Не утонул
Каждое лето я отдыхал в пионерском лагере «Орлёнок» вплоть до пятого класса. Только не в Крыму, а на Урале, на озере Большой Шантропай, в Еткульском районе, ря-дом с селом Белоусово.
От последней смены у меня сохранилось две фотографии: коллективный снимок нашего отряда, где я «спрятал» голову за свой пионерский горн; и другой, где четверо счастливых ребят стоят на площади Революции в Челябинске. Помню, что товарища в клетчатой рубашке зовут Слава, потому как он тоже был горнистом. Именно этот день, день встречи нашего отряда в городе, мог стать последним в моей юной жизни.
Встретившись с отрядом и нашим воспитателем, Брониславой Наумовной, на пло-щади Революции, мы отрядом поехали в парк имени Юрия Гагарина, на берег Шершнёв-ского водохранилища.
Кто-то из ребят, во время купания, подал безумную идею, переплыть на противо-положный берег водохранилища.*
Все три моих товарища росли на берегу озера Смолино, возможно для них такой заплыв был под силу, но не для меня, жившего в районе ЧМЗ, где река Миасс несла не столько воды, сколько промышленных отходов огромного Челябинска. В маслянистой, дурно пахнущей воде никто не купался.
Поплыли. Отставая от группы, чувствуя, как тяжелеют мои руки, а силы иссякают, я крикнул ребятам, что разворачиваюсь обратно и поплыл в сторону пляжа. Я не умел то-гда лежать на воде, перевернувшись на спину, расслабив мышцы, приводя к спокойному ритму дыхательную систему и успокаивая себя. Берег приближался, но силы таяли. Всё, плыть более я не мог!
Набрав полные лёгкие воздуха, я сознательно погрузился под воду в поисках дна. Дно я достиг ногами, открыл глаза и увидел над собой зеленовато-жёлтую толщу воды, через которую слабо пробивался солнечный свет. Испытывал ли я страх? Не знаю, меня терзала мысль только о родителях и родных, которым я принесу горе.
Нет сил, чтобы плыть, но я смогу идти по дну! Оттолкнулся от дна, всплыл, набрал воздух в лёгкие, и вниз. Достигнув дна, я пошёл к берегу. Дыхание я мог задерживать почти на минуту. Этому я тренировался в ванне всякий раз, когда купался, зажав пальца-ми нос и погружая голову в воду.
Утопающий, ухватившийся за соломинку! Много раз я всплывал, вдыхал воздух, достигал ногами дно и шагал в сторону берега с открытыми в воде глазами?! Я шёл! Шёл к жизни, не теряя веру! Не рассчитывая на помощь со стороны, я спасал себя сам. Но по-мощь достигла.
Вынырнув из воды за очередной порцией воздуха, я почувствовал руки, подхва-тившие меня за бока с обеих сторон. Рядом был товарищ, что стоит на фотографии справа от Славы, в спортивном костюме. Самый отчаянный среди нас и на один год постарше. Как его звали? Не вспомню. За пятьдесят лет память стёрла много имён, но не стёрла лиц, глаз, событий. Держась одной рукой за его плечо, проплыв небольшое расстояние, я от-дохнул, отдышался и поплыл самостоятельно. Все трое ребят плыли теперь рядом со мной, готовые поддержать в любую секунду. Когда от берега примчался спасатель на мо-торной лодке, его вмешательства нам уже не требовалось. Убедившись, что все мы спо-койны и движемся к берегу, он нас покинул.
На берегу ни девчонки, ни Бронислава Наумовна не заметили того, что произошло у мальчишек. Для них мы просто отплыли, поныряли и вернулись на берег.
Со Славой мы встречались остаток летних каникул. Он умел собирать детек-торный приёмник, показал мне эту не хитрую конструкцию, и я увлёкся с тех пор сборкой ламповых и транзисторных радиоприёмников. Жили мы так далеко друг от друга, что с началом учебного года наши встречи прекратились, а квартирных телефонов для общения не было.
Узнать бы как у ребят сложилась жизнь? Да вот, не помню я их фамилий, чтобы отыскать. Только сердцем я могу отблагодарить их за то, что помогли мне остаться живым в тот день.
* Шершнёвское водохранилище - длина водохранилища 18 км, ширина: наибольшая 4 км, средняя 1,6 км, глубина: максимальная 14 м, средняя 4,5 м.
Мэ и Жо
После какого класса это было? Судя по тому, что я уже подражал великому Александру Сергеевичу Пушкину, после второго.
В туалет в пионерском лагере мы ходили на улицу. Чем уж нас так сытно в тот день накормили?.. Но во время дневного отдыха, который мы называли «сон-час», меня «понесло» туда, в туалет.
Уличный туалет – это скромное деревянное сооружение, состоящее из двух половинок, левой и правой. На входе в одну половинку значится «М», на другом – «Ж», чтобы из-за случайного перепутывания входа визгу девчачьего не возникло.
Я не перепутал тогда «Мэ» и «Жо» и никого не напугал до визгу, а проявил свои творческие начала!
Не один я так сытно пообедал в тот день, а все обитатели пионерлагеря. Зайдя и присев в полном одиночестве в своей «Мэ» половинке, через деревянную перегородку, без всяких в ней выбитых сучков, я услышал детский, даже для меня, голос: «Таня, принеси мне бумажку!»
«Сейчас, Света, погоди», – ответил ей голос постарше.
Чёрт меня за язык потянул? Видно будущий поэт решил во мне огласиться – только, подражая голосу Александра Сергеевича, которого я в жизни и слышать-то не мог, разве в какой-нибудь опере по радио, пропел:
«В уборной там Светлана дрищет,
А Таня ей бумажку ищет!»
В женской половине «Ме - Жо» наступила тишина, и только кто-то быстрехонько драпанул оттуда.
Я ещё не успел воспользоваться бумажкой, принесённой с собой в туалет, как был напуган появлением, в недозволенной для всех кто «Ж» половине, женщины в белом халате и белом колпаке.
Всего устрашающего, что говорила мне женщина, я не помню. Помню, грозилась отправить домой из лагеря, а на моё возмущение: «Вам сюда нельзя входить, это мужская половина!», – она ответила, что ей можно – она врач пионерского лагеря!
Никто меня из лагеря не выгнал. Правда, заявив нашему воспитателю, что у меня подозрение на дизентерию, врачиха продержала меня три дня в своём лазарете, лишив радостей купания и всяких там октябрятских игр на вольном воздухе.
Хорошо, что я вспомнил сегодня этот мало чем примечательный случай из далёкого - предалекого детства, а то совсем не знал – за какую писанину взяться?
Однако, что характерно, случай такой был не единичный в моей жизни (я не о том, что ежедневно посещаю туалет и что-нибудь там сочинительствую!), а просто всю жизнь на меня кто-то и кому-то вечно жаловался! Всю жизнь меня наказывали из-за ябед, людишек, желающих через «закладывание» других начальству что-то для себя поиметь.
Что снится
Что снится Вам, небесные друзья? Такой строкой начать бы новое стихотворение, но меня тянет к прозе. Видимо, с возрастом, во мне всё реже вспыхивает лирический порыв. С возрастом у человека больше интересных событий происходит во снах, нежели наяву. Где-то я читал, что человек во сне совершает то, что желал бы совершить наяву, но не может. Один и тот же сон в разных вариантах преследует меня, уволенного в запас, летуна.
В этих снах я то – курсант, то – молодой штурман в офицерских погонах. Во снах я всегда в армейском коллективе. Коллективы эти представляют смешение множества лиц с кем я либо учился в военном училище, либо служил в лётных частях. Во снах – они все вместе, все готовятся к полётам: наносят на карты маршруты; вычерчивают схемы и таблицы; заполняют полётные листы и штурманские планы полёта. И я, вместе с ними, занимаюсь тем же самым – подготовкой к полёту!
Готовлюсь, но никогда не взлетаю. Сны эти обрываются перед самой посадкой в самолёт. Вдруг, я обнаруживаю, что у меня нет в руках лётного планшета, кислородной маски, защитного шлема... и просыпаюсь.
В других снах я либо поступаю в ЧВВАКУШ, либо готовлюсь к сдаче экзамена. Все вокруг в курсантской форме, с голубыми погонами, а я, один среди них, старый офицер, но курсант, по сути. Тогда я просыпаюсь от того, что не пойму, зачем я должен вторично обучаться в училище, которое окончил тридцать лет назад и каким образом, после двух инфарктов, прошёл медицинскую комиссию в лётное училище?
Объясняются эти сны просто – я желаю жить не пенсионером-инвалидом, а молодым орлом! Но, увы, молодость и здоровье улетучились безвозвратно.
