Время для него было бесконечным и на Земле. Он не помнил, как он попал сюда, почему не может встать с этой жесткой, лязгающей железными пружинам, кровати. Ему казалось - так было всегда. Приходили люди в белых, серых, зелёных одеждах. Что-то говорили, откидывали одеяло, сгибали и разгибали его руки и ноги, о чем-то спорили, и уходили. Когда гул их голосов, затихал в конце длинного коридора, он поворачивал голову к окну и смотрел на свет. Свет тоже приходил и уходил, но с ним было хорошо. Он был спокойным и добрым или мерцающим и тревожным. И он научился понимать Свет. И даже с ним разговаривать. Было всего два существа, которые говорили с ним. Все приходящие в похожих одеждах говорили о нем. И только эти двое - с ним. Первым был Свет. Вторым… второй… была та, которая всё время мыла и убирала вокруг него, и очень злилась, хотя он ничего не делал. Сначала она просто говорила:
- Зачем тебе жить? Ни богу свечка, ни черту кочерга…
Он не отвечал ей, просто смотрел на неё во все глаза.
- Мать тебя бросила и правильно сделала. Чё зря тратить силы? Ты же так и будешь лежать мешком с костьми. Может, другого родит, здорового.
Он молчал и смотрел. И однажды она его ударила.
- Не смотри на меня!
Он отвел глаза. И с тех пор все время держал ее в прицеле одной десятой глаза — боковом (прищуренном, интуитивном — на звук, запах, тень). И все время успевал подобраться и подобрать все, что могло стать последней каплей ее терпения. Все время успевал.
Ему всё время казалось, что за стеной гудел какой-то механизм. Он не понимал, какой, но гул заворожил, в глазах поплыло и снесло прицел. И не успел подобрать растерянности, оторопи, испуга. Она ударила. Еще не со всего зла, которым была набита эта старуха, каждый день моющая бесконечные полы в этой бескрайней для него больнице, а чуть-чуть, просто проходя мимо. А он будто ждал — легко отпустил из себя жизнь, которая пригвождала его к этим стенам, этой кровати, этой немилосердной старухе…. Легко, охотно отдал Богу душу. Будто готовился. Детское, но сморщенное и костлявое бледное тело вдруг поднялось, вскинуло недавно неподвижные руки, но тут же повисло на спинке кровати, сползло на пол... А он рванулся к грязному окну. Потом отпрянул, опасаясь разбиться, но тут же, вынесенный уже нездешним ветром, вырвался в небо прямо над больницей…
Летелось, дышалось, смотрелось широко распахнутыми глазами так, что, кажется, полземли охватил. И только боялся одного — вернут, впихнут в это убогое, тщедушное тельце, в эти белые безжизненные стены старой, обшарпанной больницы, в забытом богом районном центре, где он с самого рождения не видел ни матери, ни отца, ни солнца, ни милосердия… Не-е-е-т!
Город промелькнул.
Сон был похож на плавание. Волны трав и цветов… запах в лицо, точно морской ветер. Все вокруг двигалось — он неподвижно лежал на траве, лишь чуть-чуть пригнув ее верхушки.
Тысячи… миллионы… миллиарды лет длился сон. Сладчайший…
Прикосновение чуть качнуло его на стеблях цветов. Он очнулся. Солнечный блик принял форму странного человека в длинном мерцающем плаще со множеством складок за спиной. Солнечный свет, рассеявшись по его фигуре, в больших глазах сохранил тепло и свет луча. Глаза светили и грели.
— Пойдем.
— Куда? - он вдруг заговорил, но почему-то не удивился этому.
— Куда назначено.
Поле, вместе с травой и цветами, огромным покрывалом завернулось, накрыло его и Солнечного спутника. Складки плаща развернулись в крылья. Все вокруг померкло и вытянулось в бесконечный коридор.
Он хотел в поле, к травам, но так покойно и светло было с Солнечным спутником!
— Может, останемся еще немного?
— Все закончилось. Много - не много – ничего нет.
Подписывайтесь на канал, чтобы ничего не пропустить