, вспомнил про сидящего в подвале мужчину, и взгляд его снова стал ледяным, а в голосе появилась нотка бешенства.
— Да потому, дорогая сестрица, что она оказалась права!
Но Ленка уже держала ситуацию под контролем. Теперь, когда «братец» вышел из себя, она знала, как с этим справляться. Не в первый раз… Она поняла, чем Юхан напоминал ей Никиту. Наверное, Никитка при определенных обстоятельствах мог бы стать похожим на этого самодура. И желание покомандовать, и болезненное самолюбие — все это частенько раздражало в нем Ленку. Просто положение Юхана позволяли ему проявлять эти качества, а Никитке — нет. Кроме того, она откуда-то точно знала, что Анна имеет влияние на своего брата, как и Ленка — на своего. Иначе обе «святые невесты» не опасались бы так сестрицы. Настя, к примеру, всегда была с ней чересчур добра, слащава и старалась подлизаться. Ну, а этот средневековый ангел, очевидно, решила прибегнуть к доносам.
Ничего не отвечая, Ленка молча и горестно смотрела в глаза Юхану. Выражение лица у него оставалось строгим, но в жестких ледяных глазах появилось страдание и нетерпение.
— Отвечай же! — воскликнул он. — Я хотел бы верить тебе, но, Господь свидетель, разве твоя вина не очевидна?
— Милый, милый мой брат! — воскликнула тогда Ленка. — Прошу тебя, будь ко мне добр, люби меня так, как всегда. Ведь никого в этом мире у нас нет, кроме друг друга… Я виновата, что не рассказала тебе об этом человеке. Но я знала, что ты так заботишься обо мне, что не доверяешь даже очень хорошим людям. Кроме того, он хотел до времени сохранить инкогнито, и я не могу назвать его без его воли. Ведь его положение при дворе столь значительно, что сватовство сразу бы стало предметом толка. А в случае твоего отказа эти толки оказались бы во вред и ему, и тебе, так как могли бы восстановить против нас короля.
Ленка шла напролом, лепила наобум, надеясь, что все это в рамках эпохи выглядит естественно. Кроме того, что-то ей помогало, очевидно, всплыла в памяти экскурсия Ромаса и его рассказы.
Юхан немного помолчал, но она уже поняла, что победа временно за ней.
— Хорошо. Пока я не буду наказывать этого человека. Но когда он собирается раскрыть свое имя?
— Его надо немедленно отпустить, он вернется к ожидающим его рыцарям и приедет с подобающей его положению свите.
— Посмотрим, — неопределенно ответил тот, — я еще не принял окончательного решения. Возможно, я разрешу тебе поговорить с ним, и ты объяснишь ему, что если он хочет выйти на свободу, он должен назваться.
Юхан встал, выпустив ее руку. Вид у него был недовольный. Он и жаждал расправы, и чувствовал, что не может сопротивляться сестре, и бранил себя за мягкотелость. Интересно, часто ли Анна одерживала такие победы? Одно несомненно: Юхан любит сестру, своеобразной, собственнической любовью самодура, но — любит. Ленка побоялась пока настаивать на том, чтобы выпустить Ромаса, ведь, проявляя о нем излишнюю заботу, можно вызывать ревность у братца.
— Сегодня у меня праздник по поводу моей помолвки с Ядвигой, — произнес Юхан внушительно. — Я хочу, чтобы ты была на этом празднике, иначе Ядвига будет обижена и расстроена. Она полагает, что ты не рада нашему будущему супружеству. Кроме того, мне не хотелось бы, чтобы эта невинная девушка узнала о твоих похождениях. Она и так была потрясена, когда услышала от своей служанки про твои тайные встречи. Так что ты должна быть веселой сегодня. Надень самый лучший наряд. Сестра Йоанна!
Из-за двери, словно и не уходила, моментально показалась монахиня, на секунду подошла к князю и чуть слышно что-то ему сказала. Наверное, сообщила имя Ромаса, сообразила Ленка. А потом привычным жестом взяла девушку за локоть.
***
Ромас очнулся от кратковременного забытья. Над ним стоял тот самый верзила с бляхой на груди. Молча, ничего не объясняя, он снял с Ромаса цепи, но крепко перехватил его руки за спиной веревкой. Затем, с помощью еще одного слуги, Ромаса извлекли из ямы и куда-то повели. Он отлично знал все переходы замка, поэтому понял, что идут они в подвальные помещения. Это могло быть и плохой, и хорошей новостью одновременно. С одной стороны, подвал все же не яма, и оттуда можно сбежать, с другой — пыточная находится как раз в подвалах.
Его привели в помещение без окон, но довольно сухое и просторное, с таким же каменным лежбищем у одной стены, как и в келье монаха. Затем верзила ушел, оставив при нем охранника, и вместо него появился другой человек, судя по одежде — не слуга, а некто, приближенный к князю. У него была хитрая лисья мордочка и неприятная бородавка на подбородке. Движением руки он предложил Ромасу сесть.
— Твое имя — Роман? — он произнес имя по-польски. — Ты ли Роман Мазовецкий, дворянин, воевода?
Ромас лихорадочно соображал. Он уже датировал время своего попадания в историю концом пятнадцатого века. Вот только жив ли еще Казимир IV Ягеллончик, или уже правит Александр, его сын? Если это позже девяносто второго года, то… И все-таки по некоторым признакам и разговорам Ромас определил, что великий князь литовский и король польский все еще одно лицо.
Значит, остановимся на Казимире. В таком случае, М-ский аристократ — не мелкая сошка. Но как его закинуло за столько миль – в Н-ский замок? Уж не любовь ли, действительно, привела его Юхану в лапы?
— Да, я Роман Мазовецкий, вассал короля и великого князя Казимира. Сколь долго угодно будет Н-скому князю держать меня взаперти? Король будет искать меня, и горе тогда Юхану… Так и передай ему, слуга, — высокомерно ответил Ромас.
Он рисковал, но тотчас же понял, что риск оправдался. Глаза на лисьей мордочке съехали к переносице, а губы делали нервные жевательные движения — опасения «лисы» подтвердились.
— Если ты действительно тот, за кого себя выдаешь, князь немедленно освободит тебя. Ты должен понять князя — ты пробрался в замок, как злоумышленник, и пойман с его сестрой. Ты отказался назвать себя, и твое имя назвал я. Надеюсь, недоразумение скоро разъяснится, но пока твою личность некому подтвердить. Не мог бы ты предоставить князю свидетелей?
Ромас изобразил на лице гнев. Впрочем, после сидения на цепях в зловонной яме это было нетрудно.
— Если князь когда-либо был допущен к королю, он должен знать меня в лицо, — не без ехидного намека произнес Ромас.
«Лисья морда», очевидно, не имея указаний на то, как вести себя дальше, молча удалился, отвесив довольно двусмысленный поклон, который можно было растолковать в том числе и как знак почтения.
Оставшись в одиночестве, Ромас снова задумался. Очевидно, Юхан готов поверить в высокородное происхождение своего пленника, раз перевел его в приличные условия. Но и отпускать его без доказательств не собирается. А доказательств не будет — кто же подтвердит регалии простому аспиранту-историку? Разве что действительно окажется, что Ромас — это Мазовецкий, то есть что он — это не он, или… Нет, углубляться не стоит, мозги сломаешь, а сейчас главное — это помочь Ленке.
Самое лучшее — бежать. Неизвестно, как поступит князь, даже если поверит в историю Мазовецкого. Опасаясь доноса и королевского гнева, Юхан может и убить пленника, замести, так сказать, следы. Как бы отсюда выбраться? Ромас напряженно вспоминал карту замка. Вот этой стены, кажется, не было — в современности этот подвал значительно больше, и никаких следов каменной кладки не сохранилось. Ромас подошел и постучал по стене. Так и есть — деревянная. Но даже сквозь деревянные стены он ходить не научился.
И вдруг ему послышался тихий шорох, и откуда-то из угла раздался приглушенный женский голос:
— Пан Мазовецкий, подойдите сюда… Прости меня, Господи!
Он бросился туда и увидел небольшое отверстие в деревянной стене, как будто оттуда вынули потайной брусок. Сквозь выемку на него смотрели испуганные глаза, а также выглядывал немаленьких размеров нос.
Лицо отпрянуло, и Ромас увидел руку, очевидно совершающую крестное знамение. Он в свою очередь заглянул в «глазок». Женщина замерла в нерешительности на небольшом расстоянии с той стороны стены, и он смог окинуть взглядом ее наряд. Значит, монахиня, возможно орден цистерианцев, но тут он не уверен… Из ордена цистерианцев в Польше, кажется, выделились бернардинцы. Не важно… Кажется, спасение все-таки пришло!
Глаза снова придвинулись, и монахиня зашептала:
— Пан Романай, грех совершаю я, но готовится еще больший грех, и ничем не смогу я предотвратить его. Вы должны спасти нашу панночку…
— Что угрожает Анне?
— Невеста князя Юхана, Ядвига, задумала погубить нашу девочку. Она не потерпит иную хозяйку в замке… Она только что прибыла, и беседует с князем, но я видела, как ее служанка отправилась на кухню. Я пошла за ней, нарушив свое послушание, оставила Анну одну…. Господь свидетель… — и монахиня взялась было читать длинную покаянную молитву.
— Говори быстрее, что ты увидела?
— Служанка что-то подсыпала в блюдо для паняле Аннуте. Повариха как раз звала Жильвинаса, чтобы тот принес поросенка, а он…
— Что значит – в блюдо для Анны? Разве блюда готовятся не для всех?
Монахиня с удивлением уставилась на Ромаса.
— Но ведь княжна постоянно постится, Юхан установил этот пост, чтобы хоть частично выполнить завет их матушки. Все блюда готовятся для нее без молока, сыра и мяса… Они подаются паняле Анне отдельно, в личной посуде, чтобы не осквернить ее нескоромной пищей.
Сердце Ромаса тревожно заколотилось. Ему надо успеть, обязательно успеть.
— Беги и немедленно сообщи об этом Юхану!
— Не могу, — монахиня замотала головой. — Князь никогда не поверит, что Ядвига желает Анне зла. Он считает ее просто святой. Меня изгонят, а бедная девочка…
— Тогда предупреди Анну, чтобы она не притрагивалась к еде.
— Я пыталась, но уходя, я ее заперла. Когда я бежала назад, князь встретил меня, отобрал ключи и сказал, что сам приведет ее в трапезную, чтобы пани Ядвига не узнала, что княжна находится под присмотром.
— Тогда выпусти меня отсюда, сестра! Скорее! Я должен спасти Анну. Потом я сам сдамся князю.
Монахиня в ужасе замерла… Наверное, подсчитывала количество грехов, совершенных ею сегодня… И все-таки истинный голос Божий в ней победил, и она молча кивнула, а потом исчезла.
Через некоторое время засов на дверях открылся. С удивлением Ромас отметил отсутствие охранника. То ли князь не боялся предательства, то ли страж вовремя отлучился.
Монахиня тряслась от ужаса содеянного. Открыв ему дверь, она мигом повернулась и убежала вглубь замка. А Ромас двинулся по темным переходам. Куда идти, он представлял хорошо, но совершенно не представлял, что ему делать.
***
Вскоре после того, как монахиня провела ее в комнату Анны и заставила переодеться, в замке поднялась суета. Послышался топот лошадей, грохот кареты о каменную мостовую, и Ленка поняла, что высокородная Ядвига прибыла к своему жениху. Йоанна отправилась за указаниями — когда привести княжну к столу, но не забыла запереть свою подопечную. Ее не было очень долго. За окном уже начинало темнеть, когда засов открыли, и Ленка, к своему удивлению, увидела самого Юхана.
— Пойдем, сестра, Ядвига ждет тебя, и я сам провожу тебя. Мне надо сказать тебе несколько слов. Ядвига так тебя любит и желает тебе лишь добра. Ты не должна попрекать ее тем, что она, заботясь о тебе, рассказала мне о своих подозрениях. Кроме того, княжна приготовила тебе подарки. Ты выкажешь ей искреннюю радость и благодарность. Тебе все ясно?
Ленка молча кивнула. Возможно, если она постарается исполнить эти предписания, Юхан смягчится к Ромасу.
Гости в трапезной встали при их появлении. Только высокая, черноволосая панночка с красивым профилем, сидящая во главе стола рядом с княжеским креслом, осталась сидеть. Она поднялась только после того, как они подошли к своим местам, и приветствовала Анну-Ленку ласковым поцелуем. Серые глаза остро смотрели на будущую золовку.
Княжна Ядвига, родственница короля Казимира, ничем не напоминала Настену. И все же… Что-то в улыбке, нарочито детском голосе, или в чем-то еще, едва уловимым… Или это просто внушение? Ленка подумала, что зря переносит свою ситуацию на положение бедной Анны. И правда, схожего между ними мало. Бойкая, упрямая Ленка и забитая Анна. Властный, жестокий Юхан и добрый, слегка раздражительный Никитка. Мягкая, бесхребетная Настя и эта высокородная особа-доносчица. Ничего общего, кроме того, что Анна и Юхан — брат и сестра.
Решив так, Ленка почувствовала себя свободнее. В конце концов, она как-нибудь выберется отсюда, и ей не жить с этой Ядвигой под одной крышей. Впрочем, и с Настей тоже. Вряд ли Никитка женится, а если и женится, то домой Настю не приведет. А, кроме того, у них, слава Богу, живы родители, и никто не позволит третировать Ленку.
Тут она даже рассмеялась про себя. Это Настя-то будет ее третировать? Господи, как бы она была счастлива оказаться сейчас среди них, с Настей, Никиткой… дома! А вдруг… вдруг она останется здесь навсегда? Ленку пробил холодный пот. Нет, нельзя, нельзя, надо держать себя в руках, все это обязательно должно закончиться. Они встретятся с Ромасом и что-нибудь вместе придумают…
С некоторым удивлением Ленка обнаружила, что ей приносят не те блюда, что остальным. Главным отличием было полное отсутствие мяса. Может, у Анны аллергия? Решив не показывать своего невежества, она промолчала. То, как ели гости, вызывало у нее отвращение, и аппетита не было — не для ее желудка эти непривычные яства. Особенно овощи… похоже, их даже не мыли. Она едва притронулась к своей тарелке.
— Должно быть, княжна чем-то расстроена? — с показным огорчением произнесла Ядвига. — Она ничего не ест, и ни разу не пригубила вина за нашу помолвку… Она ей не рада?
Юхан бросил на Ленку свирепый взгляд. Та тотчас же послушно схватилась за грубое подобие вилки.
— Что ты, дорогая сестра, — поспешила ответить она, — я очень рада! Я буду счастлива породниться с тобой. Просто с утра я неважно себя чувствую, но мне уже лучше. Все так вкусно, — добавила она уже совсем неизвестно зачем.
Глупо получилось — хвалить собственную еду. Ведь пока еще хозяйкой в замке была она, пусть и только для виду.
Пир продолжался. Ленка старалась остаться собой, помнить, что она — из другой эпохи, что ее не касается вся эта история со свадьбой. Помнить, что все они — Юхан, Ядвига — исторические персонажи, и их кости давно покоятся в каком-нибудь заброшенном склепе. Но с каждой минутой это удавалось ей все хуже. Она словно проваливалась в Анну, погружалась в нее, смотрела на все ее глазами. И ей становилось все страшней и страшней. Она боялась Ядвиги и знала, что жизнь с этого дня превратится в кошмар.
Ленка что-то пила и ела, потом принимала какие-то подарки… На нее напало странное, сонное состояние. Хотелось пойти куда угодно — хоть и в келью монаха, закрыться от всех и заснуть.
Наконец пиршество завершилось, и гостей принялись размещать на ночлег. Кажется, Юхан дал указание слуге проводить княжну Анну. «И запереть», — подумала Ленка, но ей было уже все равно. Перед глазами плыли круги, и она уже не могла ни о чем думать. Ленка не помнила, как они дошли по коридорам до ее комнаты, помнила только, что там ее ожидала сестра Йоанна. Даже в таком состоянии Ленка заметила, что монахиня сильно встревожена и буквально мечется по комнате.
— Паняле никого не встретила?
— Я хочу спать, — только и сумела произнести Ленка. Йоанна суетливо раздвинула полог кровати, и собралась, было, раздеть свою подопечную. Но Ленка, как была, в шикарном платье, рухнула на широкое ложе и моментально уснула.
Однако через некоторое время проснулась от резкой боли в желудке. За окном уже начинало светать. На кресле возле кровати виднелась высокая фигура монахини — глаза у нее были закрыты, голова откинута. Похоже, сестра Йоанна заснула на своем посту — даже свечи в канделябрах не потушены. Сильно тошнило. Надо встать и дойти до тазика… сделать усилие и встать с кровати. Вот сейчас она встанет и…
Все вокруг погрузилось во тьму. Нет, это просто ночь неожиданно нависла над Н-ским замком. Из окошка нижней башни вылетела черная сова. Нет, сова — это она сама, Ленка. Как жалко все-таки покидать замок, брата… При чем тут Никитка? Ах да, теперь он — владелец замка. Прощай, Никитка. Она больше не вернется сюда. Не может почему-то вернуться. Но постойте-ка, а как же Ромас? Ведь Ромас ждет ее — вон там, в его любимой башенке. И там есть окно. Возможно, в это окно она еще сможет залететь домой… Вот только сил уже почти не осталось. Еще чуть-чуть… совсем немножко, и она дотянет… Ромас… Она попробовала крикнуть, позвать, но сухой, одеревеневший язык не поддался. У совы ведь нет языка, в отчаянии подумала она и начала падать.
Продолжение - глава 5.
(начало - глава 1, глава 2, глава 3)