Одно из первых отчётливых воспоминаний моей жизни: мы с мамой приходим на трамвайную остановку Площадь Героев на улице Гагарина. Солнечный ясный день, суббота, много людей на улицах. И прямо на панели остановки беззаботно лежит на спине молодой мужик с закрытыми глазами. Помню, как я спросил маму: «А что это с дядей, его убили?» Мама взяла меня за руку и отвела в сторону со словами. «Нет, его не убили. Дядя работал, дядя устал». И некоторое время я в это верил — ну, что вы хотите от четырёхлетнего?
Это было в 1966 году. В те времена пьяный, валяющийся в бессознательном состоянии на улице, не был редкостью в нашем городе. За ваш не скажу, но, думаю, подобное было характерно для многих мест и местечек. Особенно много их было в дни зарплаты. В нашем дворе, отгороженном от мира кирпичным забором (правда, с большим проломом), в эти дни возлежало одновременно несколько таких фигур. Большие пацаны грабили их, спящих: выворачивали карманы, забирали кошельки, снимали часы. А иногда даже забирали пиджаки и туфли — в Союзе одежда и обувь стоили дорого.
А уж на уличных лавочках и в парках постоянно кто-нибудь «отдыхал». И никого из прохожих это особенно не напрягало — обычная история. Было подумал: а не сгущаю ли я краски? Спросил сестру, она старше меня на 8 лет. Она подтвердила: именно так всё и было. Милиция, как могла, подбирала валяющихся и развозила по вытрезвителям, но их было слишком много. Поэтому многим приходилось довольствоваться «обезьянником» в милицейском участке. Всё это помогало, увы, слабо.
А всё дело ведь было в том, что никто пьянство серьёзным грехом, и уж тем более правонарушением, не считал. Пили почти все мужики поголовно, в том числе на работе. И даже металлурги в горячем цеху не гнушались, хотя несчастные случаи происходили регулярно. Пили дома, пили на работе, пили по дороге с работы домой. Пили студенты в вузах, на переменах и после занятий. Даже иногда и на лекциях бывало — сам не пил, но был свидетелем. И редкие люди малопьющие и вовсе непьющие относились к этому снисходительно. Никто этого явления не стеснялся, даже в кино показывали пьяных на улице — вспомните хотя бы «Бриллиантовую руку».
Я лично начал регулярно выпивать в 15 лет, после 8-го класса. Скажете: так рано? И не угадаете! Большинство пацанов начинало делать это с 12-13 лет. А один мальчик из соседнего дома уже в 11 лет имел 5 лет питейного стажа и состоял как алкоголик на учёте в наркологическом диспансере. И никого это тогда совсем не удивляло!
И ещё такая интересная фишка: мы, конечно, с малолетства покупали сигареты и вино. И не помню случая, чтобы продавщица хоть раз спросила у кого-нибудь из нас, сколько нам лет! То есть вино с 15 лет я покупал лично сам без каких-либо ограничений! А вот с сигаретами бывали закавыки: очень часто продавщицы нас прогоняли, не внимая стандартному: «Да я же для отца покупаю!».Такой вот парадокс.
Когда я работал после института в сельской школе, один мужик из местных, я звал его дядя Володя, зимой регулярно катал меня в санях на лошади, укрыв ноги тулупом. И рассказывал о своей жизни. Он был номенклатурный пенсионер, бывший секретарь райкома КПСС. И вот он, молодой, только придя на работу в райком, хотел устроить туда на работу шофёром своего друга, очень ответственного парня. Того, однако, не взяли. Володя поинтересовался, почему. Ему, ухмыльнувшись, ответили: да больно щуплый он, не сдюжит! «Да зачем ему сила богатырская, баранку-то крутить?» Ему не ответили.
Но вскоре он понял это сам. В пятницу начальство устраивало «выездные сессии», а попросту говоря — пьянки: летом —на природе, зимой — в каком-нибудь школьном спортзале. Упивались там боссы до состояния бревна, а шофёры должны были дотащить их до машины, а от машины до дома. А поросятами эти коммунисты были изрядными, вот для чего сила-то нужна была.
И ещё дядь Володя рассказывал: пришёл к ним в райком парень молодой, серьёзный, ответственный — но непьющий, что-то там со здоровьем не сладилось у него. «Смотрели на него, как на отброса, очень брезгливо относились, подкалывали всё время. Так выше инструктора он и не поднялся!» — рассказывал старый партработник.
Да, пили тогда мы не по-детски много и часто. Однако не спешите клеймить выводами: и книжки умные мы читали, и хорошие фильмы смотрели, и музыку слушали, и на концерты ходили и всё это дружно обсуждали, потягивая винцо — одно другому не помеха. И песни всякие пели, и играли на разных музыкальных инструментах, и на сцене выступали блистательно! Жизнь у нас была насыщенная, и алкоголь был не целью, а средством. Но, конечно, далеко не все были такими, как мы. Многие спивались или просто гибли по пьянке. Жаль ребят.
О чём, собственно, я хотел сказать? Да о том, что очень хорошо понимаю, почему Горбачёв начал борьбу с алкоголизмом. В первую очередь потому, что он принял в эпоху застоя крайние формы. И делать с этим что-то надо было срочно, но не так глупо и безмозгло, как начал последний генсек. Вот скажите, сегодня вы часто видите толпы алкашей, слоняющихся от магазина к магазину? А пьяные на улице вповалку лежат? А между тем, никто с пьянством идеологически не боролся вообще, просто появились альтернативы времяпрепровождения. И молодёжь студенческая, которая вокруг меня наблюдается, предпочитает в основном лёгкий алкоголь, и то не слишком часто. А некоторые, сам видел, на свадьбе «Кока-Колу» пьют из стопариков.
Так что в любом, самом наигнуснейшем времени, как его ни ругай, есть свои плюсики. Пьянство на наших с вами глазах медленно, но верно, превращается в атавизм. Амен.